***
Старик-архимаг сидел на скамье в саду и наблюдал за нами. Я удобно устроился на плече у его внука и совершенно не хотел лететь за плюшевой мышью. Ладно, малец мог и не знать, что взгляд у соколов острейший и что подделку мы отличим среди сотни живых мышей. Но почему он думал, что хоть одна уважающая себя птица полетит «охотиться» на животное, которое при ней сшивали и набивали белым пухом? Иногда я аккуратно щипал ребенка за ухо и летал над ним кругами. Мальчик прыгал внизу, хлопая в ладоши и пытаясь поймать меня. Уже час за такими забавами наблюдал мастер. Вот он свистнул, и я перелетел ему на плечо. В те времена довольно трудно было удерживать в голове, как ведет себя самая обычная охотничья птица, и страх быть раскрытым вечно буравил разум. — Птица-предатель, — оскорбился малец. — Глупая животина. Его дед рассмеялся и погладил меня по перьям. — Звери — они как люди, — ласково сказал он. — Души у них нет, зато есть понимание. Будешь уважать эту птицу, тогда она зауважает тебя. Мое птичье сознание ликовало. Я был благодарен старику. Он был первым, кто не назвал меня безмозглой птицей. И еще не раз учитель проявил позже подобные чудеса проницательности и понимания ко всякой твари божеской. Было в нем какое-то особенное тепло, которое, как мне казалось, не укрепляет стену между нечистью, животными и людьми, а разбирает ее по кирпичикам. А еще от него я впервые услышал загадочное слово «душа».***
— Учитель, расскажите мне, что такое «душа», — попросил я как-то после урока. Я сидел на полу. Меч, прозванный мной Когтем, лежал у ног. Учитель сидел на лавочке напротив и рассматривал свежую зазубрину на своем клинке. Маг поднял голову. Молодой ясный взгляд глядел на меня из глубины морщин. — Интересуешься высокими материями, юноша? — Высокое притягательно. А я привык дотрагиваться руками до облаков, — с улыбкой ответил я, хотя на самом деле «высоким» мы, соколы, считали совсем другие вещи. Мастер отложил меч и сел на пол рядом с мечом. — Душа — это то, что живет внутри нас, — проникновенным голосом начал он. — То, что пилит после дурного деяния, зовется совестью. Она сестра душе. Все наши добрые мысли и планы идут из души. Она лучится в глазах людей, сочится через голоса. Первое прикосновение любящей матери закладывает в нас душу, и она живет с нами до заката жизни. Она позволяет людям радоваться солнцу и радуге, жертвовать собой, делать людям приятное. Каждое чувство идет из души. Поэтому нечисть ничего и не чувствует. У них нет души. Я сжал кулаки. Где-то в груди зашевелился противный клубок горькой обиды. «Если у нечисти нет души, то почему мне больно? — непонимающе спрашивал я себя. — То ли мастер не прав, и даже такие как мы, все же не отмечены уродством бездушья, то ли душа заключается не в чувствах». Я подумал так, и мне стало больней двойне. Потому что мастер никогда не ошибается.***
На третьем году обучения мастер стал брать меня с собой на охоту. Я был не против. Можно назвать меня бессердечным, но я убивал нагов, вампиров и безымянную болотную дрянь без малейшей жалости. Да, идти против своих было нехорошо. Прознай про мои дела род, имя предателя приклеилось бы к перьям намертво. Но это было не так страшно по сравнению с мыслью о том, что без моей помощи доброго старика-архимага может загрызть выползшее из-под кочки нечто. К тому времени я уже довольно ловко орудовал мечом. Коготь стал мне почти родным. Я научился с его помощью разоружать и валить наземь врага в мгновение ока. В будущем это умение не раз помогло одинокому соколу-оборотню. Вместе с учителем мы нападали на шайки нечисти и банды лесных разбойников, спасали заблудших охотников и ровняли с землей поселения «зловредных». — Запомни, Томаш, эта нечисть не имеет права на существование, — говорил мне учитель. — Это чума, болезнь, борьбе с которой я посвятил свою жизнь. У них нет души. Им нужна лишь кровь и смерть. Убивай их без жалости, если не хочешь получить подлый удар в спину. Труднее всего пришлось мне, когда мы с мастером впервые должны были напасть на стоянку волков-оборотней. Помню молчаливый ужас. Я не мог даже поднять руку с мечом, не говоря уже о том, чтобы снести кому-то голову. Не то чтобы я особенно любил волков. Оборотнические семейства вечно воюют и ненавидят друг друга. Соколы грызутся со стервятниками, не в ладах с лисами, готовы выклевывать глаза городским шавкам-перевертышам и лесным волкам. Но иногда мы все объединяемся для совместной атаки на кровососов. Когда на одно из племен нападают враги, соседи обязательно придут на подмогу, мол, сами лаяться мы можем сколько душе угодно, но прочие — не встревайте. Никогда бы не подумал, что совесть или эта самая душа так взыграют, не давая даже подумать об убийстве сородичей без тошноты. Я понял, что не смогу убить ни одного волка, но и спасти их не мог. Тогда решил пойти на хитрость. В самом начале схватки я кинулся в сердце стаи, не слушая криков: «Томаш! Куда несут тебя Темные?! Тебя убьют там!» При первой же возможности я кинулся под когти оборотня. Три глубокие борозды остались на боку. Теряя сознание, я успел оценить добротную рану и сильнее прижать к себе меч. Очнулся я уже под вечер на опушке леса. Мастер в красной от крови мантии сидел рядом со мной. — Хвала богам, — сказал он, когда понял, что я очнулся. Мне в то же время приходилось прикладывать нечеловеческие усилия, чтобы рана не начала затягиваться. — Ты удивляешь меня, мальчик. Я поднял голову и посмотрел на учителя. В его глазах было такое понимание, что я даже испугался. Неужели, находясь в глубоком обмороке, я превратился в птицу?! — Ты столько раз помогал мне, и на тебе не было ни царапины, даже когда наг едва не полоснул тебя своим ядовитым хвостом, — с сочувствием говорил учитель. Я же лишь усмехнулся. Чуть не полоснул? Да я едва не умер, пока пытался не дать крови разнести по организму заразу. — А какие-то клыкастые волчата-переростки сумели так подкосить тебя. Ты кинулся на них, как безумный, в самую гущу. И тогда-то я понял, что происходит с тобой. — И что же? — нервно вопросил я и сел. Архимаг положил мне руку на плечо, словно желая поддержать. Эх, ветра северные! Старик действительно умел проявлять заботу тогда, когда это было необходимо. А мне такое было пуще соли на рану. Подумать только, совесть грызла оборотня за то, что он обманывал архиубийцу! Это было почти смешно. — Когда я это понял, то в моем уме сразу сложилась целостная картинка. Ты не маг, но пришел в нашу страну учиться битве на мечах. Ты сражаешься яростно и с душой и в каждом ударе словно заявляешь о себе. Я чувствовал, как по спине катятся горошины холодного пота. Мне хотелось кричать и просить его не томить. Ожидание царапало сердце стальными когтями. А мастер медлил, словно подбирая слова. — Твою семью убили оборотни, эти бездушные звери, ведь так? — наконец мягко спросил он. — И теперь ты мстишь. Для этого ты и учишься у меня? Когти исчезли, но раны остались и теперь пульсировали нестерпимым разочарованием. — Именно, — негромко выдохнул я. — Вы, как всегда, прозорливы. Не знаю, что и делать с этой местью. Она жжет меня изнутри. Я говорил это убитым голосом, пристально глядя в землю. Нарочные слова лились с трудом. Но они могли дать мне шанс не обагрять кровью собратьев свои перья. «Если я хорошо знаю старика, то сейчас он…» — Ты еще слишком молод для такого гнета. И опыта тебе недостает, — задумчиво сказал учитель. — До тех пор, пока твой меч не станет смертоноснее моего, я не смогу брать тебя с собой на охоту на оборотней.***
— Не сносить тебе головы, юноша, если и дальше будешь так прыгать под клинок, — сказал мастер, перевязывая мне глубокую царапину на плече. Я рассмеялся. — А как иначе победить вас, мастер? — спросил я с улыбкой. — Быть не может, что вы так просто отдадите любому свой меч. Ради него надо рисковать. — Ах, так ты хочешь заполучить этот меч? — старик широко улыбнулся и встал. Он положил руку на эфес вожделенного оружия. — Забудь о нем, если твоя цена за него — жизнь. Не пригодится мертвецу этот клинок. Учись, радуйся солнцу и помни: жизнь одна стоит того, чтобы рисковать чем-то для нее.