Легенда не кончалась

С тех безобидных сценок все и закрутилось. Сначала, как только они закончили мастерить из картона и фольги старые имперские погоны, руководителю кружка настучал по голове директор школы, запретив использовать символику Рейха в принципе. До этого возбранялось только изображать их солдат и адмиралитет в отрицательных ролях, но администрация планомерно шла к маразму и наконец дошла. –Ну и что теперь ставить-то? – раздосадованно хлопнул забракованным сценарием об стол один из ребят. –Мятеж Гринхилла, – меланхолично протянул другой. Оба были одноклассниками Кэрол, и Вэньли, к стыду своему, вечно их путал. Одного точно звали Биллом, а второго Жаком, но вот кого как... – Ни одного рейховца не пострадало. –А может, не надо? – Вэньли, покосился на Кэрол. Он втайне чувствовал что-то вроде облегчения. Конечно, папа не пришел бы на спектакль и не увидел, кого сын играет, но ему могли рассказать другие родители. – Давайте лучше суд над адмиралом Яном. –И ты у нас один будешь играть кого-то приличного, конечно, – фыркнул то ли Билл, то ли Жак. –Почему я? Я ведь на него не похож, – Вэньли уселся на стол и машинально подтянул под себя ноги. Сидеть по-турецки было куда удобнее, правда, при этом столешница пачкалась. –Поставим смерть Джессики Эдвардс, ее готовить недолго, – Кэрол пожала плечами. Никто почему-то не высказался насчет того, кто будет играть главную роль. Возможно, потому, что в такой сценке роли плохишей и хороших делились примерно пополам. Насколько это все серьезно, они так и не осознали вовремя, воспринимая маразм директора просто как помеху и вызов для собственной фантазии. Над тем, что администрации, наверное, хотелось, чтобы они изображали что-то классическое вроде побега Але Хайнессена, логично было просто посмеяться: нельзя же который год показывать одно и то же. Но на самом деле все было куда хуже. Сценку поставить дали, Кэрол показательно погибла на сцене перед глазами родителей, и сразу после этого кружок тихо закрыли. Сначала сменили замок в кабинете, который они использовали, и пришлось с боем отвоевывать свои вещи... а потом уволили учителя, который вел эти дополнительные занятия. Правда, он не сдался. Несколько месяцев продолжал вести кружок у себя дома, собирая ребят после школы. Стало даже проще – никаких обязаловок, можно играть сколько влезет и во что хочется, хоть в имперцев, хоть в альянсовцев (Кэрол замечательно смотрелась и в роли императрицы Хильды, и в роли своей мамы), но кончилось это, увы, все равно скандалом. Вэньли потом обвинял в этом себя. Впрочем, Кэрол тоже. Они оба были детьми слишком известных, хоть и давно сошедших с политической сцены родителей, а следовательно – маячками для беспринципных репортеров. Винить простодушного бывшего учителя, мистера Лероя, который решил, что ему помогут вернуться на работу, и позволил снимать занятия, тоже было можно, но как-то не получалось. Он ведь в итоге пострадал сильнее всех. Хуже всего было именно это, а не то, что отец обо всем узнал. Вэньли с ужасом ждал наказания, но вместо этого ему пришлось утешать расстроившегося папу и обещать, что больше никогда-никогда такого не повторит. На работе отца это все не особо сказалось. Во всяком случае, тот скоро снова продолжил пропадать на весь день. Лишь спустя какое-то время, в выпускном классе, Вэньли узнал, что папа тогда зачем-то приходил в школу и говорил с директором. Мама Кэрол этого, между прочим, не делала. Несмотря на все обещания, с ее компанией он не порвал. Просто они теперь занимались не реконструкцией недавней истории, а другими, не более одобряемыми вещами. И намного лучше прятались, помня о судьбе Лероя и родителях. Было бы, возможно, правильней вовсе завязать с неофициальной стороной политики, но каждый раз, рассылая по базе адресов листовки или карауля за углом, пока Кэрол рисовала очередное граффити, Вэньли чувствовал, что иначе жить просто нельзя.