Легенда не кончалась

Вэньли лежал на диване и мрачно смотрел в потолок. Ничего нового там, кроме паутины, не появилось, но написанное в учебнике было куда более безрадостным зрелищем. Пролистан следующий параграф был еще в школе, и вызвал исключительно зубовный скрежет. Последний раз Вэньли так тошнило от эссе про Палмгрена, в итоге домашнее задание пришлось скатывать на переменке у парочки отличников, да еще и отдать за это деньги на завтрак. Наверное, так придется поступить и в понедельник. Сам он давно уже не был отличником. С тех пор, как мама ушла и забрала с собой брата. Вальтер как-то стимулировал учиться, его было приятно обогнать по программе, собрать больше отличных оценок и похвал от учителей... Да и просто выяснять, кто правильнее понял, было интересно. Они шастали по сети, искали дополнительный материал, так что в итоге учителя привыкли сразу спрашивать «кто-нибудь знает тему, кроме Минцев?» и предлагать кому-нибудь из них рассказать понятое всему классу. Потом пришлось отвыкать... Почему мама ушла, Вэньли хорошо понимал, но примириться с этим не мог. Да, они с папой все время ругались, но все родители ругаются... Он пытался поговорить с отцом, объяснить, что Вальтер не плохой, но тот не слушал. Просто обнимал и гладил по волосам, вздыхал, шептал что-то вроде «потом ты все поймешь». Но ни тогда, ни потом ничего не понималось. Когда Вэньли еще был в младшей школе, он прочел много разных книжек. Ни в одной сюжет не подходил под ту ситуацию, которая сложилась дома. Там часто попадались плохие старшие братья, имелись даже братья, сражавшиеся друг с другом за наследство или корону, вот только в их семье делить было ровным счетом нечего. Вэньли пытался подслушивать, о чем говорили взрослые – дядя Алекс, дядя Каспер, тетя Фредерика, – но опять-таки не узнал ничего, кроме того, что у мамы «взрывной характер», и она их с папой «бросила». Дядю Дасти взрослые тоже осуждали, говоря, что он «разбил семью». Так Вэньли узнал, что Вальтера увезли на Феззан, и нет смысла, прогуливая уроки в новой школе, торчать под окнами старой. Он тогда старательно прятался от знакомых учителей и все пытался высмотреть брата среди одноклассников... надо было сразу подойти и хоть с кем-нибудь из них поговорить, но смелости не хватило. Отец по поводу тех прогулов ничего не сказал. Он вообще не интересовался школьными делами, только звонил и спрашивал, нашел ли сын контейнер с приготовленной едой в холодильнике, не забыл ли посмотреть то, что отметил в программе... К нему в принципе можно было подойти и попросить помощи с домашкой, но для этого надо было дождаться его прихода со второй работы. Когда Вэньли стал старше, папа и на выходных почти перестал бывать дома. Звонил все так же регулярно, деньги всегда оставлял, но приходил только на ночь. Днем иногда наведывались тетя Ортанс или тетя Шарлотта, вот им было не все равно, приготовил ли он уроки. Но они приходили не каждую неделю, большую часть времени Вэньли был предоставлен сам себе, и во многом это его устраивало. Если бы он не предпочитал сидеть дома с книжками и не избегал общения со сверстниками, то, возможно, мог бы влипнуть в дурную компанию. Но из одноклассников никто инициативы не проявлял. Его даже по сети играть ни во что не звали. Все друзья из старой школы и по двору были на самом деле друзьями Вальтера, легко способного втянуть на свою орбиту кого угодно, а с его неуклюжим младшим братом общаться не хотели. Исключение было только одно, причем младше на год. Звали ее Кэролайн Линц, она была дочкой тети Фредерики, и с ней в самом деле было интересно. Она даже смогла вернуть Вэньли относительный интерес к учебе. Повторяя вместе с ней темы, которые пропустил, он начинал лучше понимать то, что объясняли учителя. Но по поводу брата и мамы она ничего не могла посоветовать. Только написать им – но Вэньли не рискнул, помня о папином отношении к этому вопросу. От детей послания по межпланетной связи не принимали, пришлось бы просить кого-нибудь из взрослых. И папа об этом непременно бы узнал. Кэрол же обратила внимание друга на школьный кружок, занимавшийся реконструкцией истории. Сам предмет Вэньли одновременно ненавидел и любил. Любил потому, что это было интересно, особенно события докосмической эпохи. Иногда он жалел, что не родился тогда, когда все человечество обитало на одной планете. Тогда мама не смогла бы увезти брата так далеко, и его можно было бы найти своими силами. А ненавидел – потому, что именно из-за истории папа сильнее всего ругался с Вальтером. Вэньли тогда поддерживал отца, считая его правым, но в последнее время начал сомневаться. Никак не получалось соединить красивые лозунги и реальные действия демократов. Даже те исторические деятели, которые вроде бы все делали правильно и им было легко симпатизировать, обычно плохо кончали. А страны и планетные системы, которыми они управляли, переходили под управление подонков или вовсе распадались. И когда тетя Фредерика, как настоящий демократ, ушла после второго срока, на ее место тоже пришли какие-то неправильные люди. Их выбрало большинство, как и полагается, а они урезали льготы и пенсии бывшим военным, подняли цены на все, да еще и школьников каждый год доставали новыми реформами. Папа считал, что это все временное явление. Что народ скоро выдвинет человека, который будет думать о людях, а не о своем кармане, как второй президент, Грегори Лефонт, и не о прославлении своего имени, как третий – его сложной фамилией разве что только общественные туалеты еще не успели назвать, но запомнить ее это не помогало. Когда этот умник переименовывал какую-то историческую площадь и все возмущались, Вальтер еще был с ними и напомнил о том, что папа говорил до выборов и сразу после... за что получил подзатыльник. Поэтому сейчас, когда к власти пришел Эдуард Джессоп и начал свое гнусное дело с отмены бесплатных школьных завтраков, Вэньли молчал. Брат говорил, что дело тут понятно в чем – все хорошие люди погибли на войне, остались только плохие и папина команда с Изерлона. А к изерлонцам отношение странное. С одной стороны, вроде как герои, спасли демократию, отвоевали право на автономию, с другой – папа всегда ругался, когда это слышал, – угробили кучу народа, развязали войну повторно, и вообще – кому сдалась эта автономия, когда жрать нечего. Лучше бы были под Рейхом, как в девяносто девятом. Или вообще с самого начала не лезли в дела Рейха. Хотя в цирке с реставрацией Гольденбаумов были виноваты другие люди, тень того дела упала и на флот. Этот вопрос он обсуждал не так давно, уже с Кэрол. Запиликавший комм отвлек Вэньли от мрачных мыслей. Это мог быть отец, так что отвечать надо было быстро. Встав с дивана, мальчик нажал кнопку ответа и увидел на экране лицо подруги. Кэрол улыбнулась. –Ли, привет. Ты завтра к нам собираешься? – «к нам» значило в кабинет, занятый кружком, а не домой к тете Фредерике, разумеется. –Ну да. У нас физра последняя, а я освобожден, – за эту справку Вэньли был искренне благодарен отцу, который потратился на врачей. Ничего серьезного они не нашли, но освобождение выдали. И исправно обновляли каждый год. –Тогда захвати черный пиджак. Вчера решили наконец, что будем готовить переговоры девятнадцатого февраля. –А я тут причем? – Вэньли почесал в затылке. В сценках, которые кружок готовил, он раньше не принимал участия. Помогал только искать документы, чтобы изображать исторические события как можно ближе к тому, как все было на самом деле. –При том, что ты у нас выше всех в кружке и рыжий! – Кэрол засмеялась. – Будешь играть Кирхайса.