Цель оправдывает средства

Носилки Маргариты Наваррской медленно тащились по слишком оживленным в это время переулкам. Марго утомленно вздыхала, но делать было нечего. К ювелирам не приезжают под покровом ночи, к ювелирам не приезжают с туманным парижским рассветом. Ювелирные лавки принято посещать белым днем, и желательно при полном параде. Знатная дама вроде нее просто обязана привлекать к себе внимание, тем самым умело отвлекая это самое внимание. За ней следили, мать не спускала с нее глаз, и Марго исправно удовлетворяла ее любопытство, нанося сотни разных визитов. Свободно разъезжая по всему Парижу. Сегодня она закажет новые украшения, заберет то, что уже готово, а затем непременно поедет к герцогине Неверской, ведь обновкой надобно похвастаться. Марго вдруг подумалось, что когда-то и ее мать жила точно такой же жизнью. Ездила к ювелирам, смотрела ткани, навещала лучшую подругу. Не странно ли, но обе их подруги принадлежали к одному и тому же дому. Теперь эта высохшая и чопорная женщина выезжала только на богомолья, фальшивые, как и она сама. Неизменная в своем показном трауре. Раньше она носила небесного цвета кружева, платья, расшитые золотой нитью. Марго помнила каждое из них. Они были красивыми, очень красивыми. Как, должно быть, было непросто отказаться от них, похоронив свое тогда еще молодое тело в глухих черных одеяниях. Она, Марго, бы так не смогла. Не смогла бы навечно убрать столь изумительные волосы под траурную вуаль. Траур. Вечный траур по мужу и детям. Интересно, снимет ли она его теперь? Или Гиз сдерет его с нее сам, своими когтями? Она не знала, какой он на самом деле, не знала, что может с ней сделать, поддавшись очередному приступу ярости, ревности, обиды. Или же он заставил себя измениться ради нее? Марго усмехнулась про себя, но на душе у нее было черно. Нет. Он не изменился. И никогда не изменится. Жестокий, агрессивный, самовлюбленный. Вечный заложник собственных страстей и собственного неуправляемого гнева. Гордец, которого может уязвить один только взгляд, неловкое движение, неосторожно брошенное слово. Он затаился, чтобы не спугнуть ее. Когда он наденет на ее палец фамильный перстень де Гизов, она узнает его суть немедленно. Он больше не даст себе труда скрывать ее, наконец получив того самого царственного заложника, о котором всегда мечтала его семья. Екатерина со свойственной ей проницательностью оказала дочери отменную услугу, не отдав ее слишком уж навязчивому и вспыльчивому женишку, чтобы позже самой попасться на крючок. Как он это делал? Марго знала, как. Она знала его лучше, чем кто-либо. Она готова была босиком идти за ним до самого края света, когда он любил, и готова была броситься из собственного окна, когда внезапно становился холодным и закрытым, словно каменный склеп. В эти периоды она очертя голову бросалась в новый роман. Искала забвения в объятиях очередного обожающего каждую ее черту красавчика. И он возвращался. Бурно, откровенно, совершенно неуправляемо, снова заставляя ее унижаться перед собой. Иногда ей казалось, что все это какой-то страшный удушливый сон, кошмар, от которого хочется немедленно очнуться. Но она никак не могла прервать его. Он стал частью ее самой, и она снова и снова погружалась в него, внезапно начав получать наслаждение. Генрих де Гиз любил ее. Она знала это сердцем. В этих делах он не умел лукавить, да и не пытался. Каждое его письмо было до краев переполнено чувством. Она так и не сожгла их, нет. Но и перечитывать не смела. Теперь-то уж точно не перечитает. Марго зябко поежилась, кутаясь в меховое манто. Он предал ее. Два раза. Первый раз, когда отказался от нее, а второй, когда отказался от нее из-за ее собственной матери. Он бы непременно встал между ними, случись такая нужда, Марго ни секунды не сомневалась в этом. Если бы было между чем вставать. Их отношения с матерью рухнули, так и не успев по-человечески начаться. Екатерина любила ее, когда Марго была совсем еще ребенком, вернее сказать, весьма успешно делала вид. Неизменно ласковая и приветливая мать, которую откровенно побаивались все остальные дети. С Марго она была другой. Принцесса гордилась собой, наблюдая, как она злится на капризность Карла, ругается на хулиганку Клод, отчитывает Елизавету, Генрих, на которого постоянно жаловались его учителя, мог получить чисто итальянский подзатыльник, совсем маленький Франсуа всегда дулся на мать за то, что она учила его просить прощения у братьев и сестер, если он бывал виноват, и лишь Марго оставалась в стороне, всегда щедро одариваемая материнской улыбкой. Девочка думала, что ее любят больше всех, пока не поняла, насколько горьки были ее заблуждения. Как раз ее-то не любили вовсе. «Сегодня снова пришлось напомнить Ее Величеству, что принцесса давно просилась повидаться». «Позвольте, догадаюсь, наша королева снова занята?» «Увы. Несчастное дитя…» «Она так похожа на свою мать, что та не знает, как с ней себя вести…» Иногда сердобольные фрейлины маленькой принцессы вздыхали слишком громко. Марго не сразу поняла смысл этих слов. Он пришел лишь тогда, когда ей его пояснили. Ее старший брат Генрих Анжуйский никогда не заботился о чувствах других. «Ты все время выводишь матушку из себя», - Марго весело смеялась над только что отчитанным братцем. Екатерина обычно проносилась над ним, словно ураган. Степенно подобранные слова быстро заканчивались и она переходила на сбивчивый итальянский, которому принцессу еще не обучали. Генрих понимал мать лучше и покорно кивал, говоря, что никогда не простит себе ее испорченного настроения. Казалось, он едва скрывал улыбку вместо того, чтобы бояться и плакать. Марго бы непременно раскуксилась. Отец говорил, что мужчины и мальчики не плачут, дело это женское, но все же было странно. Наверное, ее брат был очень смелым. «Конечно, ведь она любит меня больше всех», - по его тонким губам плыла обычная самодовольная ухмылка. Он был похож на отца, Марго это видела. Но отцу шла эта улыбка, а Генриху нет. «Почему ты так решил?» - она даже сейчас помнила, как надулась тогда. Почему он говорит с таким убеждением? «Она же все время кричит на тебя», - попыталась пояснить она. «Потому что ей на меня не наплевать», - ее брат продолжал улыбаться. «На мое будущее, понимаешь? Она хочет, чтобы я хорошо учился, чтобы набирался опыта, потому что однажды я могу стать королем», - принц заносчиво вскинул голову. Эта информация возмутила Марго до глубины души. «Не станешь ты никаким королем! Король наш отец. А после него будет Франциск!» - воскликнула она, едва не топая ногой, но Генрих лишь равнодушно пожал плечами. На его лице застыло совершеннейшее презрение и к девочке, и к ее маленьким глупым суждениям. Он совершенно никого не любил. Как это она раньше не видала? Возможно, он все же любил их мать, но сейчас Марго не была уверена и в этом. Он разозлил ее до крайности, и она готова была подраться с ним, как это частенько делал Карл, пока старший брат Франциск не растаскивал их в разные стороны, сам зачастую попадая под тумаки. «Королем станет тот, кому суждено», - заявил он, почему-то понизив голос. «Ты знаешь историю о самом младшем брате, который несмотря на это, оказался самым первым и сел на самый великий в мире престол?» - спросил Генрих, все еще подначивая сестру. Ему доставляло удовольствие злить ее. «Нет», - Марго отрицательно мотнула головой, черные блестящие завитки упали на глаза. «Потому что мать тебе ее не рассказывала. Она вообще тебе ни о чем не рассказывает. А знаешь почему?» - Генрих осторожно убрал прядку с ее щеки и, немного поигравшись с ней, намотал на свой длинный, как у девчонки, палец. Марго застыла в ожидании. Ей было интересно, ведь мать действительно ни о чем таком важном с ней не говорила. Не рассказывала никаких историй, как этому зловредному Генриху. Иногда читала ей вслух, но то были глупые детские сказки про прекрасных принцесс и всякую чепуху. «Потому, что ты дуреха, Марго», - он вдруг расхохотался, резко отдернув палец. Девочка ойкнула и в ту же секунду налетела на брата с кулаками. Он аккуратно отбрасывал ее от себя, словно приставучую болонку мадам де Пуатье, но упасть все же не давал, вовремя придерживая за плечи. «Ты сам! Сам…», - кричала маленькая принцесса, чувствуя, что сейчас расплачется. Она непременно нажалуется на него Франциску. Тот никогда никого не ругал, но мог немного пожурить, и в целом ему всегда удавалось урезонить младших братьев. Отцу она жаловаться не станет. Пожалуй, повод слишком не значительный. А матери… ее вдруг что-то укололо. Она не хотела ничем делиться с ней. Теперь не хотела. В тот день Генрих шутки ради посеял в ее душе страшные сомнения, которые с годами полностью подтвердились. Екатерина Медичи не любила своей дочери. «Ну я же говорю – дуреха», - смеялся тогда Генрих Валуа. Она по сей день слышала этот смех. - Глупая, бесполезная девчонка. Дуреха, - шепотом проговорила Маргарита Наваррская, цитируя собственного брата. – А как послужила своей драгоценной матушке, - ее правая рука непроизвольно сжалась в кулак возле солнечного сплетения. Там она чувствовала пустоту. Все время после Варфоломеевской ночи. Ничто и ни кто ее не заполнял. Не мог. Она так и продолжала кричать по ночам. Ла Моль крепко прижимал ее к себе. Генрих де Гиз прижал бы крепче. Но именно он был виноват во всем, что с ней случилось за последнее время. Он и ее мать. Обычно Марго старалась не думать об этих людях. Теперь они ее политические враги, более мощная по отношению к ней сторона, и только. Ей предстоит очень нелегкий путь. Убрать с дороги такую пару будет непросто, но Марго давно усвоила, что легких путей не бывает, как и не бывает того, кого нельзя было бы убрать. Как быстро разойдутся их интересы, Екатерины и ее мужа? Как долго они продержатся, прежде чем совершится первое предательство? Марго устало вздохнула, чувствуя себя совершенно разбитой. Зря она снова углубилась в дебри воспоминаний, обид и сожалений. Они лишь мешали. Желание снова перечесть давно сожженные в душе письма, заботливо спрятанные в самом дальнем ларце. Желание снова спросить брата о том, почему его любят больше других? Желание спросить мать, почему она не любит ее, свою дочь Марго? Все эти желания возвращались к ней снова и снова, стоило лишь легонько потянуть за ниточку, позволить себе одну единственную глупую мыслишку – почему? - Господин, де Нансе, - она двумя пальцами отдернула бархатный полог. – Скажите же наконец, что мы приехали, - она взглянула на него с очаровательной мольбой. – Я рискую состариться в этих носилках. Нансе кивнул ей, стараясь особенно не рассматривать, хотя оторвать взгляд от ее лица было весьма непросто. Но он это умел. Они были знакомы почти всю жизнь. Всю жизнь принцессы, он не мог думать об этом без горьковатой усмешки. Хотя несправедливость этой жизни, как и игры самого проведения давно перестали его удивлять. Любоваться издалека – это все, что ему оставалось, но он умел благодарить Бога и за это. Сотворив столь совершенную женщину, он дал своему рабу глаза. - Скоро будем на месте, Ваше Величество, - он снисходительно улыбнулся. Королева-мать и ее дочь капризничали совершенно в одинаковой манере, подбирая при этом одни и те же слова. За годы службы он привык к ним обеим и умел без труда успокоить их нетерпение. – Следующая улица Феранри. Мы просто обогнули торговую площадь. Мне донесли, что там снова дерутся иностранные купцы. - Дерутся? – Марго удивленно приподняла бровь, изящно поманив дворянина к себе. – Какова же причина потасовки средь бела дня? - Налоги, мадам, - пояснил Нансе, пристраивая лошадь рядом с носилками. – Я бы сказал, удушающие. Последний приказ короля заставит нас свернуть торговлю со многими иностранцами. Не сразу, конечно, но это неизбежно, - вздохнул он, глядя прямо перед собой немигающим взором. – Кто станет торговать на таких условиях? Марго насторожилась. Карл, разумеется, ей не отчитывался. Что она могла знать о его последних указах? «Маленькая, бесполезная дуреха», - Анжуйский снова засмеялся у нее в голове. - Просветите меня, господин де Нансе, - она легонько дотронулась до его колена. Возможно, с этим мужчиной стоит познакомиться поближе. Хотя куда уж ближе, она выросла под его присмотром. – Меня мало посвящают в политику, - простодушно пожаловалась она. – Но я бы хотела кое-чему научиться. В Наварре мне придется принять на себя некоторые обязательства, как королеве хоть и маленького, но государства. Понимаете? - Конечно, Ваше Величество, - дворянин мягко кивнул. - Я хотела бы, чтобы вы помогли мне немного освоиться в такого рода вопросах, - она подняла на него совершенно невинные глаза, и Нансе утонул в них, словно в зеленой морской воде. Ласковое летнее море, вот что ему представилось. - Хотя бы на самых простых примерах, - тем временем щебетала принцесса. Она еще не была королевой. Она была ребенком. Совсем ребенком. Или ему хотелось, чтобы снова было так? Тогда запретные чувства покинули бы его. - Не откажите мне, умоляю вас, - она склонила голову набок, став похожей на лисичку. - Я охотно помогу вам, Ваше Величество, - начальник королевской охраны сдавался без боя. - Вы мой спаситель, сударь, - Маргарита Наваррская одарила его благодарнейшей из улыбок.