Цель оправдывает средства

Они долго сидели в полной тишине, а за стенами лазарета, не торопясь и лениво потягиваясь, просыпался остальной замок. Скоро явится Амбруаз Паре, Наваррскому пора было менять повязки. Екатерина поднялась с кресла, собираясь наконец прощаться. У нее в буквальном смысле слипались глаза, и она огромным усилием заставляла себя держать их открытыми. Ей пора было уходить. Лишь бы добраться до такой желанной сейчас подушки, не заснув прямо на ходу. - Простите, если мои слова каким-то образом оскорбили вас, Ваше Величество, - тихо проговорил Гиз, не без усилий поднимаясь вслед за ней. - Вы выбрали не самое удачное время, для… - королева не успела договорить, как двери резко распахнулись, словно по ним со всей силы ударили ладонью. В комнату ворвалась сыроватая коридорная прохлада, а вслед за ней и Карл IX. Он окинул присутствующих мгновенным колким взглядом и быстро направился к постели беарнца. Екатерина даже не взглянула на него. Она буквально вытянулась в струну и нарочито неспешно направилась к выходу, бросив Гизу взгляд, который просил быть осторожнее и до поры попридержать язык. - Задержитесь, мадам, - сухо процедил Карл, не отрывая взгляда от бледного исхудавшего лица Наваррского. Его рука нежно прикоснулась к мокрому лбу лучшего друга. Екатерина зло ухмыльнулась, подперев плечом дверной косяк. Внутри нее закипала ее обычная злость, которой сегодня ни в коем случае нельзя было дать пролиться наружу. Но ссоре быть. Ее сын так приказывал. Он терпел долго, выбирая подходящий, а вернее, как можно более неподходящий момент для своих обвинений. Как правило, он угадывал безошибочно, являя этим точную копию своего отца. - Я вижу, вам лучше, дорогой кузен, - он вдруг обратился к Гизу. В его голосе не было ни издевки, ни дружелюбия. Ровный и сухой, словно старый выцветший пергамент, но от него делалось не по себе. - Да, государь, с Божьей помощью, - в тон ему ответил Генрих, слегка склонив голову. Сейчас ему трудно было поверить, что они выросли вместе. Он мрачно поглядел на короля, который отвернулся, снова занявшись Анрио. Его черты давно утеряли былую привлекательность, сделавшись подозрительными и ядовитыми, как у древнего безумного правителя из старых баек, которыми няньки пугают перед сном особо непослушных чад. Казалось, каждый прожитый день забирал у короля не менее года. Он старел, мрачнел, и в его потемневшем взгляде невозможно было прочитать ничего, кроме злобы и всепоглощающего страха. Постоянная боль и уход сил извели еще совершенно молодого человека, сотворив из него лишь подобие мужчины. Того самого, каким он был еще недавно. Недуг уже обнял его так крепко, что вырвать не было сил. Ни у кого. Он тянул его в могилу, но делал это немилосердно медленно, мучая, измываясь, не торопясь выпивать до дна угасающую жизнь. Калечил и ломал, уродовал и обезличивал. Смотреть на это было тяжело. Генрих почувствовал какую-то тоскливую обреченность, словно призрак находился сейчас промеж ними. Он перевел взгляд на замершую в дверях женщину с плотно сжатыми побелевшими губами. Казалось, она думала о том же, не отрывая глаз от этого человека, от своего короля, в отчаянной попытке узнать в нем своего сына. - Стало быть, горячие молитвы нашей матушки были услышаны, - в последнее время король заимел истинно царственную привычку обращаться к себе на «Вы». – Если бы Ее Величество изволили столь же усердно молиться и о других своих близких, - елейно продолжил он, как будто Екатерины здесь и в помине не было, - скольких же бед и страданий мы сумели бы избежать. Ответом ему снова послужила гробовая тишина. Королева-мать наблюдала за сыном со смесью горечи и раздражения, не желая вступать в ненужную до поры пикировку. Гиз тоже молчал, размышляя о своем. Интересно, выставил ли Майеннский кого-то из своих людей, дабы приглядывать за любимым братцем? И если да, то смогут ли они вывести его из Лувра в случае неожиданных королевских решений и приказов? Генрих никогда не доверял Валуа, и сейчас было не самое удачное время начинать. Что ж, он любил хорошие потасовки, считая жизнь без них скучной и пресной, но сейчас все обстояло иначе. Он едва мог стоять на ногах, не говоря уже о том, чтобы взять в руки оружие. Черт возьми! Если бы можно было предвидеть, где рухнешь на землю. Тогда бы он раз сто подумал, прежде чем дать боли свалить себя в коридорах Лувра. Он повернулся к Екатерине, почувствовав ее взгляд. Она едва заметно улыбнулась ему и одними губами прошептала: «Не бойся». Либо они знали друг друга слишком хорошо, либо после долгого вынужденного оцепенения его мимика оставляла желать лучшего. Генрих склонялся к обоим вариантам. Он прикрыл глаза в знак признательности. Его выведут из Лувра, что бы ни случилось. Она позаботилась. Чем бы ей это ни грозило. Темницей, гражданской войной… смертью. Он сделал правильный выбор, вернув ей Анжуйского на свой страх и риск. Получив данное ему слово не из уст «загнанной в угол». Он разом получил и согласие, и доверие. Однажды дав ему слово, она не предаст никогда. Будучи сотню раз обманутым, он искал лишь преданности от близких ему людей. И порой обрести нечто подобное казалось ему немыслимым. Но он обрел. Боясь верить собственным глазам и ушам, собственному сердцу. Обрел, всего один раз поставив правильно. - Анрио, брат мой, - выцветший голос короля снова нарушил тяжелую неприятную паузу. – Виновные найдутся, я тебе обещаю, - его глаза нехорошо заблестели. – Найдутся и понесут самое суровое наказание вне зависимости от положения и титулов, - он взял Наваррского за руку и прижал ее к своей груди. Королева-мать резко вскинула голову, словно ей дали пощечину. - И не вздумай умирать раньше меня. Ты нужен мне здесь, рядом. Не оставляй меня одного с этими… - Ну довольно, - прошипела Екатерина и вихрем вылетела прочь. Бархатные дверные шторы лишь успели резко колыхнуться в такт ее юбкам. Один миг. Черт бы побрал этих Валуа! Гиз едва сдержал тяжелый отчаянный выдох. Что она делает?.. Он прекрасно понимал, что, будучи еще более вспыльчивым, чем кто-либо на этом свете. Он с тревогой посмотрел на короля, который в то же самое мгновение вскочил с места и бросился следом за матерью. Генрих воздел к небу очи, прочитав, кажется, самую искреннюю молитву за всю свою жизнь. Сейчас ему оставалось только это… - Мадам! Я не отпускал вас! – крикнул Карл, настигая мать в коридоре. Екатерина остановилась, собираясь с духом. Время было ранее, но придворные и слуги уже суетились по своим делам. Любопытные лица уставились на них буквально изо всех «щелей», словно разбежавшиеся от шума тараканы, тихонько ждущие момента, когда хозяева наконец покинут кладовые, снова оставив их полноправными хозяевами. - Сир, - Екатерина наконец повернулась к сыну, а затем медленно подошла, стараясь не обращать внимания на его перекошенное нечеловеческой яростью лицо. - Как вы смеете, матушка?! – прохрипел король сквозь очередной приступ давно мучившего его сухого кашля. – Кто дал вам право… - К чему весь этот спектакль, сир? – она не дала ему закончить. – Бросьте мне обвинения лично, как подобает королю и мужчине! – злость снова завладела ей, не успев хоть немного разбавиться чувством самосохранения. - Начните следствие, назначьте судилище… - Я сделаю это, мадам, можете даже не сомневаться! – снова прокричал король. Казалось, ему было совершенно наплевать на то, где они изволили скандалить. Казалось, он даже был рад тому, что их все слышат. – И на этот раз убийцы и отравители будут наказаны так, как и положено, кем бы они мне не приходились! – выплюнул он, прожигая мать ядовитым взглядом. - Смею надеяться, что так оно и будет, - насмешливо произнесла Екатерина, вздернув подбородок. – Ибо раньше вас нисколько не смущало, что убийцы и отравители находятся прямо рядом с вами, - она подошла ближе. - Что? – прошептал Карл, и его голос сел, словно заглушенный внезапным порывом ветра. Он отпрянул от нее, как от змеи, испытав практически физическое отвращение. - Как быстро вы поверили в побасенки моего личного врача? – тихо проговорила Екатерина, опалив его ухо своими холодными губами. – А ведь Жанна де Альбре умерла страшно, - протянула она, все еще удерживая его рядом, даже не прикоснувшись. – Но вам было все равно, потому что я была нужна вам. Ваша мать была нужна вам тогда, и вы поверили в то, во что нужно было поверить. Теперь же довольно и провокации, - она отстранилась от него, пытаясь вызвать в себе сожаление о сказанном. Но оно не приходило. Внутри было пусто и холодно. Злость ушла, оставив лишь обреченность. - Пошли вон, - Карл презрительно махнул рукой. – Прочь с глаз моих, - прошипел он, отчаянно борясь с кроваво-красной пеленой, медленно, но верно застилающей все вокруг него. Он не заметил, как рука сжала рукоять кинжала, всегда услужливо висящего на поясе. – Убирайтесь… Екатерина холодно поклонилась и пошла прочь, поражаясь невесть откуда взявшимся слезам...