Цель оправдывает средства

Гиз не без усилия разлепил сухие отяжелевшие веки. Казалось, он спал сотню лет, словно сказочная принцесса. Губы слиплись тоже, мгновенно треснув посередине, когда болящему вздумалось пошире раскрыть рот, дабы испустить добротный, насыщающий кислородом зевок. Комнату освещал приятный полусвет едва занимающегося утра. Он судорожно сглотнул, ожидая привычной рези в глазах, но ее не последовало. Лихорадка покинула его, оставив в качестве подарка лишь тяжелую забубенную голову да перекатывающийся звон в ушах. - Вы очнулись… слава Богу, - слегка заспанный женский голос, а затем и силуэт, облаченный в привычно строгое черное платье, наконец полностью оформились в его сознании. Екатерина. Генрих слабо улыбнулся. - Сколько я уже здесь? – тихо проговорил он. Голосовые связки слушались плохо, впрочем, как и все остальное. Ему оставалось лишь покорно ждать, постепенно привыкая бодрствовать. А не проспал ли он собственной свадьбы? Генрих в самых ужасных сомнениях и предчувствиях взглянул на королеву-мать. - Пошел четвертый день, сударь, - мягко ответила та, убирая с его мокрого лба тяжелую прядь волос. Гиз облегченно перевел дух. Приступ был непривычно долгим, таким, как в самые первые разы своего появления, и это неприятно настораживало, однако самое важное в своей жизни он все же не пропустил. Он был живой, и он женился, а остальное в пекло! - Сколько же еще вам придется сидеть возле меня, вот такого вот… жалкого, скованного болезнью или очередной раной? – вдруг спросил он, блуждая по ней внимательным взглядом. Екатерина была бледна, а под ее воспаленными глазами залегли темные круги. Было видно, что все это время она практически не спала. Свободно заколотые волосы без вуали как признак сильной усталости и головной боли. Никаких украшений, даже привычных аметистовых серег не блестело в ее ушах. Гиз взял ее тонкую сухую руку и медленно поднес к своим губам. - Уже и не припомнить, когда я в последний раз видел вас без перчаток, - чуть усмехнувшись, проговорил он. На самом деле он помнил. Все помнил. - Вы, должно быть, думаете, что я и сплю в них, - Екатерина ответила точно такой же короткой усмешкой. – Генрих, почему вы скрыли от меня? – спросила она после некоторой паузы, и ее лицо помрачнело. - А сами как думаете? – Генрих пристально взглянул на нее. – Зрелище-то так себе, мадам, - в его голосе звучало больше досады, чем иронии. - И тем не менее… - королева-мать внезапно осеклась, начав резче, чем хотела. Она злилась на него. И злилась на себя за то, что злилась на него. Она слишком испугалась. Но нужно было взять себя в руки, что было делом весьма не простым, учитывая шесть часов сна за последние четыре дня. - Остынь, Катрин, и дай мне воды, - Генрих показательно закашлялся, не без удовольствия наблюдая, как она покорно поднимается с места, не проронив при этом ни слова. – Я понимаю, рано или поздно вы все равно узнали бы, - наконец примирительно проговорил он, когда молчание затянулось. Екатерина сосредоточенно капала в бокал с водой то одни капли, то другие, тщательно размешивая содержимое и переливая часть в бокал поменьше, снова добавляя воды. - Решились наконец отравить меня? – попытка рассмеяться оказалась весьма неудачной, и Гиз с резью в глазах и барабанной дробью в ушах покорно вернулся на подушку. - Давно пора, - холодно бросила королева-мать, непроизвольно облизывая пересохшие губы, словно он озвучил нечто самое желанное и постыдное из того, что творилось в ее голове с момента его возвращения в Париж. – Нам надо бы научиться большей откровенности, сударь, - уже серьезно добавила она, протягивая ему питье. – В противном случае наш брак грозит обернуться катастрофой. - Вы правы, Ваше Величество, - Генрих одним махом опрокинул горьковатую смесь, по запаху напоминающую слабую полынную настойку. Горло охватило приятной прохладой, которая постепенно расползалась и по всему организму. Он почувствовал, как в буквальном смысле открываются глаза. – Я виноват, но надеюсь быть прощенным, - сколько же раз он говорил ей это? Екатерина склонила голову набок, словно уловив его мысль. - Я всегда имею глупость надеяться, что это в последний раз, - Генрих вернул ей бокал. - Паре утверждает, что это не лечится, - Екатерина снова опустилась возле него, явно предпочитая свести разговор к вещам более осязаемым. Она простит ему все, но ему лучше будет узнать об этом не так скоро. Если вообще когда-нибудь доведется узнать. Она надеялась, что не доведется… - Не лечится, - мрачно подтвердил Гиз. - Но пока вы молоды, не смертельно, - Екатерина с повышенным вниманием разглядывала собственную юбку, размышляя о том, насколько правым или не правым может оказаться старик. Ей определенно нужно было еще чье-то мнение. - А как долго мы бываем молоды? - Гиз хрипловато вздохнул, адресуя свой вопрос пустоте. - Пролетит, и не заметишь… - глухо проговорила королева-мать, отозвавшись за нее. – Не лгите мне больше, - устало добавила она, поворачиваясь к нему всем телом. Вместо ответа он жадно притянул ее к себе. Прислонившись щекой к его сорочке, Екатерина почувствовала, как сон мгновенно и безжалостно смыкает ее веки. Его ладонь тяжело и умиротворяющее легла на ее затылок. Вот сейчас она уснет и проспит здесь неделю. Она не успела додумать свою мысль, как в самом дальнем углу послышался слабый болезненный стон. Гиз вздрогнул всем телом, резко приподнимаясь вместе с ней. - Господи Иисусе, а там-то кто? –воскликнул он, тщетно вглядываясь в полумрак комнаты. Королевский лазарет был немалых размеров. И все же, как он мог не обратить внимания на соседа? Хотя ему и в голову бы не пришло разглядывать соседние койки. Слава Богу, не военное время. Екатерина медленно и с очевидной неохотой поднялась с места и направилась к окну, попутно бросая неприязненный взгляд в противоположный угол. Она резко отдернула штору, впуская в комнату поток солнечного света. Утро было, что называется, кристальным. Гиз подался вперед, щурясь в его лучах. - Наваррский? – протянул он, разглядывая раненого с задумчивым любопытством. Тот некоторое время морщился от боли, а потом затих, полностью слившись с белой наволочкой подушки. – Что за рана? – без особого участия поинтересовался Гиз, не отрывая взгляда от беарнца. - В него, видите ли, стреляли, да столь изрядно, что едва не пробили ребра, - Генрих перевел взгляд на королеву-мать, ощутив в ее голосе не по случаю много сарказма. Он слегка прищурился. - Не по моему приказу, - Екатерина подняла вверх ладони, словно сдаваясь в плен. - Но подумали на тебя? – Гиз усмехнулся, он не требовал пояснений, но она поспешила их дать. Стало быть, действительно не она. – И где же произошло? – он сел на кровати, отмахиваясь от мгновенного головокружения. - Прямо на выходе из Лувра, - пояснила Екатерина, - а вернее, на входе. Он изволил где-то шататься полночи. Генрих едва заметно улыбнулся. За много лет он не слышал от королевы-матери ничего, кроме презрительного фырканья, обращенного в сторону ее зятя. Она ненавидела Бурбонов так, что у нее сводило челюсти. Ее поистине непревзойденная выдержка давала трещину, когда речь заходила о проклятом беарнце, и она даже не давала себе труда скрыть свою ненависть. Как ей могло придти в голову выдать за него дочь – было загадкой. Марго была просватана, но королеве-матери не составило бы труда забрать слово, когда-то данное Генрихом Валуа. Времена поменялись, но она не сделала этого, упорно толкая дочь в объятия ненавистного ей гугенота. Чем больше Генрих думал об этом, тем больше понимал, что вовсе не он склонил ее к резне. Она стремилась к ней с самого начала. Много-много лет. – И подумали на меня, - тем временем подтверждала она. - На кого же еще? Нет и быть не может лучшей возможности поссорить меня с королем. С момента произошедшего он не удостаивает меня даже кивком, - Екатерина печально усмехнулась. - Значит, они сговорились? – Гиз с сомнением посмотрел на нее. Если так, то это было более чем рискованно. Неужели остатки протестантских вождей не побоялись укокошить своего последнего имеющегося в наличии короля? - Сговорились, да видать, не очень хорошо, - королева-мать пожала плечами. – Сомневаюсь, что беарнец давал добро на то, чтобы получить пулю прямо у главных ворот. Если его о чем и спрашивают, то не о многом, - сухо добавила она, уставившись куда-то в пустоту. - А может, мы его недооцениваем… а, Ваше Величество? – Генрих насмешливо покачал головой. – Быть может, он не так уж и прост… наш Анрио? Слабая улыбка королевы-матери свернулась кислым молоком. - Как бы то ни было, они обезопасили себя на определенное время, сделав мне поистине королевский подарок на свадьбу, - она медленно прошлась по комнате, опускаясь в соседнее кресло, предварительно убрав с сидения свою шаль. – Один неверный шаг, и я узница Венсенского замка. Даже не собственных покоев. - Сомневаюсь, что я смогу с этим согласиться, мадам, - Гиз говоряще посмотрел на нее. - Именно, - Екатерина глубоко кивнула. – И мы оба знаем, чем это может закончиться, - на ее лицо упала тень вполне осязаемой тревоги. – Если Анжуйскому суждено взойти на престол, это должно быть мирно. Ни единой капли крови не должно пролиться при этом, - убежденно проговорила она, но ее взгляд выдавал ее истинные чувства. Сомнения. Она прибывала в постоянных сомнениях. Ее сын вернулся тогда, когда она уже попрощалась с ним окончательно, и теперь ей предстояло еще одно прощание. Выстраданное ими обоими смирение пошатнулось, и это было вполне объяснимо. Гиз понимал это лучше, чем кто-либо. Анжуйский был снова рядом, снова так близко от положенного ему места. Видеть его так было слишком большим искушением. Мать и сын практически не общались, с трудом выдерживая каждый свое собственное испытание. - Анжуйский здесь, мадам, - чуть понизив голос, произнес он, словно прощупывая почву. Королева-мать вздрогнула, бросив молниеносный взгляд в сторону Анрио. Он был в глубоком беспаметстве. Слишком большая потеря крови лишила молодой организм присущей ему силы. Он просто не мог их слышать. - Я прошу тебя… - начала она, бессильно опуская руки. Она знала, что он мог предложить ей. Она и сама думала… слишком часто. Недопустимо, непростительно часто. Эти мысли накрывали ее темными ночами, когда от страха не было никакого спасения, лишали ее воли. Много раз она поднималась с постели, чтобы сделать шаг в сторону покоев своего сына. Пересечь наконец не только часть разделяющего их крыла, но и разделившее их молчаливое понимание. Бездействие, которое они избрали по собственной воле. «Я хочу, чтобы ты остался, сын мой», - много раз эти слова застревали у нее в горле, когда он прохладно приветствовал ее по утрам. «Твое место здесь... не в Польше!» Она слишком много обещала. - Катрин, - Гиз в упор посмотрел на нее, читая в ее лице каждое плохо скрываемое сомнение. – Есть ли разница в том, какой король благословит нас перед входом в собор? Екатерина побледнела. Вопрос был задан слишком прямо и требовал ответа, который бы не оставил сомнений. И в первую очередь у него. Она прекрасно знала, что Гизам было весьма не комфортно при последнем короле. Впрочем, как и всему высокому дворянству. Вспыльчивый, изменчивый в решениях Карл заставлял разыгрывать перед собой целые спектакли. Никто не был у него в милости, но он неизменно улыбался всем и каждому, то бросая сахарную кость, то отнимая, то заставляя драться за нее годами и прилюдно. Он всего боялся и никому не доверял, и парадокс был в том, что его боялись не меньше, не доверяя ни принятым им решениям, ни его королевскому слову. Для таких, как Генрих де Гиз, новый король всяко был бы лучше предыдущего. Обязанный ему король. Вполне возможно, что с «новым» они уже сумели договориться. Было бы странно, если бы Анжуйский не пожал предложенной ему руки. Даже той, что нанесла ему рану. Как быстро враги могли стать друзьями? Конечно, они к чему-то пришли, пока принц находился в особняке старшего де Гиза, иначе и быть не могло. Екатерине оставалось лишь надеяться, что это «к чему-то» не противоречит ее личным планам. - Есть, - одними губами проговорила она, устремив на него металлический взгляд. – В моей семье не будет узурпаторов.