Цель оправдывает средства

Гиз краем льняного полотенца отер испарину, густо покрывавшую лоб его пленника. Анжуйский раскинулся в кресле, на его лице застыла гримаса боли. Ему было плохо даже во сне. Он то сжимал в кулак тонкие белые пальцы, то впивался ими в подлокотник кресла, скребя по бархатной обивке длинными ухоженными ногтями. Генрих угрюмо поглядывал на часы, сейчас время не было их другом. Перспектива встретиться прямо сейчас с парфюмером, а так же душевным другом королевы-матери тоже не вызывала в нем особенной радости. Он и без того никогда не жаловал флорентийца, а теперь и подавно. Генрих искренне считал, что между ними имеется один вопрос, нуждающийся в разрешении. Но это ждало. Рене явился незамедлительно. Вид он имел уставший и весьма встревоженный. - Монсеньор, - он небрежно кивнул Гизу, одарив его беглым взглядом. Лисьи глаза тут же нашли того, кто в этой комнате действительно нуждался во внимании. Он подошел к Анжуйскому и, не произнеся более ни единого слова, начал осмотр. Флорентийцу не потребовалось много времени, чтобы произнести слово - яд. - Вы можете точно определить, как произошло отравление? - Генрих подал ему свой стилет, обернутый шелковой тканью. - Могу, - Рене в свою очередь извлек из кармана какую-то блекло-розовую эссенцию, похожую на дамские масла для притираний, и капнул на клинок одну-единственную тягучую каплю. Она испарилась спустя несколько мгновений, не оставив после себя и следа. - Клинок чист, как слеза младенца, - констатировал парфюмер. - А вот вода нет, - он протянул Гизу недопитый кубок с водой, в который только что капнул все тот же состав. Вода потемнела, приняв отвратительно грязный оттенок, став похожей на воду из сточной канавы. - Вернее, не сама вода, - Рене почесал затылок. - Похоже, что посуда омыта в ядовитом составе. - Значит, отравиться должен был только принц, - мрачно подытожил Гиз, чувствуя, как холодеют руки. - Подумайте, кто в вашем доме мог угостить принца ядом? - Рене хмуро покачал головой, снова занявшись Анжуйским. - Есть ли противоядие? - сухо спросил Гиз, игнорируя выпад. - Есть, - отрешенно проговорил Рене, не поворачиваясь к нему. - И мне нужно будет ровно двенадцать дней, чтобы приготовить его. Гиз нервно сглотнул. Неужели их ждал именно такой финал? Он просто не мог поверить. - Печень уже пострадала, - тем временем продолжал флорентиец, будто разговаривая сам с собой. - Он уже достаточно принял, - Рене сосредоточенно ощупывал правый бок герцога Анжуйского. Тот морщился, но даже не приходил в сознание. - Если не учитывать время, что уйдет на агонию, принцу осталось не больше суток. Противоядие же он должен принять в течении двух часов. - И в целом Париже не найдется того человека, у которого оно есть прямо сейчас?! - воскликнул Гиз, борясь с желанием придушить флорентийца. - Вы что, готовите его только для себя?! - Только для нее, - Рене тяжело распрямил затекшую спину. - Это противоядие - личный рецепт королевы-матери. Но готовить его сама она не умеет. - Почему? - бездумно поинтересовался Генрих. Ему было все равно, "почему" Екатерина не умела готовить какое-то там зелье. Ему понадобилось несколько минут передышки, чтобы переварить тот факт, что это дело не обойдется без ее участия. Все, чего он уже добился, готово было разрушиться подобно карточному дому. - Потому что ей не хватает времени и некоторых умений. К примеру, она не знает, при какой температуре и освещении высушивать корень мытника, чтобы он приобрел, а не утерял нужных свойств, - Рене раздраженно помотал головой. - Такой ответ вас удовлетворил?.. Монсеньор, время сейчас работает против нас. Оставьте свои сомнения и не гневите Всевышнего. Он действительно умирает!.. Отправляя весть Екатерине, Генрих чувствовал себя загнанным в капкан. Судьба смеялась ему прямо в лицо, обнажая свои острые зубы. Быть может, наглец слишком часто дерзал бросать ей вызов? Страх ледяными обручами сдавливал сердце. Она никогда не простит его... Он прижал ладонь, чтобы унять резь в глазах. Да он и сам себя не простит. Кем бы ни был его таинственный враг, он раскинул идеальную партию. - Я дал ему сильное рвотное, но позывов пока что нет, - флорентиец тяжело вздохнул, утирая лоб платком. - Как, впрочем, и горлового отека. Будем надеяться, что Ее Величество сумеют успеть вовремя... Екатерина еще не спала, когда гонец Генриха де Гиза наконец достиг Лувра. - Прочь! Все прочь! - она по привычке беззлобно разогнала крутящихся возле нее девиц. Однако же ночной посланник не на шутку встревожил ее. Как правило, вести из дворца де Гиза не сулили ничего хорошего. Да и что за вести могли быть в четверть второго ночи? Она устремила на вошедшего обеспокоенный взгляд. От слишком быстрой езды бедолага едва держался на ногах. Предчувствие серьезной беды вдруг хлынуло на нее, словно кипящий свинец. Она торопливым движением выхватила записку из его рук и тут же ахнула, чувствуя, как перехватывает дыхание... Она бежала бегом, не разбирая дороги. Ноги, что много лет ступали по родным каменным плитам, сами безошибочно несли ее к выходу. Она знала каждый закоулок своего дворца и тем паче знала, как выбраться из него самым коротким путем. Она вихрем влетела в конюшню, переполошив своим криком и животных, и людей. На закладку экипажа не было времени. - Коня! Быстро!.. Шевелитесь же, идиоты! - она словно во сне отдавала приказы. Казалось, часть ее сознания полностью отключилась. Она могла сосредоточится лишь на двух вещах: противоядие и легкоупряжный скакун, на которого она запрыгнула, словно двадцатилетняя девочка, полностью игнорируя конюхов, хотевших по обыкновению подсадить ее. - Господи, сжалься надо мной! Не забирай... Не отнимай! - шептала она побелевшими от страха и напряжения губами, голопом несясь по заснеженным улицам спящего Парижа. Стража, вылетевшая за ней спросонья, осталась далеко позади. Ей было все равно, она бы и не заметила, кто скачет рядом с ней. Нечеловеческий ужас гнал ее вперед. - Я успею... успею, - она панически сглатывала буквально застрявающий в горле морозный воздух. Он колол и обжигал лёгкие. Она отчетливо почувствовала, что вот-вот потеряет сознание. В холод нельзя было скакать так быстро. Или стоило хотя бы прикрыть нижнюю часть лица, как это делали мужчины, идущие в конную атаку зимой. Она, задохнувшись, осадила коня. До особняка Гиза оставалось совсем немного. Последние мучительные рывки, и она буквально свалилась на руки мужчине, что торопливо вышел к ней на встречу. Около парадного входа было скользко, она приняла его руку, даже не замечая, что этот мужчина был герцогом де Гизом. Она взбежала по лестнице, на ходу скидывая легкий не по сезону плащ, который впопыхах успела схватить дома. Гиз медленно, словно на казнь, поднимался вслед за ней. Он болезненно поморщился, когда у самых дверей в покои, где находился Анжуйский, она вдруг зашлась хриплым простуженным кашлем... Она с силой толкнула дверь. Генрих оперся рукой о стену, услышав ее сдавленный стон. А он ведь был уверен, что в случае необходимости сможет убить ее сына. Хотя бы одного из... Так ему казалось. Иллюзия собственной силы и жестокости разбилась, подбно дорогому сияющему кувшину. Вдребезги и с жутким грохотом. - Мальчик мой!.. Генрих... - королева бросилась к сыну, срывая с груди черный шелковый шкурок, служивший подвеской для такого же абсолютно черного флакона, выполненного в стиле простого и незамысловатого медальона. Она не без труда разжала принцу рот, торопливо вливая в него противоядие. - Не покидай меня... Прошу тебя... одно усилие, только проглоти! - она запрокинула его голову себе на руку. - Рене! - она вдруг заметила, узнала лицо человека, что мог быть ей полезен сейчас. - Катрин, нужно подождать несколько минут, - флорентиец мгоновенно оказался рядом с ней и успокаивающее сжал ее плечо. - Он не умрет... не умрет. Мгновения ползли мучительно долго. Екатерина сидела, не сводя со своего сына остекленевших глаз. Ее шатало из стороны в сторону, словно сухой осиновый прут на ветру. Казалось, ужас буквально проглатил ее целиком. Сейчас не было места даже дыханию. Вдруг она подскочила на месте и с силой закрыла принцу рот, чтобы все влитое туда драгоценное противоядие не оказалось наруже. У него начались судороги. - Отек горла! - истошно закричала она, захлебываясь слезами. - У него начался отек горла! Матерь Божья, помоги!