Цель оправдывает средства

Перед тем как сесть в экипаж, Екатерина еще раз обернулась, чтобы взглянуть на мрачные своды древнего замка, что сорок лет служил ей домом. Ей почему-то отчетливо казалось, что она видит его в последний раз. Сможет ли она снова вернуться сюда, а главное - хочет ли? Все рядом с ней рушилось. Ее спокойная, размеренная жизнь дала трещину, и королева-мать буквально физически ощущала это. Мир вокруг стремительно менялся, и только сама она оставалась неизменной. Такой, какой стала после смерти своего мужа - холодной, замкнутой, не согнувшейся под тяжестью государственного бремени, но всегда уставшей, утратившей способность радоваться и любить. Этот путь был предназначен ей судьбой, и она уверенно шла по нему, шла до тех пор, пока однажды не споткнулась на высоких ступенях кафедрального собора. Сильные руки не дали ей скатиться прямо под ноги толпе. Было ли это предзнаменованием грядущего? Екатерина думала об этом не раз. Возможно, этим рукам суждено спасти ее от чего-то страшного и неминуемого, а возможно, именно они должны будут столкнуть ее в пропасть. Королева-мать прикрыла глаза, представляя лицо Генриха де Гиза. Она помнила каждую его черту. Шрам, что четко рассекал левую щеку почти что до уголка губ... он не портил его. Наоборот. Екатерина жадно вздохнула. Она увидит его меньше чем через четверть часа. - Ты должна ненавидеть его, старая ты дура, - пробормотала она по-итальянски, вальяжно откидываясь на бархатных подушках. Ей казалось, что она не спала по меньшей мере неделю. - Это из-за него твоя жизнь катится ко всем чертям... Он посмел причинить вред твоему ребенку. Он предал тебя сейчас и предаст после, - монотонно, словно давно заученный текст Святого Писания, повторяла она. В ее хрипловатом голосе начали отчетливо различаться ноты ненависти и злобы, той самой, что обычно была в избытке, и той самой, которой так сильно недоставало сейчас. Сколь бы страшными ни были обвинения, которые она мысленно предъявляла Генриху де Гизу, она не могла до конца прочувствовать их суть. Прочувствовать настолько, чтобы принять для себя единственно правильное решение. Он должен быть убит! Ее язык не посмеет отдать этот приказ другому человеку. Она сделает это сама... Отравит его на собственном ложе. О, это будет очень по-итальянски. Екатерина усмехнулась себе под нос. Сюжет из тех самых кровавых новелл, что развлекали ее в редкие часы, когда она уставала молиться и читать бесконечные отчеты своих бездарных советников и когда на более претенциозное чтиво просто не оставалось сил... Карета остановилась, не дав королеве-матери закончить свою мысль. Она была на месте. Дверцы распахнулись, и ей подали руку. Это был де Нансе. Она вылезла наружу, щурясь от белесого света. Зимний полдень был как никогда свеж и хорош. - Я бы предпочла более тоскливую погоду, для такого-то разговора, - бесцветно проговорила Екатерина, обращаясь сама к себе. - Где ваш хозяин, любезнейший? - небрежно бросила она дворецкому, что встречал ее вместо Генриха. - Не окажет нам честь? Что ж, прекрасно, - она покачала головой. - Его светлость ожидают вас, госпожа, - пожилой мужчина с отменной выправкой отставного маршала низко поклонился ей. Екатерина с любопытством посмотрела на него. Он обратился к ней так, будто она уже была хозяйкой этого дома... Генрих наблюдал за этой сценой из окна второго этажа. Ему казалось, что он слышит каждое ее слово возмущения. Он улыбнулся. Впервые за долгое время улыбнулся искренне, почти что по-мальчишески тепло. Страдания и тяжесть вины, что он ощущал и днем, и ночью, во сне и наяву, вдруг отступили. Он снова почувствовал, что жив... Она приехала! Приехала к нему. И плевать, какими средствами это было достигнуто. На все плевать... Она не спеша и по своему обыкновению церемонно вошла в двери его дома. Так она будет входить в него каждый день, или он не он. Сколько бы плохих дней ни выпало на их долю, а они будут счастливы. Генрих был уверен в этом, как в собственном имени. Екатерина медленно поднималась по просторной мраморной лестнице, неуклонно следуя за идущим впереди дворецким, попутно отмечая, что личный особняк Генриха де Гиза куда более светлый, чем их родовой замок. Пройдя через небольшой коридор, они очутились в хорошо обставленной и просторной гостиной. Дворецкий предложил ей кресло и совершенно по-домашнему помог снять меховую накидку. - Как долго мне ожидать вашего господина? - поинтересовалась королева-мать скорее для порядка. В сущности ей было все равно, придет он через минуту или на следующее утро. Она устало опустилась в кресло. Ей нужно было подумать. Что ему сказать? Что сделать? Как вести себя? Мысли роились подобно пчелиному улью, вытесняя одна другую. Екатерина знала, что лучшей тактикой будет та, что будет выстроена непосредственно в процессе разговора, но обычное желание предугадать ситуацию в целом не давало ей покоя. Она не знала, сколько прошло времени, прежде чем сон забрал ее в свои туманные угодья. Она проснулась от прикосновения. Генрих погладил ее по щеке тыльной стороной ладони, убрав руку до того, как она открыла глаза. - Ваше Величество, - он встал прямо перед ней и непринужденно поклонился. - Монсеньор, - Екатерина коротко кивнула ему в ответ. Они долго не виделись, но теперь им обоим казалось, что этих дней не было. - Сказать по правде, я ожидал, что земля разверзнется с вашим приездом, - начал Генрих после затянувшейся паузы, во время которой они просто смотрели друг на друга, не в силах оторваться. - Но вы столь безмятежны... Полагаю, вы приняли решение убить меня, - он иронично прищурился. - И вы оставили меня спать в этом кресле, чтобы решение окрепло? - Екатерина ответила ему точно таким же взглядом. - Я дал вам время отдохнуть с дороги, - совершенно просто отозвался Гиз. - Как мой сын? - она наконец озвучила единственный по-настоящему интересующий ее вопрос. - Не беспокойтесь, - мягко произнес Генрих. - Его Высочество содержится в условиях, подобающих его статусу. - Рана, что вы нанесли ему... тоже подобает его статусу? - королева резко поднялась с кресла, не приняв предложенной ей руки. - Стало быть, господин де Эпернон все-таки сумел остаться в живых, - облегченно заключил Гиз. Ему и вправду не хотелось причинять бедняге вреда. - Не думаю, что надолго, - спокойно произнесла Екатерина. - Сегодня-завтра испустит дух. Но он успел поведать мне о похищении, как вы и рассчитывали, когда бросили его на той дороге. - У меня не было времени рассматривать подобные вопросы, мадам, - Генрих усмехнулся. - Мне нужен был ваш сын, и я его получил. - Я могу увидится с ним? - осторожно поинтересовалась королева. - Нет, - без каких-либо эмоций ответил герцог де Гиз. - И потом, с чего вы взяли, что он находится в Париже? - вскользь бросил он. - Не просто в Париже, а прямо здесь... в этом доме, - прошептала Екатерина. - Я чувствую, - она приложила руку к сердцу. - Чувствую. - Вы замечательная мать, государыня, - он расплылся в ядовитой улыбке. Она прекрасно понимала, что никому и в голову не придет держать такого пленника в собственных покоях. Никому и не приходило... Только ей и ему - Генриху де Гизу. - В таком случае мне любопытно, почему господин де Крийон все еще не штурмует мой светский и совершенно беззащитный особняк? - он показательно отдернул штору и выглянул в окно. - Потому что я не уверена, что желаю такого исхода, - тихо ответила королева-мать. - Генрих, позвольте мне объясниться, - не без смущения начала она спустя пару минут. - Там в саду... - Там в саду я так жаждал ваших объяснений, что боюсь теперь эффект будет не тот, - он присел на подоконник, скрестив руки на груди. Он так скучал по ней, что готов был вынести любой спектакль, и это было бы даже интересно, если бы не обида, что мгновенно всплывала в нем, когда он вспоминал тот разговор. Уязвленное самолюбие порой брало в нем верх даже над самым пылким и глубоким чувством, что он испытывал к ней. - Какой ответ вы хотели услышать тогда? - продолжила Екатерина, игнорируя его выпад. - Чем бы вы удовлетворились? - Мне было бы интересно узнать, почему вы считаете меня столь недостойным Вашего Величества? - он прямо посмотрел на нее. - Я никогда так не считала, - она отрицательно замотала головой. - Никогда! - Ой ли? - его губы тронула печальная усмешка. - Как бы то ни было, все это в прошлом, - он порывисто поднялся и, пройдясь по комнате, остановился возле камина. - И должно там оставаться. Сейчас я не требую от вас никаких объяснений. - Генрих... - он услышал, как позади него прошелестело ее платье. - Послушайте меня, - королева повернула его к себе, словно обиженного ребенка. - Но я хочу их дать, - еле слышно проговорила она, неожиданно поднимаясь на цыпочки и прижимаясь щекой к его горячей щеке. - Мадам... Не играйте со мной в эти ваши любимые игры, - тихо произнес Генрих, безвольно уронив руки. Ему хотелось отпрянуть от нее, но он не мог. - Вы не дадите мне даже возможности быть с вами откровенной? - она как-то совсем по-детски прижалась к его плечу. - А что мне в вашей откровенности? Да и будете ли вы таковой, - в его голосе читались вполне объяснимые сомнения. Он неохотно отстранился от нее и посмотрел ей прямо в глаза. В них нельзя было увидеть ничего, кроме вяжущей черноты, кромешного мрака, который охватывал его всякий раз, когда он пытался понять, насколько она может быть искренней в определенный момент. - Мадам, мы с вами стоим на пороге своих самых лучших дней. А вы сейчас сделаете все, чтобы они никогда не наступили. Вернее, попытаетесь сделать, - не без издевки добавил он. - Ибо ни ваши мольбы, ни ваши угрозы не изменят сути дела. Вы будете моей женой! Даже если для этого мне потребуется разобрать по камушку весь Париж. - Лучших дней? - Екатерина расхохоталась, воздев к небу очи. - Да я всю жизни провела в ожидании тех самых дней! И до сих пор не увидала ни одного. Откуда мне знать, что завтра будет иначе? - жестко, почти что грубо проговорила она. - Вы все время пытаетесь выудить у жизни какие-то гарантии, - Генрих смерил ее насмешливо-снисходительным взглядом. - Чем больше вы их требуете, тем меньше получаете. Судьба не может быть милосердна к тому, кто ей не доверяет. - Не рассказывайте мне сказки, Генрих, - она инстинктивно махнула рукой. Сейчас он отчетливо напоминал ей покойного мужа. В воздухе снова повисло напряженное молчание. Екатерина пристально разглядывала темно-синий бархат его камзола. Разговор зашел в тупик, и нужно было озвучивать самый главный вопрос, который она боялась задавать даже самой себе. - Что будет, когда вы переменитесь ко мне? - наконец нетвердо произнесла она, так и продолжая блуждать взглядом в районе его груди. Ей не хотелось поднимать на него голову. Сейчас она боялась встретиться с ним глазами. - Это невозможно! - отрывисто и совершенно фанатично произнес Генрих. На какое-то время они снова замолчали. - Что я буду делать, когда вы захотите детей? - она вдруг вскинула голову и с вызовом посмотрела на него. - Катрин... - на его лице отразились усталость и неприязнь. Эта тема всегда болезненно стояла между ними. Он понимал ее горечь, да и собственной не отрицал. Но все имело свою цену, и он готов был ее заплатить, не зная, однако, как объяснить это ей. - Замолчите! - она резко приблизилась к нему и накрыла его рот своей ладонью. - Сейчас вы уверены в одном, но пройдет время, и вы измените свое мнение. Каждый мужчина хочет детей, поверьте мне. Я десять лет прожила в аду... не имея возможности сделать счастливым того, кого любила больше всего на свете, - Генриха передернуло. Она плавно отняла ладонь, проведя кончиками пальцев по его губам. - Знаете, как он смотрел на меня? - она сглотнула подступивший к горлу ком. - С жалостью. Мне хотелось, чтобы он сердился на меня, ненавидел, осыпал упреками, пусть даже презирал... А он смотрел с жалостью! Словно на больную собаку, - герцогу на мгновение показалось, что в ее глазах блеснули слезы. - Я умру в тот самый день, когда увижу точно такой же взгляд от вас, - хрипло произнесла она. - У вас вся жизнь впереди... для меня же все потеряно. У меня осталась только моя гордость. Не отнимайте ее у меня. Не делайте меня старой, покинутой женой молодого и успешного мужчины, - она выдохнула эти слова, испытав поистине блаженное опустошение. Вся ее боль мгновенно покинула ее, успешно передавшись Генриху де Гизу. Он сжал побелевшие губы, ощущая только одно желание - провалиться сквозь землю, прямиком в ад. К горячему и стабильному чувству, что он испытывал к ней, тут же, словно по проклятию, примешалась жалость. Та самая, которой она так боялась. Генрих медленно отвел от нее взгляд. Она не должна была этого увидеть. Никогда. - Гордыня, - холодно поправил он, отряхиваясь от вечного желания просить у нее прощение. Она знала его слабости и била точно в цель. Даже сейчас, будучи совершенно искренней, она действовала только с одной целью - избежать ненавистного брака, что ограничил бы ее личную свободу. Генрих сумел скрыть любящую улыбку. Это был очень опасный противник. Всего несколько шагов отделяли его от поражения... Жизнь с ней обещала быть очень интересной. - Слово гордость приобретает другое значение, будучи применимо к вам. Она приоткрыла рот, должно быть, собираясь что-то возразить, но передумала. - Кроме того, я никак не возьму в толк, почему вы решили, что я намереваюсь лишать вас вашей гордости? - продолжил Гиз. - Вы были королевой Франции, когда я родился. Сейчас вы королева-мать этого государства. Мое почтение к вам безмерно. - В таком случае вы обязаны были смириться с моей волей, раз уж ваше почтение к моему статусу столь велико, - она назидательно потрясла в воздухе тонким указательным пальцем. Генрих внимательно наблюдал за ней. Она могла казаться совершенной старухой, когда сама того хотела. - Но вы не можете, - произнесла она уже совсем другим тоном. - Гордость не позволяет вам принять отказ. Или же гордыня? - она презрительно скривилась. - Мы с вами удивительно похожи, господин де Гиз. - Именно поэтому мы способны составить друг другу блестящую партию, - Генрих изящно склонил голову. - Ваша уверенность в том, что мы можем многое потерять в этом браке - ошибочна. Дайте мне шанс доказать вам это. - А если я снова откажусь? - глухо спросила она и ее глаза странно заблестели. - Вы убьете моего сына?.. Вы и правда способны на это? - Даже не сомневайтесь, - металлически отозвался Гиз. Нехорошие подозрения мгновенно коснулись его сердца, обдавая тяжелой волной липкого отчаяния. - Одного, другого, третьего, - он уверенно загибал длинные пальцы, унизанные перстнями. Но она молчала, и уверенность таяла с каждой секундой. Впервые в жизни ему стало по-настоящему страшно. И впервые в жизни он был по-настоящему близок к тому, чтобы ударить женщину. - Если потребуется, я сменю ущербную династию Валуа, - процедил Гиз, едва сдерживая захлестывающую его ярость. - Ту самую, которой вы так гордитесь... ту самую, что не стоит ваших стараний, - его сильная рука не смогла бы дать более тяжелой пощечины. Она вздрогнула всем телом, словно очнувшись после долгой и мучительной лихорадки... Мрачная, безумная решимость постепенно угасала в ее глазах. Что она творит? Что делает?.. Екатерина в ужасе прижала трясущуюся ладонь к губам. На что она еще могла быть способна? Что за демоны сидели внутри нее?.. Генрих наблюдал за ней с каким-то немыслимым отчаянием, которое больше не было сил скрывать. - Я еще более безумна, чем вы... - она вытянулась в струну, бессильно уронив руки вдоль туловища. - Вы мерите мою любовь угрозами, - устало проговорил Генрих. - Чувство, что было достигнуто не через боль и бесконечные терзания, не имеет для вас никакой цены. Ваш муж искалечил вас... мне жаль, - он тяжело вздохнул. - Что вы хотите, чтобы я сделал, мадам? Вы ведь не хотите, чтобы я отказывался от вас. Не отрицайте. Я увидел это в нашу последнюю встречу... Вам было страшно. Вы были больны, вы были потеряны... Черт бы тебя побрал, Катрин, я едва узнал тебя! - вдруг яростно прокричал он, быстро срываясь с места, боясь, что желание задушить ее выйдет победителем среди всех остальных. - Я желаю поскорее закончить этот бессмысленный разговор, мадам, - сухо произнес он, немного успокоившись. - Вы немедленно дадите мне ответ! И учтите, если он мне не понравится, вы пожалеете, что родились на свет. Я клянусь вам, Ваше Величество! Игра закончена. - Как же я тебя ненавижу, - ее голос оборвался. Она резко отвернулась от него, закрывая лицо рукой. Это были слезы. Генрих готов был поклясться, что в жизни не слыхал более чистых и искренних бабских рыданий. Все внутри него переворачивалось, но в то же время он испытывал какое-то странное удовольствие. Он хотел знать о ней все, хотел видеть и принимать ее любой. Хотел, чтобы она никогда не прятала от него своих чувств и эмоций. Когда-нибудь он добьется ее полной откровенности, а сейчас было достаточно и того, что перед ним была просто женщина. Уставшая, запутавшаяся и совершенно беспомощная. - Я вас не меньше, - ровно проговорил он. И это тоже было абсолютной правдой. Она вдруг затихла и испуганно повернула к нему заплаканное лицо. Это уже не было лицом властной пятидесятитрехлетней женщины... королевы-матери. Генрих не смог бы описать это выражение, но он понял все, что ему нужно было понять. - Вы выжгли мою душу, Ваше Величество, из-за вас я забыл, что такое принципы, что такое честь и достоинство, с которым мужчине предписано проигрывать. Ничего этого больше нет. Иногда я смотрю на себя в зеркало и с трудом понимаю, кто передо мной... С вами когда-нибудь бывало подобное? - вдруг совершенно обыденно поинтересовался он, будто бы они коротали вечер за карточным столом и кувшином отличного вина. - Случалось, - в тон ему ответила Екатерина, до сих пор не сводившая с него глаз. Казалось, она вся превратилась в слух, ловя каждое его слово. Она вытерла слезы тонким кружевным платком. Убрав его обратно в рукав, она еще какое-то время просто стояла, уставившись куда-то в даль. Собраться с духом было труднее, чем она думала... Генрих просто смотрел на нее, не двигаясь с места. Он ждал. Пришло время отвечать. Екатерина тихо подошла к нему и встала ровно напротив. - Назначайте дату, сударь, - четко произнесла она. - Я принимаю ваше предложение. - Вы оказываете мне огромную честь, Ваше Величество, - так же четко и с должной церемонностью ответил герцог де Гиз. Он низко поклонился ей, прижав правую руку к груди. Они еще какое-то время стояли друг напротив друга, чувствуя, как над ними рушится стеклянный купол, давая свежему воздуху возможность проникнуть в их жизни.