Цель оправдывает средства

- Мои поздравления, сын мой, - прохладно бросила Екатерина, столкнувшись с королем на выходе из своих покоев. В последнее время их отношения с Карлом были далеки от идеальных. Он никак не хотел прощать ей историю с Гизом, а она в свою очередь не могла сосредоточиться ни на чем, кроме отъезда Генриха Анжуйского, до которого оставались буквально считанные дни. В иное время она нашла бы более подходящие слова, чтобы поздравить сына. В глубине души она была счастлива рождению внука, хоть и незаконного, но все-таки продолжателя династии Валуа. Это мальчик давал ей надежду, слабую, но такую необходимую. - Благодарю вас, мадам, - король кивком пригласил ее зайти обратно в покои. Не таких поздравлений он ожидал. Сейчас он был так счастлив, что абсолютно позабыл обо всех их ссорах, недомолвках и последних разногласиях. Неужели и она не способна поступить также? Хотя бы раз в жизни оставить свою гордыню и искренне порадоваться за него, и вместе с ним?.. На самом деле его мать часто поступала именно таким образом, но Карл с трудом помнил подобные ее проявления, будучи больше склонным запоминать плохое, а не хорошее. - Об этом я, собственно, и пришел поговорить. - Я хочу, чтобы вы навестили Мари и своего внука. Ей будет очень приятен ваш визит, я уверен, - добавил он, внимательно посмотрев на Екатерину, глаза которой на мгновение вспыхнули, но тут же погасли, снова став темными и непроницаемыми, словно глубокий неподвижный омут, где нельзя было разглядеть ни гнева, ни печали. - Непременно, - она одарила его самой дежурной и ничего не значащей придворной улыбкой. Раньше ей приходилось навещать любовницу мужа, когда та изволила болеть, а теперь пришло время навестить и любовницу сына, что изволила подарить ему бастарда. Карл, который не сводил с нее глаз, вдруг усмехнулся. Неужели она сказала это вслух? Хотя ничего удивительного она бы в этом не нашла. В последнее время она не могла доверять ни собственным мыслям, ни собственным словам. - Если это все, Ваше Величество... Я собиралась уходить. - Направляетесь к моему любимому братцу, конечно же? - король выпрямился, сомкнув руки за спиной. - Да. Мне нужно обсудить с ним кое-что, относительно будущей процессии, - бесцветно проговорила Екатерина, тщетно пытаясь вспомнить, что именно. Никогда ее память не была в таком удручающем состоянии. Она плохо видела, плохо слышала, порой с трудом понимала, какое сейчас время суток, все чаще забывала, что нужно сделать и что сказать. Лекарства, приготовленные Рене почему-то не брали ее, будто бы она пила что-то не сильнее обычной воды, от кухни же мэтра Паре она становилась еще более вялой, рассеянной и сонной. Королева начала всерьез опасаться того, что происходящие в ней изменения становятся необратимыми, и что со временем она окончательно лишится дееспособности, превратившись в засохшую у камина старуху, десять лет вяжущую один и тот же чулок. Это было бы хорошим наказанием для того, кто столь деятельно прожил свою жизнь. Усмехаясь самой этой мысли, Екатерина заставляла себя подниматься с постели, чтобы снова погрузиться в ежедневный и бесконечный список своих дел и обязанностей. - Как быстро вы отдаляетесь от меня, матушка. А ведь он еще не уехал. Боюсь представить, что будет, когда... - Опять вы за свое, сир, - все так же бесцветно перебила его королева-мать. - Пожалуйста, Карл... я не могу больше оправдываться, - она закуталась в колючую шаль и толкнув дверь, быстрым шагом вышла в коридор, не давая королю произнести задуманную так некстати тираду. Удалившись на достаточно безопасное расстояние от собственных покоев и от собственного сына, Екатерина наконец сбавила ход. Она закашлялась и вдруг замерла, поразившись тому, насколько громкое и отчетливое эхо подхватило этот пресловутый звук. Коридоры были практически пусты. Все в Лувре от герцогини до поломойки готовились к состоящемуся на днях приему польской шляхты. Такое долгожданное и значимое событие для праздного и охочего до развлечений двора... Для народа, для Парижа, для Франции! Для всех, кроме Екатерины. Она не была готова к этому приему ни морально, ни физически, хотя, разумеется, она сделает все, что от нее требуется и даже больше, чтобы никто не заметил этого. И в первую очередь он - Генрих Анжуйский. Последнее, чего бы она сейчас хотела, это тревожить его перед отъездом. Нет, ее сын должен уехать со спокойной душой и сердцем. Уехать навсегда. Она давно перестала тешить себя надеждой, что когда-нибудь увидит его снова. Она не найдет возможности вернуть его в Париж. Такой возможности просто нет. Это было бы безумие. Слишком опасно для него и для государства. Она сглотнула в очередной раз подступивший к горлу ком. Все так, как должной быть, Катрин. Имеет ли смысл бороться с судьбой?.. Королева походя взглянула в одно из дворцовых окон, открывшееся ей зрелище заставило подойти ближе. Непрерывно падающие крупные хлопья снега кружили и завораживали. От стекол шел приятный и свежий запах морозного вечера. Екатерина прищурившись вглядывалась в даль, но не могла разглядеть ничего, кроме прошлой зимы, вернее сказать, своих воспоминаний о ней. Тогда Париж буквально утопал в снегу и она едва смогла добраться до храма, чтобы помолиться за упокой души одного из своих самых суровых и значимых врагов... За своего самого верного и такого необходимого союзника. Франсуа де Гиз... Тогда она молила Бога избавить ее от его отпрыска, избавить ее от этого постылого союза с вечным врагом, или другом... Какая теперь разница? Господь услышал ее молитвы, тут она не смела бы поспорить. Теперь они действительно не были ни тем, ни другим - она и его сын. Королева стояла в каком-то ледяном, но невероятно спокойном оцепенении. Если бы кто-то наверху хоть немного учитывал ее желания, то она простояла бы так тысячу лет. - Какая странная нынче зима, - вдруг тихо сорвалось с ее губ. Она снова плохо понимала, где она и куда направлялась. - Вы находите? - голос знакомо насмешливый и незнакомо усталый заставил ее вцепиться ногтями в колючую шаль. Если он ей кажется, то дело совсем плохо. - Мое почтение, мадам, - Генрих отвесил ей непринужденный, но почтительный поклон. - Генрих... - она наконец нашла в себе мужество повернуться. - Что вы здесь делаете? - встретившись с его взглядом, она отпрянула назад, едва не упав на мраморную лавку возле подоконника. - Сказав последнее слово, вы надеялись больше не увидеть меня? - Генрих равнодушно повел плечами. - Я пока еще пэр Франции, Ваше Величество, и от двора меня никто не удалял. Я прибыл по приглашению короля. Вероятно, Его Величество хочет обсудить со мной нечто касающееся предстоящего приема. Во всяком случае так мне было передано. - Что он намерен обсуждать с вами, относительно этого вопроса? - нарочито резко спросила королева. Ей было невыносимо смотреть на него, говорить с ним, она слишком много думала о нем, слишком много пережила с ним в своих собственных мыслях. А теперь он стоял прямо перед ней и она не могла сказать ему об этом. Он так и уйдет ничего не узнав о ее муках, о том, до чего он довел ее. Он готов забыть... Или уже забыл? К несчастью, равнодушие, которого она так хотела било больнее всего. Он оставил ее. Разве не на это она надеялась? Тогда откуда этот панический ужас, откуда такая боль? Он забыл... он сделал так, как она умоляла его сделать. - Безопасность в такое время важнее всего, мадам, - холодно бросил герцог. - Вы ли обеспечите? - хмыкнула Екатерина. - Это моя святая обязанность. - Это обязанность Крийона, - она отвернулась, продолжая созерцать, как зима ласково и уютно укутывает землю. Какая же она дура! Старая дура, размечтавшаяся о вечной любви... В который раз... в который раз. - Это все? - ровно спросил Генрих, удержав себя даже от шага в ее сторону. Он обнял ее взглядом от макушки до самых пяток. Всю... Он искал утешения, но он его не нашел и не найдет никогда. - Это все, что мы можем сказать друг другу, Ваше Величество? - она нетвердо кивнула, уперевшись обеими ладонями в ледяное стекло. Она выглядела так плохо, как он и представить себе не мог. Она страдала. Она любила его. - Доброй ночи, мадам, - он еще раз взглянул на нее. Она была его утешением, а он ее. Значит, он все сделает правильно, значит, пора прекращать терзать себя бессмысленными угрызениями совести.