Цель оправдывает средства

- Ваше Величество, - мягкий полушепот заставлял королеву-мать распрощаться с десятым сном. Чья-то рука невесомо погладила ее по плечу. - Что? - она едва пошевелила губами. - Даже если потоп, Шарлотта, не смей меня будить... - Король Наваррский просит принять его. - Который час? - спросила Екатерина все еще не открывая глаз. - Половина второго, мадам, - мадам де Сов бросила взгляд на настенные часы. - Отошли... Хотя погоди. Раз в такое время, значит, что-то действительно срочное, - королева-мать нехотя приподнялась на локте. - Ну, что там стряслось у твоего беарнца? - с усмешкой добавила она. - Зачем он заявился ко мне посередь ночи? Неужто хочет сознаться в том, что встречается с оппозицией вот уже месяц как? Еще и Алансонского туда втянул, - она пристально взглянула на Шарлотту, улыбаясь теперь уже одними только глазами. - Ну что вы, мадам... Я уверяю вас, Генрих никогда... - запинаясь и бледнея начала было фрейлина. - Генрих... Никогда... - Екатерина точь-в-точь скопировала голос молодой женщины. - Давай халат, - она разочарованно покачала головой. - Что с тобой творится, когда речь заходит о нем и его безопасности? Поразительно, в какую дуру ты превращаешься... Ты плохо служишь мне, но еще хуже ему, поэтому он ни черта не рассказывает тебе, очевидно замечая глупость и неуравновешенность, - она резко схватила фрейлину за подбородок, когда та дрожащими руками неуместно сильно одернула на ней халат. - Уйми свои чувства, Шарлотта, иначе это придется сделать мне. В последнее время от тебя нет никакого толка, - раздраженно, но беззлобно добавила королева-мать. В последнее время ей было явно не до девушки, впрочем, как и не до чего другого. Она благополучно расплатилась с Карлом Майеннским, а тот не скупясь на подробности поведал ей о своем разговоре с братом. Слушая его, Екатерина кусала губы. Ей было больно от ощущения собственного предательства и беспомощности. Она не могла совладать ни с Генрихом де Гизом, ни со своими чувствами к нему. "Вам стоит опасаться, Ваше Величество. С моим решением ничего не закончилось. Он попытается снова",- герцог Майеннский почти что обреченно вздыхал... Ей было страшно. Ей хотелось бежать к нему, просить прощение, умолять оставить ее в покое и... умолять никогда не оставлять. Сдаться и закончить наконец этот кошмар, избавить себя и его от боли... Но он был прав, она не умела жить без своих страданий, они буквально вросли в нее, навсегда став частью ее существа, без них она не чувствовала себя собой. Она не умела быть счастливой и не умела делать счастливыми других - в этом и была вся горькая правда. "Он попытается снова... снова" - гонгом разрывалось у нее в голове. Она вскакивала с постели, пытаясь спастись от собственных кошмаров. Она бродила по комнатам, словно приведение, в одной ночной рубашке, под которой не осталось ничего, кроме тоски и страха. Что за попытки он собирается предпринять? Как сильно он зол на нее? Любовь прошла, и теперь это будет "брак любой ценой", лишь бы отомстить за очередное нанесенное ему оскорбление? Судорожно потирая виски, она вновь и вновь задавала себе одни и те же вопросы, на которые снова и снова давала абсолютно разные ответы... А что если он хочет свести ее с ума? Она вдруг замирала посреди комнаты, с четким осознанием и уверенностью, что именно в этом и заключается его месть. Он знает, как она любит его, и знает, как боится. Она никогда не показывала ни того ни другого, но он знает... Ну почему он не наберется наглости и не увезет ее силой? Это бы так многое решило... Ну вот и все, она действительно сходит с ума! - Сама я не смогу, Генрих... У меня не хватит мужества сказать тебе "да", - бормотала она себе под нос, засыпая в кресле, или полулежа на холодном подоконнике, в надежде наконец-то простыть и скоропостижно сбросить с себя все свои ноши. Скончаться раньше, чем ее собственный ребенок, раньше, чем каждый из ее детей. Раньше, чем все, кого она любит... Екатерина стояла перед зеркалом, вглядываясь в собственные морщины. Она дурнела с каждым днем. От бессонницы и плохого питания лицо стало напоминать пожухлый лист, а тело срочно нуждалось в отдыхе, лекарствах и прилично составленном меню, но ей было наплевать на это. Она небрежно махнула расческой по пышным каштановым волосам, которые тронула вполне ощутимая седина. Нужно будет что-то сделать с этим к приему польской делегации... Пробило два. Наваррский ждет ее уже полчаса. Как знал, что именно сегодня она наконец-то приняла легкое снотворное, чтобы хоть немного восстановить силы. Зевая в кулак, она добрела до своей гостиной, где ее ожидало самое что ни на есть неприятное зрелище. Генрих Наваррский спал сном младенца в ее любимом кресле, блаженно вытянув ноги к камину, точно так же, как это любила делать она сама. После того, как пара недружелюбных покашливаний не возымели никакого действия, Екатерина приблизилась к своему незваному и беспардонному посетителю. - Вставайте, Генрих, Беарн горит, - даже не пытаясь справиться с откровенным зевком в голосе, она небрежно потормошила его за плечо. Он открыл глаза и мгновенно отпрянул от ее руки, словно его хлестнули плеткой. "Он ненавидит меня даже больше, чем я его", - подумала Екатерина, вдруг почему-то улыбнувшись этой мысли. - Простите, Ваше Величество, я... - Генрих резко поднялся и склонил голову, тут же собираясь дать объяснения. - Задремали, - констатировала за него королева-мать. - Что не удивительно, в такое-то время, - она сделала вид, что не замечает, как он подвигает ей кресло, с которого только что встал сам. Ей не хотелось чувствовать оставшееся после него тепло, поэтому она отошла к столу, присев на самый его край. - Теперь вы должны сообщить мне что-то ну о-очень важное, по меньшей мере выдать местонахождение де Муи, - она обхватила себя руками за плечи. Ее знобило. - При всем моем желании, мадам, даже если бы я знал о его местонахождении, я бы никогда не смог раскрыть вам его. Старина дорог мне. - Не сомневаюсь, - фыркнула Екатерина, всем своим видом показывая, что хочет немедленно удалиться к себе. - Простите за столь неуместное для визита время, я бы никогда не осмелился, но это приказ короля, - она нахмурилась. - Мари Туше благополучно разрешилась от бремени пару часов назад, - с вполне искренней улыбкой пояснил Генрих. Он был рад за короля и за наконец-то осчастливившую его бедняжку. Она так преданно и трогательно любила своего Шарля, как жаль, что... - он не удержал тяжелого вздоха. Хорошо, что хоть перед самым концом его горе-король взял на руки собственное дитя. И почему Бог так немилосерден к добрым людям? - Как это? - королева соскользнула с края стола. Генриху на мгновение показалось, что это просто черный парчовый халат, без человека внутри. Халат сейчас упадет на пол, а ее голова останется висеть в воздухе. - До родов был почти целый месяц, - она с абсолютно пустыми глазами прошлась по комнате. - Не знаю, Ваше Величество, - Наваррский пожал плечами. - Вы женщина, и вам лучше известно обо всех этих, с позволения сказать, процессах. Екатерина вдруг остановилась и медленно повернулась к нему. - Кто родился? - тихо спросила она, с какой-то едва уловимой, робкой надеждой. - Мальчик, - Генрих тепло кивнул ей. - У вас родился крепкий и здоровый внук. Мои поздравления, мадам! - он поклонился, приложив правую руку к груди. - Благодарю, - так же тихо ответила королева, снова обняв себя за плечи. Бездумные, беспомощные движения, которых он раньше за ней не замечал. Она явно была не в себе. Неизбежная смерть одного сына и неизбежный отъезд другого, того самого, что был смыслом всей жизни. Генрих понимал ее, в который раз проклиная себя за беззлобие. Она-то уж его не жалела. Чтобы вызвать в себе хотя бы некое подобие злорадства, он вспомнил свою мать. Он бы многое отдал, чтобы сейчас она была рядом с ним. Всегда была рядом. Он любил и принимал ее такой, какая она есть, впрочем, как и все в этом мире. Зачем менять людскую природу, саму сущность и форму жизни? Так поступают идиоты, пытающиеся страхом и жестокостью подчинить и перекроить всех и вся на своем пути. Сломать, искалечить, поправ все заповеди Господни и все людские законы. И расплата за это настигает их с поистине устрашающей скоростью. Он внимательно рассматривал Екатерину. Она стояла посреди комнаты ссутулившись, уставившись куда-то невидящими, опухшими глазами. Старая, уставшая, готовая сломаться пополам, словно иссохшая ветка. Он почти что физически почувствовал ее одиночество и страх. Ему вдруг захотелось спросить, здорова ли она, но она спросила первой. - Генрих, а почему он велел именно вам сообщить мне об этом? - она пришла в себя и теперь смотрела на него с холодным, злым любопытством. - Король, как вы понимаете, остался подле своей возлюбленной, а я возвратился к своей, - он с очаровательной улыбкой склонил голову на бок. - Моя Марго очень плохо почивает без меня. Так вот, я получился единственным, кто смог бы так скоро и при полной секретности донести до вас эту благую весть. Хотя, признаться, я и сам не очень понял смысла этой затеи. Но Его Величеству виднее. - Не оставляет попытки помирить нас, - буркнула Екатерина. - Я имею несчастье быть в ссоре с Вашим Величеством? - с едва уловимой иронией поинтересовался Генрих. - Нет, ну что вы, - в тон его интонации ответила королева. - Какие могут быть ссоры между матерью и сыном? - удар попал в цель. Генрих побледнел, его лицо исказилось, как от внезапного приступа боли. - Зачем вы это делаете? - вдруг глухо спросил он, глядя ей прямо в глаза. - Делаю что? - она ядовито улыбнулась. - Не оставляете мне ни единого шанса проявить к вам сочувствие, - Генрих резко вскинул голову, словно пытаясь вытряхнуть оттуда какую-то ненужную, неприятную ему мысль. - Что?! - воскликнула Екатерина. - Да кто вам сказал, что я нуждаюсь в вашем... в чьем-то сочувствии?! - это было неожиданно. Это было слишком! - Мне лучшей уйти, мадам, - Генрих развернулся и быстро направился к дверям. - Стойте! - она едва не сорвалась с места, чтобы остановить его. Зачем она это делала? Она и сама не знала, не могла уловить сути. Что ей было нужно от него?.. Зачем, почему? Опять слишком много вопросов, на которые она снова и снова ответила бы по-разному. Она злилась. Злилась на саму себя, на собственную жизнь и на весь мир. А он сочувствовал ей. Этот мерзавец ей сочувствовал! Как она дошла до такого? Как она могла дать повод?.. - Почему вы были у Мари сегодня? - спросила она, буквально испепеляя его взглядом. - Зачем он позвал вас с собой?! - Видите ли, мадам, король очень нуждается в моем обществе. А кто я такой, чтобы не нуждаться в обществе короля? Если Его Величество оказывает мне честь и куда-то приглашает меня, то вряд ли я имею возможность отказаться, - холодно изложил Генрих, подчеркивая каждое "нужное ей" слово. Если бы не ее нечеловеческая жестокость, он бы даже умилился этой трогательной ревности. Хотя она ревновала не себя, и он также понимал это. Ей бы хотелось, чтобы король искал дружеское участие у своих родных братьев. "Для этого нужно было быть хорошей матерью, мадам", - у него не хватило бы яда сказать ей это в лицо. - Как же удобно вы устроились, - процедила она. Теперь ей хотелось вытолкать его взашей... Он будет королем! Еще один панический страх окатил ее бурной, огнедышащей волной. "Твои шарлатаны сведут тебя в с ума!" - в ушах эхом пронесся давно забытый, но когда-то такой любимый голос. "А разве они ошиблись? Разве ты не погиб на том турнире, разве не покинул меня?.. Разве один наш сын уже не умер?" - Вы находите? - Генрих устало, с каким-то горьким сожалением посмотрел на нее. Она была неисправима. Черная, жестокая душа, способная лишь глумиться над чужим горем. И поэтому не подпускающая никого к своим собственным страданиям. - Я не хочу, не хочу больше этого знать... Не хочу слышать, - она вдруг закрыла лицо руками и замотала головой. - Мадам, я не понимаю... - он с все возрастающим испугом наблюдал за ней. - Что с вами, Ваше Величество? - она не отвечала, не реагировала, не двигалась с места, а лишь отчаянно продолжала мотать головой из стороны в сторону, не отрывая ладоней от лица. Он медленно приблизился к ней и аккуратно взял ее за тонкие запястья, она вздрогнула и уронила руки. - Оставьте меня в покое! - она отшатнулась от него настолько сильно, насколько это позволила ей оставшаяся физическая сила. Генрих едва удержал ее на ногах. - Убирайтесь! Вон отсюда! - в каком-то остервенелом отчаяние крикнула она. - Вы нездоровы, мадам, вам надо прилечь, - он бесцеремонно, почти что грубо схватил ее под локоть и потащил в спальню. По своему весьма богатому опыту общения с дамами он уяснил совершенно точно, что в таких ситуациях следует действовать решительно и нахрапом, не боясь показаться первостатейным хамом. Главное - это не дать женщине упасть в пропасть истерического припадка и вовремя позвать лекаря. Она перестала сопротивляться. "Лишилась последних сил. Отлично!" Он ногой толкнул дверь спальни и практически свалил королеву-мать на руки мигом оказавшейся рядом Шарлотты. - Ее Величеству дурно! Уложите ее! Я позову мэтра Паре, - твердо отчеканил Наваррский. Он бы и сам донес ее до кровати, но это было бы слишком фамильярно. Екатерина была в сознании, и он даже не смел надеяться, что она забудет эту ночь. Мысленно поблагодарив короля за возложенную на него великую миссию, в результате которой их и без того отвратительные отношения с королевой-матерью рисковали перерасти в нечто еще более ужасное, Генрих направился к выходу. Она никогда не простит ему своей слабости, невольным свидетелем которой он оказался. - Анри... - в гостиной его догнал жалобный и испуганный голос мадам де Сов. - Потом, душа моя, все потом, - отмахнулся король Наваррский. - Мадонна, - простонала Екатерина. - Избавьте меня от ваших нежностей... Генрих, убирайтесь! Ради всего святого...