Цель оправдывает средства

Он мчался в темноте не разбирая дороги, и лишь оказавшись под стенами Лувра понял, что дорога была ему отлично известна. Зачем он приехал сюда?.. "Надеюсь, ты не помчишься в Лувр, чтобы осыпать угрозами несчастную вдову?" - гулко звучали в голове слова герцога Майеннского. Генрих нервно усмехнулся. Действительно, какой черт принес его сюда? Зачем? Что он собирался делать? Ворваться к ней в первом часу ночи, вытащить ее из постели и... что? Герцог с заметным усилием осадил коня, который непокорно тряс шикарной черной гривой. Из ноздрей гнедого клубами валил пар. - Такой же идиот, как я, - тихо произнес Генрих, дружелюбно похлопав коня по взмыленной холке. - Тише, мальчик, тише, - ответом стало ретивое ржание, но на дыбы конь вставать передумал. Развернувшись, Генрих поскакал прочь. Злость на Екатерину по обыкновению сменилась злостью на самого себя. Когда он, один из самых сильных и влиятельных государственных мужей, успел настолько потерять контроль над собой и над положением? "На что ты, собственно, надеялся? Что она добром пойдет с тобой под венец?.. Ты сам дал ей шанс предпринять попытку освободиться от тебя. Последний шанс. Или ты действительно поверил в то, что она всерьез станет думать над твоим предложением, а по истечении срока даст положительный ответ? Ты знал, что она обманет!" Генрих резко тряхнул головой, чувствуя, как глаза защипало глупой мальчишеской обидой. Этого еще недоставало! Он не плакал с тех самых пор, как... Он никогда не плакал... Генрих спешился возле шумного и довольно респектабельного борделя на углу улицы Менял. На пороге его встретил сам хозяин заведения, который тут же поведал о том, что если месье желает надраться в стельку и приятно провести время в компании какой-нибудь красотки, или красоток, в зависимости от того, какими средствами месье располагает, то он выбрал самый правильный публичный дом во всем Париже, а быть может, и во всей Франции. - Что ж, ваше ораторское искусство произвело на меня должное впечатление, милейший, - произнес Генрих с добродушной иронией, ибо все вышеперечисленное в полной мере соответствовало его нынешним потребностям. - Только потрудитесь, чтобы мне никто не мешал, - уже без улыбки добавил он. Ему не хотелось ввязываться в очередную пьяную драку, но слыша громкие и вызывающие возгласы других мужчин, он понимал, что этого, скорее всего, не избежать, если он не останется в одиночестве. - Конечно-конечно, сударь, - поспешно закивал хозяин. - Как вам угодно, все для вашей милости. Они сразу прошли наверх, минуя общую питейную. Комнаты для "особо дорогих" гостей оказались довольно уютными, более того, здесь практически не слышалось шума первого этажа. Генрих облегченно выдохнул и усевшись за богато уставленный стол, принялся со знанием дела заливать тоску вином... Спустя пару часов и пару кувшинов, он был уже готов к тому, чтобы окончательно расслабиться в объятиях женщины. Обильное и весьма целенаправленное возлияние наконец-то сделало свое дело, вытеснив из головы все ненужное, все разочаровавшее, все то, что причиняло боль, заставив хоть немного забыться. Он крикнул хозяина, который тотчас вырос перед ним, будто и не уходил вовсе, и сообщил о своем желании. Хозяин снова исчез. "Одна нога здесь, другая там, ваша милость!" Воистину, за деньги можно купить все. Женщину, мужчину, верность друга... предательство брата. Генрих горько усмехнулся, вдруг подумав о том, насколько некрепкими могут быть родственные узы, насколько собственные интересы могут превышать интересы семьи. Она не побоялась довериться Карлу, и в итоге получила его поддержку и слово дворянина. Он же - Генрих де Гиз, не захотел довериться своему брату, и получил то, что получил. Карл прав, он заигрался, запутался, зашел слишком далеко в соблюдении собственных интересов. Он рискует благополучием семьи ради женщины, которая его отвергает. Он рискует самой этой женщиной ради собственных интересов, амбиций и желаний. Генрих с каким-то отчаянием откинулся на спинку стула. Удивительно, как быстро мысли могут завести в тупик, вмиг разрушив только что достигнутый, хотя и относительный покой... Как можно было стать настолько зависимым и слабым? Как можно было позволить себе настолько подчиниться этому безумному желанию? Он устало закрыл глаза, чувствуя, что уже ничего не хочет - ни вина, ни женщин. Опустошающая тоска и ощущение вины, что давно уже стало привычным, подкатили к горлу, вызывая отвратительный приступ тошноты. Генрих судорожно сглотну и уронил голову на руки. - Сударь, - мягкий, чуть хрипловатый женский голос заставил его придти в себя и обернуться в сторону двери. - Вы желали взглянуть на наших девушек? Они здесь. Генрих вдруг испытал непроизвольное желание вскочить с места и протереть глаза. На пороге стояла женщина в темном, наглухо закрытом платье, высокая и стройная, словно тростник. Копна пышных темно-русых волос обрамляла бледное, уставшее лицо. Острый подбородок чуть вызывающе смотрел вверх. На вид ей было лет сорок пять, но легкие бороздки морщин, что птичьими лапками шли от внутренних уголков глаз к самой верней части скул, а также прилично опущенные уголки губ, выдавали возраст куда более солидный. Чуть раскосые серо-зеленые глаза смотрели с лукавым равнодушием. - Кто вы такая? - едва не поперхнувшись спросил герцог. - Меня зовут Франсуаза, сударь, и мои дамы к вашим услугам, - женщина с полуулыбкой склонила голову. - Почему вы так одеты? - А как, по-вашему, должна быть одета старуха? - она отрывисто и безо всякого стеснения рассмеялась. - Похоже, вино играет со мной в дурные игры, мадам, - хрипло произнес Генрих, не сводя с нее глаз. - Может быть, вас больше интересуют юноши? - вкрадчиво поинтересовалась женщина. - Это можно устроить, но будет стоить дороже. Генрих отрицательно покачал головой. Ему все это снится... снится! Какого дьявола?! - Вы, - только и смог вымолвить он одними побелевшими губами. - Что? - она с какой-то странной, внимательной нежностью посмотрела него. Так смотрят на занемогших детей, которые в горячечном бреду просят родителей о помощи, но родители не могут разобрать ни единого слова. - Останьтесь... - Я давно не занимаюсь этим, месье, - она едва уловимо отшатнулась, когда Генрих властно притянул ее к себе. - Сделайте исключение, - он взглядом указал на стол, где лежал весьма внушительных размеров кошель. Женщина издала приглушенный вздох, но отстраниться больше не пыталась. Он прижался губами к ее виску, ища такой нужный и знакомый ему аромат, пытаясь понять настоящая ли она. Не растает ли в его объятиях, когда он аккуратно расстегнет первую пуговицу глухого воротника. Она была настоящая, самая что ни на есть живая и настоящая. Он резко потянул ее на пол, покрывая страстными, голодными, почти что злыми поцелуями. Руки жестоко растрепали, разодрали прическу. Густые волосы упругими волнами хлынули сквозь его пальцы. Треск рвущегося платья до одури приятно отозвался в ушах. Он с силой, с остервенением вжимал и вжимал ее в ледяной каменный пол, до синяков стискивая худые, угловатые плечи, не давая ей пошевелиться под собой, накрывая ее бледные губы своими. Влажное, горячее, тугое ощущение женского естества сводило с ума... Как давно он не был с женщиной? Пожалуй, слишком давно... Но это не она! - вопило где-то на задворках сознания. Не ее губы, не ее тело. Это просто мираж. Ты целуешь и ласкаешь старую, пусть и недешевую шлюху... Одним грубым движением он перевернул ее на живот и приподняв за бедра, снова вошел. Пара жестких, звериных, болезненных толчков, прежде чем упасть в липкое и беспросветное болото собственного поражения... - Спасибо, мадам, я прекрасно провел время, - Генрих бездумно наблюдал за тем, как женщина четно пытается закутаться в то, что осталось от ее платья. - Простите, что был груб, - глухо произнес он, увидев характерные следы на ее худеньком и весьма потрепанном теле. Тогда ему недосуг было разглядывать. - Мне очень жаль, - его рука мягким, будто бы примирительным движением протянула даме кошелек. - Пожалуйста, возьмите. - Не нужно денег, - ее губы тронула насмешливо-снисходительная, но какая-то очень ясная улыбка. При других обстоятельствах ее можно было бы назвать светлой. - Не каждый день с тобой такое приключится, - рассеянно поправив лохмотья, что когда-то были воротником, она вдруг ласково подмигнула ему и практически выбежала прочь, не давая своему посетителю опомниться. Генрих невольно улыбнулся ей вслед. Она была красивая, очень красивая... Если бы любовь лечилась моральным и физическим падением, то, возможно, он выбрал бы именно такой путь. Но она не лечилась... Грудную клетку сдавило стальным обручем, он глубоко вздохнул и порывисто схватился за ту самую рану, что была прямо напротив сердца.