Цель оправдывает средства

Не прошло и двух недель, как Екатерине доставили золото из Флоренции. Принц Алансонский, который зашел к матери для утреннего благословения, с любопытством наблюдал, как два недюжих молодца не без усилий затаскивают в покои Екатерины немалого размера сундук, полностью обтянутый красивым и очень плотным сукном. Такую посылку нельзя было принять вне дворца. Это было опасно. Да и доверить хранение столь внушительной суммы королева-мать не могла никому, кроме себя. - Что это, матушка? - поинтересовался Франсуа. - Подарки для послов и еще кое-какие безделушки для меня лично, - с улыбкой отмахнулась она. - По весу, видать, как целая лошадь, - хмыкнул принц, глядя, как носильщики со вздохом облегчения опускают сундук на пол в кабинете матери. - Могу я взглянуть? - Франсуа с детства обожал красивые вещи, в особенности присланные из других стран. - Позже, мой мальчик, - нежно протянула королева. - Сейчас у меня есть подарок для тебя лично. Краков должен увидеть, каковы наследные принцы дома Валуа... Увидеть и записать в своих летописях, - на ее лице появилась гордая улыбка. - Правда? - принц с мальчишеской игривостью обернулся к матери. - Подойди, - Екатерина извлекла из бархатной шкатулки мужской медальон на массивной золотой цепи, что была сделана в виде маленьких французских лилий. Сам медальон был инкрустирован рубинами и черным агатом. Она знала, что принц всегда предпочитал сочетание красного и черного цвета, что в одежде, что в украшениях. - Вы балуете меня, - восторженно промурлыкал Франсуа. - Разве плохо? - Екатерина с удовольствием наблюдала за тем, как сын небезосновательно любовался своим отражением в зеркале. - Ты стал очень красивым, Франсуа, - она ласково кивнула ему. - Вы слишком добры, матушка, - принц мягко склонил голову к ее плечу, едва уловимо коснувшись губами черного венецианского шелка ее платья. - Слишком добры... Когда он ушел, Екатерина наконец спокойно вскрыла сундук. Двадцать аккуратно уложенных, приятно пухлых мешков по две тысячи флоринов каждый. Не считая золота и драгоценностей, присланных в подарок лично Генриху Анжуйскому, по случаю его отъезда в Польшу. Королева с удовлетворенным видом захлопнула крышку. Здесь было чем залатать дыры в кармане королевской семьи после стольких растрат. Сперва свадьба и приданое Маргариты Валуа, затем ликвидация ужасающих последствий Варфоломеевской ночи и в довершении всего подготовка пышного приема для польских послов, который по подсчетам Екатерины обходился едва ли не дороже, чем все вышеперечисленное. А также здесь была и та сумма, которую она намеревалась предложить младшему брату Генриха де Гиза - Карлу Майеннскому в обмен на одну услугу, от которой сейчас зависело ее будущее... Карл был в краткосрочном отъезде. С неподдельным интересом прочитав письмо от королевы-матери, он призадумался над тем, сообщать ли о нем своему брату? Генрих был достаточно скрытен и не трудился распространятся о своих делах, но Майен знал его достаточно хорошо для того, чтобы понять, что у него опять начались какие-то проблемы с правящей семьей. В последнее время Анри был точно в таком же настроении, как и год назад, когда Валуа отказали ему в руке Маргариты. Нет, пожалуй, в еще более ужасном. Он мало ел, плохо спал и много пил. Его обычная жизнерадостность и самоуверенность стали лишь маской, за которой таял, угасал сильный и полный жизни мужчина. От попыток поговорить по душам он с раздражением отмахивался. Выходя на фехтование, он с трудом сдерживал себя от того, чтобы не убить и реально не покалечить того, кто вступал с ним в тренировочный поединок. И иногда ему это не удавалось, что было совершенно не в его духе. Проявив неуемную агрессию, Генрих де Гиз бережно поднимал ни в чем не повинного раненого соперника, отдавая его своему личному лекарю, а позже, если тот оставался жив, одаривал деньгами. Брат терзался каким-то непонятным Карлу чувством вины, причина которой была куда глубже, чем незаслуженно искалеченный солдат. И эта вина не покидала его уже долгое время. - Что с тобой, брат? - участливо интересовался Майеннский, когда Генрих был более-менее расположен к разговору. - Поведай мне о своих печалях. - Ничего, брат мой, - по обыкновению устало отвечал герцог. - Прости меня, Карл... Я невыносим в последнее время, я знаю. - Если бы ты поделился... - Вот бы сейчас на добрую войну! - вдруг пылко перебивал Генрих. - Геройски пасть в бою, в адском кровопролитии, под стенами какого-нибудь слишком неприступного бастиона. Ничего больше не видеть, ничего не чувствовать... - Пасть в бою на двадцать восьмом году?! - Карл тревожно хмурил брови. - Когда вся жизнь принадлежит тебе, все ее радости, бери - не хочу. - Радости? - лотарингский принц горько улыбался. - А принадлежим ли мы сами себе, кто скажет?.. Еще раз внимательно перечитав письмо королевы-матери, Карл точно решил ничего не говорить о нем брату. Екатерина просила полнейшей конфиденциальности, в осторожных, но вполне доступных выражениях намекая на то, что первый, кто не должен знать об их встрече и о ее просьбе - это Генрих де Гиз. На благо обоих домов и Франции. Карл тяжело вздохнул, понимая, что его опасения близки к тому, чтобы окончательно подтвердиться. Старший де Гиз опять махал мечом над домом Валуа и, видимо, на это раз перешел допустимые границы, раз этим занялась Екатерина, которая не смотря ни на что много лет старательно сохраняла такой шаткий, но в то же время такой крепкий союз между их семьями. Майеннский вдруг испытал укол раздражения и обиды. Анри в который раз слишком много брал на себя, ссорясь с королем. Генрих по своему праву являлся лидером дома де Гизов, и Карл всегда слепо поддерживал его во всем, следуя тому обычаю, что издревле был заведен в их семье. Здесь не было места бунтовщикам и несогласным, власть полностью находилась в руках старшего мужчины, разумеется, не имеющего духовного сана. Генрих пользовался этой властью со свойственными ему перегибами, не нуждаясь в советах и одобрении. Он был абсолютно уверен, что ему обязаны подчиняться, не задавая лишних вопросов. В своем письме Екатерина деликатно указывала на это Карлу, восхищаясь его самопожертвованием и преданностью по отношению к брату, выдавая эту ситуацию за достоинство крепкой семьи, имеющей одного предводителя, тем самым успешно давя на больную мозоль младшего де Гиза.