Цель оправдывает средства

- Давай поговорим серьезно, - Генрих мягко отстранился, оставив королеву вытирать краешком платка то ли фальшивые, то ли настоящие слезы. - Ваш трон шатается под вами, Ваше Величество, - совершенно обыденным тоном произнес де Гиз. Екатерина нахмурилась. - Что конкретно ты имеешь ввиду? - от только что рыдавшей у него на груди женщины не было и следа. Лицо королевы-матери стало суровым и сосредоточенным. Она выпрямилась и пристально, с вызовом смотрела на герцога, ожидая угроз. Вот теперь разговор пойдет как по маслу, думала Екатерина. Она догадывалась, что будет и другая, более познавательная для нее часть разговора. - Я слушаю. - Король болен, мадам. Сами знаете, что долго этого не утаить, - тихо, но твердо начал Генрих. Я видел... Чахотка? - он вспомнил землисто-серое, невероятно исхудавшее лицо и лихорадочно блестевшие глаза у когда-то красивого и цветущего молодого человека. Сейчас Карл IX медленно умирал. - Да, - обреченно выдохнула Екатерина, не видя смысла скрывать от герцога этот печальный факт. Кроме того, ей необходимо было знать, что он намерен ей предложить. - Как давно? - спросил Генрих. Из всех сыновей Екатерины Карл был единственным, к кому Гиз испытывал некое подобие уважительной симпатии. Он сочувствовал болезненному и с рождения уставшему монарху, отчаянно нуждавшемуся в любви и понимании окружающих. Холодное, ядовитое семейство Валуа-Медичи губило тонкую, уязвимую и преданную натуру молодого короля. - Сразу после Варфоломеевской ночи, - королева смотрела прямо перед собой немигающим взором. - Он терзается чувством вины, хотя виноват меньше всех. - У него слишком чистая душа, - совершенно искренне произнес Генрих. Сам он не испытывал ни малейшего чувства вины, и если бы ему дали выбор что-то изменить той ночью, то он бы изменил только одно - постарался бы убить еще больше народу. - А что твой Рене? - после некоторой паузы поинтересовался герцог. - Молчит. Он поклялся, как и покойный Нострадамус, что никогда не назовет мне даты... - она нервно сглотнула и опустила взгляд. - Что бы там ни было! Даже если я на коленях буду умолять об этом. - Иногда будущего лучше не знать, - Генрих всегда считал предсказания женским баловством, а так же дурной привычкой сродни пьянству. Как можно нормально жить, если знаешь наперед все, что с тобой случится, и что этого нельзя изменить? Бессмысленно! Фатум, злой рок - это были те понятия, которым не было места в его жизни, и склонность к ним Екатерины несколько пугала его. О Рене он вспомнил лишь для того, чтобы сменить направление разговора. Своим характерным кашлем, комендант крепости напомнил о том, что время свидания подходит к концу. - Но это не значит, что к нему не стоит готовиться, - он внимательно взглянул королеве в глаза. - Карл долго не протянет, мы оба это знаем, - как же ему не хотелось произносить это вслух. - Анжуйский покидает Францию навсегда, и у смертного одра Его Величества может оказаться кто-то другой... И в лучшем случае, это будет Франсуа, в чем я сильно сомневаюсь. Екатерина становилась мрачнее ночи. Карл стремительно сближался с Генрихом Наваррским, это была неумолимая правда. Проклятый беарнец буквально околдовал ее сына своим обаянием. Он был добродушен, весел и безобиден. Ничего не просил, ни на что не жаловался, ни к чему не стремился. Своей искренностью, о которой у Екатерины было свое мнение, он уверил короля в том, что ему ничего не нужно, кроме как дружбы да доброго расположения монарха. - Чего мне еще желать, сир, - добродушно ворковал Наваррец, согревая все вокруг своей теплой, лучистой улыбкой. В его карих глазах не было ни намека на притворство. - Я остался жив, я женат на самой желанной женщине во Франции, у меня есть, где спать, есть еда и прекрасные вина, меня больше не заставляют возглавлять религиозные коалиции, и... мой шурин никто иной, как король Франции, - они весело смеялись, и король ласково трепал беарнца по плечу. - Что бы я делал без тебя, Анрио, - притворно вздыхал Карл. - Ты меня просто спасаешь от этой скуки... От этого воронья, - добавлял он насмешливым полушепотом, но так, чтобы всем было слышно, обводя руками придворную знать, особенно задерживаясь на собственных братьях, которые воздев к небу очи, тут же кланялись матери и удалялись от этого наиприятнейшего зрелища. Екатерина улыбалась зятю, кусая губы, а он иногда останавливал на ней такой взгляд, от которого ей становилось нехорошо. В его глазах она читала: "Я никому и ничего не забыл, мадам!" И он играл здесь свой собственный спектакль, причем опережая ее на несколько шагов... - Ты хочешь, чтобы королем стал Анжуйский? - спросила Екатерина, пытаясь отогнать от себя навязчивый образ Генриха Наваррского. - Нет, этого хочешь ты, - с улыбкой отозвался Гиз. - Ни с кем из твоих сыновей мне уже не найти общий язык, поэтому для меня все одинаково плохи, - в его голосе слышалось значительно больше сожаления, чем выставленной напоказ иронии. - Но есть одно, нечто общее между нами, Катрин. Родившееся из пепла Варфоломеевской ночи, тот, при ком нам обоим не поздоровится - Генрих Наваррский. - Доблестные Лотарингские Дрозды испугались?! - Екатерина дала волю усталому смеху. - Его не поддержат. Франсуа - законный наследник престола! - Опять гражданская война, - Генрих покачал головой. - Даже если мятеж будет подавлен, ты уверена, что хочешь остаться с Алансонским? - удар попал в цель. - Что ждет тебя при сыне, который не испытывает ни малейшей потребности в тебе, твоих советах и твоем обществе?.. Он любит тебя, как и все остальные. Но разве одной любви достаточно? Он засадит тебя за вышивание, изредка приходя за благословением. Не уверен, что вас устроит такое положение, мадам, - с шармом протянул герцог, делая ударение на последнее "а". - Что ты предлагаешь?.. Ты поможешь мне выстоять на этом ветру, если я стану твоей женой? В противном случае, ты исполнишь свою угрозу и оставишь меня? - Да, - ровно произнес Генрих де Гиз. - Я оставлю не только тебя, но и Францию, - с уверенностью обреченного на вечный позор предателя добавил он. - А хватит ли духа? - давя в себе леденящий ужас, тихо спросила королева-мать. Генрих утвердительно кивнул, обжигая ее тяжелым, страстным, непримиримым взглядом. Здесь были и отчаяние, и любовь... и даже ненависть. - Я польщена, - на этот раз она говорила без тени насмешки. - Я дам ответ после отъезда Анжуйского. Я хочу проводить сына спокойно, а также хочу, чтобы и он отбыл со спокойной душой... Позволишь? - она кивнула Генриху, указывая на лежащий в углу плащ... Пора было прощаться. - Да, я подожду, - Генрих послушно поднял с пола плащ и старательно отряхнул его от пыли и прилипшей к нему соломы. Он сам был до глубины души польщен ее словами, хотя и привык не доверять ничему из того, что она говорит. Когда-нибудь она скажет ему искренне все то, что он так мечтает услышать, задыхаясь от его любви... Сейчас он давал ей последний шанс ускользнуть из его объятий... Генрих ласково улыбался, думая о том, с каким азартом она воспользуется этой возможностью.