Цель оправдывает средства

Екатерина неторопливо шествовала по коридору в окружении своих придворных дам. Она кивала направо и налево, не обращая внимания на ехидное шушуканье, явно обращённое к ней. За последнюю неделю столица наполнилась гугенотами до отказа, а сам Лувр кишел протестантским дворянством, словно котёл с дурной похлёбкой. - Вы только посмотрите на этих медвежатников, - походя фыркнула Шарлотта де Сов. - Уже чувствуют себя, как дома. Покойный Генрих перерезал бы это высокое собрание за одну ночь, - фрейлина нервно обмахнулась веером. - Тише, - одёрнула её хорошенькая соседка по процессии. - При покойном короле с ними занимались отцы инквизиторы, - шёпотом добавила она. Подобные выпады не укрывались от слуха королевы, но она не считала нужным сердиться на своих дурочек. Её куда больше беспокоили разговоры, которые велись за стенами Лувра. Парижане были недовольны и не скрывали этого. Читая очередной гневный памфлет о "королеве-еретичке", Екатерина всё прочнее убеждалась, что её план по примирению католиков и протестантов с треском провалился, так и не успев притворится в жизнь. Католическая знать негодовала, во главе с её собственным любимым сыном. Двор гудел, как осиный улей, источая столько же яда. И, надо сказать, что гугеноты сами щедро подливали масла в огонь. Явившись в католический Париж в качестве свадебных гостей, они отказывались соблюдать любые правила и законы, принятые здешним обществом. Екатерина и сама едва выносила присутствие таких закоренелых еретиков, как адмирал Колиньи и принц Конде. Всё её католическое нутро переворачивалось при виде этих насупленных лиц и унылых одеяний. Слушая их догматичные речи, она едва сдерживала себя, чтобы не рассмеяться в полный голос, как это принято у итальянцев. А король, как ей докладывали, днями и ночами смеялся в своих покоях. Реакцию Карла на это вычурное собрание нетрудно было предугадать. Тем не менее день свадьбы был назначен, и отступать было некуда. Облачаясь в очередной чёрный наряд, королева-мать выслушивала доклад о том, какие письма писала её дочь накануне свадьбы и какое зеркало запустила в своих камеристок. Она безучастно махала рукой на предлагаемые ей украшения, давая понять, что всё это не подходит. Сколько Екатерина себя помнила, ей всегда хотелось одеваться без посторонней помощи. Назойливость слуг утомляла Ее Величество, но она покорно мирилась с правилами. Не прошло и трех часов, как королева довольно улыбнулась себе в зеркале. - Вы прекрасны, Ваше Величество, - мадам де Сов с неподдельным восхищением осмотрела ее с головы до ног. Девочка всегда умела льстить и делала это с таким искренним выражением лица, что Екатерина умилялась. - Спасибо, Шарлотта. Что это за ужасные серьги? Не подходят ни к глазам, ни к платью. Возьми вот эти, - королева приложила к ушам девушки великолепные изумрудные серьги. - Мадам, я не смею, - Шарлотта скромно наклонила голову. - Мне они не по возрасту, а тебе в самый раз, - Екатерина задумчиво отвернулась. - Как Марго? - вдруг медленно произнесла она, словно отвечая собственным мыслям. - Должно быть, Франция не видала столь прекрасную невесту, - Шарлотта грустно посмотрела на королеву. - А об остальном Ваше Величество знает лучше моего. Да, Екатерина знала свою дочь лучше других. После их последнего разговора, который закончился пощечиной, они избегали друг друга. Королева-мать полностью обеспечила свадьбу, но обеспечить дочернее счастье ей не удалось. Маргарита Валуа была принцессой плоть от плоти французских королей, и другой участи у неё не было, как только отдать себя на благо государства. Екатерина лишь надеялась, что дочь не наступит на её собственные грабли и не влюбится в своего недостойного мужа. *** Даже её собственное венчание не казалось королеве столь утомительным. Двухчасовой обряд, где не дозволено было садиться даже королю, выбил женщину из колеи. От невообразимой духоты кружилась голова. Кроме того, Маргарита Валуа, обнаружив упрямый характер и матери, и отца, не сразу ответила "да". Чем вызвала шквал неодобрения среди протестантов и шквал одобрения среди католиков. Король находился на грани нервного припадка, а королева-мать на грани обморока. Когда церемония наконец закончилась, пёстрая процессия медленно двинулась обратно. Екатерина, как по наитию, плыла вместе с толпой. Под неустанный галдёж католиков, гугенотов она мечтала лишь об одном - как можно скорее оказаться в собственной постели и забыться глубоким спасительным сном. Краем уха слушая разглагольствования протестантской знати о войне с Фландрией и возможной войне с Испанией, королева-мать не заметила высокого порога на выходе из храма. Она полетела бы кубарем прямиком под ноги толпе, но её подхватили сильные изящные руки. Екатерина с облегчением уткнулась в алый бархатный камзол, который, без сомнения, мог принадлежать только самому первому парижскому моднику, а именно - герцогу Алансонскому, её младшему сыну. В своё время этот легендарный камзол наделал много шума среди придворных воздыхательниц молодого принца. - Франсуа, - нежно погладив сына по плечу, королева подняла голову, но вместо привычной жемчужной серьги герцога Алансонского и его тёмно-рыжих завитых кудрей увидела бледное лицо герцога Гиза. Екатерина вздрогнула. Генрих никогда не одевался по последней парижской моде. Как и любой военный он считал всё это дамскими привилегиями. Герцог всегда был сдержан, хотя и не лишен вкуса, однако он никогда не демонстрировал ни своего богатства, ни своего положения. Но сегодня он был одет, как подобает принцу, и блистал, словно рубин на собственном фамильном перстне. Королева резко отшатнулась, прекрасно понимая, что ведет себя не совсем прилично. - Вы оступились, - Генрих продолжал держать её под локоть, не давая упасть. Екатерина смотрела на его самодовольную ухмылку, давя в себе желание выцарапать ему глаза. Мальчишка откровенно наслаждался триумфом, и в этом не было ничего удивительного. Определенно, сегодня был его день. Самая роскошная и ожидаемая свадьба во Франции была едва ли не под угрозой срыва. Неразборчивое "да" невесты, откровенная неприязнь друг к другу гостей, громкие недовольства горожан не предвещали новому союзу ничего хорошего. Немного придя в себя, Екатерина взяла герцога под руку, и они продолжили спускаться по бесконечной лестнице собора. - Благодарю, - бесцветно произнесла она, ища глазами своих сыновей. - Ваше Величество, - Генрих учтиво кивнул. - Сейчас такие времена, что нам всем следует поостеречься. Слишком высокие ступеньки - не самое страшное. - Вы мне угрожаете? - Екатерина устало склонила голову, почти коснувшись его плеча. - Как я смею, мадам? - герцог насмешливо посмотрел на женщину. Казалось, они никогда не выберутся из этого лабиринта откровений. "Вот так выглядит дорога в ад", - подумалось Екатерине. Вдруг в толпе раздался истошный крик: смерть еретикам! Король-еретик отдает шлюху-сестру за Беарнского медведя! Династия Валуа падет! Итальянская ведьма отравила королевский дом! Смерть еретикам! - Ваше Величество, - Генрих с нескрываемой тревогой еще раз подхватил бледную как полотно королеву. - Я оступилась, - почти по буквам проговорила королева-мать, смотря перед собой невидящим взглядом. Тонкие пальцы в шелковых перчатках до боли стиснули руку герцога де Гиза. Екатерина прикусила губу, тут же ощутив во рту вкус собственной крови. Скоро кровь потечет по улицам Парижа. Королева почувствовала, как ледяной ужас пронзает ее в самое сердце. Если бы за содеянную ошибку нужно было расплатиться прямо сейчас, она была готова. Но она знала, что расплата придет тогда, когда будет угодно проведению, и выберет для этого самое неподходящее время. Кажется, впервые в жизни Екатерина действительно оступилась. Генрих, покорно отдавший свою руку на растерзание, с удовольствием ощущал, как женщина вцепилась в нее. "Выдержка изменяет вам, Ваше Величество", - герцог с большим трудом скрывал торжествующую улыбку. "Сколько вы продержитесь, прежде чем упасть к моим ногам?" Он знал, что заносчивость королевы-матери не знает границ, если дело касается ее самой. И знал также, что она тысячу раз переступит через собственную гордость ради блага государства. Вне всякого сомнения, она попросит помощи, как когда-то просила у его отца. Генрих испытывал самые противоречивые чувства. С одной стороны, он ликовал - Господь услышал его горячие молитвы и явил справедливость. Надменное семейство Валуа получило по заслугам. Их не устроил в зятья самый богатый и влиятельный представитель католической знати, зато устроил гугенот в проеденном молью камзоле, который к тому же приволок с собой добрую половину Беарна. "Ты и глазом моргнуть не успеешь, как они устроят гражданскую войну, прямо у тебя под носом", - подумал герцог, задумчиво глядя на королеву-мать. С другой стороны, к его злорадству примешивалось совершенно противоположное чувство, к которому Генрих никак не хотел привыкать и которого страшился. Он с радостью схватил бы эту женщину в охапку и увёз подальше отсюда. Герцог тщетно пытался ненавидеть Екатерину и даже убедил себя в том, что желает ей всяческих страданий. Но стоило ей проявить хоть малейшую слабость, как он переставал видеть в ней высокомерную королеву-мать и начинал видеть женщину. Женщину, которая всегда будет недосягаема, женщину, на которую можно взирать лишь с почтительного расстояния. Она шла рядом с ним, опираясь на его руку, но расстояние между ними было непреодолимо. На улице "счастливые" молодожёны ещё раз приняли благословения святых отцов. Король пришёл в себя, вернувшись к своему обычному наигранному веселью. Он заключал в объятия, то сестру, то зятя, цитируя что-то из своих заурядных стихов. Генрих Наваррский добродушно отвечал королю, раскланиваясь с придворными и целуя ручки королеве-матери, но в его красивом породистом лице читалось лишь невообразимое презрение. Молодой человек знал себе цену и был не так прост, как хотел показаться. Маргарита с очаровательной улыбкой принимала поздравления. Новоиспеченная королева Наваррская была прекрасна. Молодые дворяне сворачивали головы, пытаясь поймать ее снисходительный взгляд, но Марго обернулась лишь один раз, и то только затем, чтобы посмотреть на него - Генриха де Гиза, своего бывшего любовника и несостоявшегося мужа. Генрих по-дружески улыбнулся ей и учтиво поклонился, ему не было жаль несчастную невесту. У молодого короля Наваррского были все шансы, чтобы снискать благосклонность супруги. Он был хорош собой, весел и умен. Так что у герцога не было никаких оснований беспокоиться за счастье своей бывшей возлюбленной. В последний раз посмотрев на Маргариту, Генрих почувствовал облегчение. Он не любил ее больше, а может быть - никогда не любил.