Время убивать и время воскрешать из мертвых

      Пока водитель ночью вез его в Кенсингтон, то проболтался о том, что с боссом такое творится в конце зимы не в первый раз. Вот разве что в прошлом году было как-то полегче, а так, с тех пор, как он устроился на эту работу пять лет назад, босс каждый март делается совершенно несносен для всех, кто имеет с ним дело.       — Вот, помнится, два года назад он вообще пропал на целый месяц, охрана вся с ног сбилась, не знали, куда подевался. Но к началу апреля объявился, бледный, как богги, круги черные под глазами — ну точно будто весь март пил или кололся без продыху! Но зато все вздохнули с облегчением, когда он пришел в себя, и все опять закрутилось-завертелось… — зубоскалил этот сплетник.       — Ты за дорогой лучше следи, а то завертелось у него. — отрезал Моран, чувствуя, что ему неприятны сплетни и те, кто их с таким упоением распространяет. Нужно будет переговорить с Джимом на предмет этого водителя, и, если ему не понравится, что тот сплетничает о нем, то парень скоро будет искать себе нового босса, причем где-нибудь в Гонолулу.       Неприязнь неприязнью, а эту информацию Тигр намотал на ус, но насколько она правдива, проверить все равно не мог — два года назад он у Мориарти еще не работал, а год назад как раз в марте, после успешной охоты на Гепарда, получил целый месяц отдыха на итальянской Ривьере. Однако, шофер вряд ли бы стал выдумывать то, чего не было, Джим и вправду мог устроить какую-нибудь каверзу и поднять всех на уши, если хотел. Чего стоит хотя бы его нынешняя выходка со Снитскими — он обоих умудрился спровадить от себя под каким-то предлогом, а сам тут же укатил без сопровождения на танцы и напился там до пьяной истерики…       Моран взял этот случай на заметку и положил себе переговорить с братьями, ну и попенять им заодно, что его не поставили в известность. Правило экстренной ситуации распространялось и на «священную через-пятницу», он об этом уже неоднократно предупреждал всю свою команду. Видимо, Джим самолично отменил его распоряжение, и в этом Морану почудился какой-то недобрый знак…       Однако, это все было ночью, а сейчас, при свете разгорающегося утра, он отодвинул от себя все рабочие вопросы на потом, и решил посвятить весь этот день Джиму, как если бы они оба взяли в своей работе по внеочередному отгулу.       Но сомнения в том, что он поступает правильно, поехав в Мейфейр, не покидали его всю дорогу. Моран не мог предвидеть, чем Мориарти ответит на его вчерашнюю выходку со стаканом воды, вылитым боссу за шиворот, как не мог предугадать столь внезапной и бурной реакции на столь обычное и относительно безобидное средство приведения пьяного человека в чувство. Армейские друзья сколько раз именно так выводили его из алкогольного ступора, и Себастьяну ни разу даже в голову не пришло разрыдаться от обиды на них…       Мориарти ждал его, он уже не спал, и, судя по красным глазам и несчастному виду, не спал довольно давно, может быть, всю ночь. Моран осторожно шагнул за порог, закрыл дверь и приблизился к дивану, где босс сидел со своим ноутом и обеими кошками. Сцилла и Хари тут же кинулись к нему и принялись крутиться возле ног, требуя своей порции внимания и ласки, но Себастьян смотрел только на возлюбленного и то, что он видел, пробудило в нем вину, стыд и жалость.       Джим первым протянул к нему руки, бесстрастное лицо скривилось в детской гримасе, словно он с трудом сдерживал слезы, готовые снова брызнуть из глаз, а губы беззвучно шевелились, призывая его по имени.       — О… Джимми… мне так жаль… прости, прости за вчерашнее. Я был очень груб с тобой… — Себастьян присел с ним рядом, позволив ему обнять себя и прижаться, ища защиты от собственной детской слабости. Он тоже обнял любовника, желая только, чтобы тот успокоился и просто рассказал ему причину, по которой вчера так крепко пил и так злился на Дебору и на него, желая, чтобы они оба оставили его в покое. Моран был уверен, что если Джим поделится с ним своей бедой, то они вдвоем уже смогут что-то сделать с этим. Но пока он все держит в себе, помочь ему справиться с тем, что так мучает его каждую весну, невозможно.       Не поднимая взгляда, Джим помотал головой и сказал осипшим голосом:       — Все, забыли… Это не стоит внимания, честное слово. Только одно, пожалуй…       Он крепко взял Морана за отвороты пиджака и, наконец-то собравшись, посмотрел ему прямо в глаза:       — Никогда больше так не делай. Ни-ког-да. Я насчет воды за шиворот. У меня с этим способом коммуникации связаны не самые приятные воспоминания…       Тонкие бледные пальцы разжались, Джим немного отодвинулся, указал приглашающим жестом на поднос:       — Кофе хочешь? Еще не успел остыть.       Моран видел, как в глазах Джима что-то недобро полыхнуло, когда он попросил его не повторять эксперименты с водой за шиворот, и, когда Джим внезапно отстранился от него и предложил кофе, осторожно спросил:       — Может, ты мне расскажешь? Я в любом случае обещаю так больше не поступать с тобой, но хотел бы знать, что у тебя с этим связано…       Он чувствовал, что Джим сейчас не очень расположен к откровенным разговорам, пытаясь справиться с каким-то мучительным переживанием, но не знал, как ему помочь сделать это. Единственное, что приходило на ум- проявить участие и интерес, побудить Джима рассказать о том, что за боль он держал внутри себя.       Но психотерапевтом он был хреновым, медицина ему давалась только в том объеме, который необходим для того, чтобы оказать первую помощь раненому товарищу, но что делать с раненой душой, он не знал.       Вина за то, что вчера он стал невольной причиной странной эмоциональной вспышки Джима, теперь усугубилась еще и тем, что он, похоже, не представлял, как побудить любовника на откровенность. И страхом испортить все окончательно своим неумелым вмешательством в его душевные травмы. Потому он поспешно добавил, видя, что Джим медлит с ответом:       — Но если ты не хочешь говорить об этом, то не говори, я не настаиваю. Просто приму к сведению.       — Да, не будем говорить об этом, — легко согласился Джим и улыбнулся одними губами - так могла бы улыбнуться резиновая кукла или манекен. — Да, просто прими к сведению. Ты умный взрослый дядя, тебе это не составит труда… Ну так что? Как насчет кофе? Ах ты черт, тут же всего одна чашка. Я идиот. И где мои манеры?       Ричи, благоразумно спрятав боль глубоко внутри, легко вошел в роль Бенедикта (1) и принялся играть ее с непринужденным блеском.       — Пора мне носить очки- тогда я буду быстрее замечать, что на двое ртов приходится всего одна чашка. Но ты, Себастьян, ты ведь тоже этого не заметил? Вот что значит связаться с Джимом Мориарти: он пристает, как болезнь, заразиться им - значит, непременно сойти с ума… Помоги вам бог, полковник Моран, если вы подцепили Мориарти, лечение обойдется вам в тысячу фунтов.       Продолжая весело болтать, мешая шекспировский текст с собственными ироническими замечаниями, Джим нажал кнопку вызова и сообщил вошедшей горничной:       — Еще кофе, подогретых круассанов и вторую чашку для мистера Морана. И, пожалуй, несколько ломтиков ветчины. Да, еще немного сырой печенки… мелко нарезанной.       Услышав слово «печенка», Сцилла и Харибда выразили бурное одобрение и принялись наперегонки скакать по спинке дивана. Горничная понятливо кивнула, но, прежде чем выйти за дверь, сообщила:       — Мистер Десмонд, тот молодой человек уже здесь. Приехал пять минут назад. Сказать ему, чтобы подождал?       — Да, пусть пройдет в мой кабинет… Принесите ему тоже кофе и… ну, что там едят на завтрак красавцы-автогонщики?       Джим махнул рукой, оставляя это на усмотрение горничной, и они с Мораном снова остались наедине.       — Думаю, тебе стоит подкрепиться, Тигр, раз уж ты не стал использовать добавочный выходной. Смотри, я теперь долго не буду таким добрым…       «О, ну все, началось… » — хмуро констатировал мистер Пессимист, взиравший на наигранно-беспечную болтовню Джима с озабоченным видом врача-диагноста. — «Смотри, ты его чем-то так сильно задел, что теперь будешь терзаться в догадках до конца своих жалких дней, потому что он_те_бе_не_ска_жет_ни_че_го.»       — Прекрасно… — сквозь зубы процедил Моран, ощущая себя полным кретином. Вчера он еще мог претендовать на звание идиота, но сегодня резко пошел на повышение!       Горничная сказала что-то про молодого человека, приехавшего к Мориарти, сам Джим отозвался о нем, как о красавце-автогонщике, и Себастьян моментально насторожился. Обычно, Джим поручал ему собеседовать новых кандидатов или заниматься со стажерами, которых нужно было пристроить к делу. Личная инициатива босса в таких вопросах даже при Павиче была чем-то из ряда вон выходящим, если только он сам не выходил на охоту за умными и внесистемными особями, достойными рассмотрения их на более близком расстоянии, в их среде обитания, так сказать. Крайтон, к примеру, был им так завербован, и Майе, и Брэдвуд, т.е. те, кто сейчас входил в основную рабочую группу Мориарти в пределах Великобритании.       — Что еще за автогонщик? Ты решил поменять водителя? Я тебе давно хотел сказать, что Квентин — сплетник, просто случая не было. Но вчера ночью он мне все уши прожужжал про твои прошлые мартовские иды(2), хотя я его об этом не просил. — воспользовавшись удобным моментом, Моран сделал новый заход к Джиму с другой стороны, и заодно решил прояснить для себя вставший перед ним вопрос: что это за аудиенцию Джим устраивает с утра пораньше, дав ему накануне официально еще один отгул?       «Попахивает твоей скорой отставкой, старина…» — мрачно предрек ему кто-то из команды «Скептики-Зануды» внутреннего Клуба Любителей Попи*деть.       Сообщение о шофере-сплетнике Мориарти проигнорировал с величавым презрением, достойным герцога Веллингтона; он не имел ничего против того, что подчиненные сплетничают о нем, пересказывают друг другу занятные истории про босса и даже бьются об заклад на исход разнообразных событий из его бурной личной жизни. Это усиливало эффект ореола вокруг загадочной персоны криминального консультанта, а кроме того, приносило и другую практическую пользу — Джим всегда был в курсе того, что о нем думают, чего ждут, чем недовольны и чего желают его люди на всех уровнях допуска.       «Пусть лучше они болтают друг с другом, если затыкать подчиненным рот и наказывать за каждое непочтительное слово, они сплетничать не перестанут, просто найдут другое место и другие уши для своих откровений, а это куда как опаснее» — таково было непреложное мнение Мориарти на сей счет, но озвучивать его он не посчитал нужным.       Куда больше Джима заинтересовал вопрос Тигра насчет «автогонщика», заданный немного нервным тоном.       — Автогонщик? Ааааа… Так это же твой новенький, Шон Монаган. — Джим взял свою чашку и как ни в чем не бывало отхлебнул уже подостывший кофе. — Он вчера был на каком-то спортивном слете в ирландском пабе, встретился с парнем из Голуэя, и тот рассказал ему весьма интересную вещь, не попавшую в официальные новости, ни на ТВ, ни в сети. Шон не хотел рассказывать подробности по телефону, в чем я его полностью поддерживаю, и любезно согласился перенести выходной, чтобы побеседовать лично.       Джим сделал театральную паузу и спросил трагическим голосом Клаудио (3), узнавшим о гневе Отелло на его пьяную выходку:       — Надеюсь, Моран, ты меня не ревнуешь к собственным подчиненным? Я верен тебе до такой степени, что сам удивляюсь!       Про «мартовские иды» он тоже не сказал ни слова.       — Шон? Хм… я полагал, что он пропадает на своем ралли. — Моран вспомнил, как этот парень сам просил отпустить его со второй половины четверга, потому как был записан штурманом на состязание внедорожников где-то в Шотландии. То, что он отказался от участия в любимом деле ради личной встречи с боссом, могло означать или действительно чрезвычайную серьезность полученных им сведений, или же…       Тут Себастьян помрачнел еще больше, припомнив, что Шон обладал весьма недурной внешностью, был длинноног, поджар и рыжеват, как настоящий ирландец, и отличался весьма свободными манерами, в которых сквозили легкость и вызов одновременно. По словам Павича, которые подтверждались и братьями-Снитскими, причем всеми четырьмя, да и судя по типажу отставленного Тедди Медоуза, такие парни нравились Мориарти не только чисто эстетически.       Моран тоже почти попадал в этот самый тип, но характер у него легкостью не отличался, и в нем обнаружилось много бытовых привычек, которые все чаще раздражали Джима. А Джим постоянен только в одном — в своем непостоянстве, когда дело касалось всяких амурных приключений…       Себастьян не раз и не два уже слышал от своих коллег и даже от подчиненных беззлобные шуточки и подначки про ветреность любвеобильного босса, начавшиеся еще в день их счастливого возвращения в Мейфэйр с квартиры Ричарда Брука. Их тогда даже в шутку обсыпали рисом и вопили тосты за здоровье молодых, а вензель из инициалов Мориарти, украшавший двери его апартаментов -J.M., переназвали в «Just Married» (4).       А потом коллеги по службе неоднократно озвучивали прямо при нем размер ставок, которые заключали меж собой на срок его пребывания у босса в фаворитах. И, если Тедди свою ставку уже давно и с позором продул, то Снитские не теряли надежды, и когда кто-то из них проигрывал, перезаключали новые пари на новые сроки. Больше девяти месяцев им с Джимом не давал пока никто, даже самые упорные оптимисты. А из этих самых девяти месяцев прошло уже почти восемь…       Все это как-то вихрем пронеслось в голове Морана за считанные секунды, и он решил, что раз Джим затеял какую-то очередную любовную авантюру, то уж на сей раз он ему малину обломает. И, проигнорировав слова Мориарти про лебединую верность, поставил его перед фактом:       — Ну, раз такое дело и парню есть, что сказать по делу, я тоже буду присутствовать. В конце концов, он мой подчиненный, и пока стажер, и за его косяки ты же с меня будешь потом стружку снимать.       Джим внимательно посмотрел на Морана, и в его глазах снова что-то вспыхнуло, но тотчас же погасло — как свеча за фонарным стеклом, когда огонь выжигает весь кислород.       — Хорошо… поскольку ты здесь… и раз ты настаиваешь… не смею спорить. Но в таком случае, стоит ли заставлять беднягу Шона ждать и в одиночестве давиться кофе? Давай позовем его прямо сюда, в нашу спальню. То есть, я хочу сказать, ты вызови.       В голосе Мориарти прорвались обида и раздражение, возникшие, впрочем, совсем по другому поводу — но быстро растворились в привычной холодной самоиронии.       — Пожалуй, мне стоит переодеться. Негоже встречать твоего подчиненного в пижамных штанах… а то вдруг у меня член встанет, вот будет конфуз!       Он порывисто поднялся с дивана, толкнув столик, так что кофейник и корзинка с круассанами подпрыгнули, и через арочный проход, закрытый занавеской, убежал из маленькой гостиной в саму спальню, где было еще две двери: в ванную и в гардеробную.       В дверь снова деликатно постучали, появилась все та же горничная с подносом.       — Ваш кофе, мистер Моран… и… другая еда, как просил мистер Десмонд. Вам больше ничего не требуется?       «Ах ты, похотливая сучка Джим! Может, сразу в нашу постель его затащишь и заставишь меня свечку над вами держать?!» — внутренне заорал на него Моран, но только крепче стиснул зубы, не давая гневу прорваться наружу в форме оскорбления.       Новый скандал с и без того обиженным на него Мориарти, не входил в его планы. Однако, с бурлящей внутри агрессией нужно было срочно что-то сделать, и вся она вылилась в одно точное и сильное движение, смахнувшее со стола поднос с круассанами, кофейником и недопитой чашкой кофе. Все это оказалось рассыпано и разлито по светлому ковру, а горничная вздрогнула от испуга и едва не выронила второй поднос.       — Уберите здесь, пожалуйста. И передайте мистеру Монагану, чтобы шел в переговорную! Отнесите туда кофе, печень отдайте им. — порывисто встав с дивана, он махнул на кошек, уже откровенно вымогавших у служанки кусочки печенки, и ушел туда же, куда скрылся Джим, громко хлопнув дверью гардеробной.       Застав там любовника в полураздетом виде, Себастьян впервые испытал вместо прилива страсти чувство, близкое к ненависти. Этот сукин сын откровенно намекает ему на сексуальный интерес к другому парню и после этого еще смеет разглагольствовать про верность! Ему захотелось избить этого мистера Лгуна прямо тут, избить в кровь, так, чтобы он месяц ходил похожим на китайца или панду!       Морана даже затрясло, едва он представил себе, как прямо сейчас влепит ему наотмашь по предательски-глумливой физиономии, он стиснул кулаки, дыша так же тяжело, как после пробежки на двадцать миль, и тетива его нервов оказалась на опасном пределе своего натяжения…       Услышав какой-то неясный стук и звон, короткие распоряжения Морана, отданные горничной, и затем -быстрые решительные шаги, Джим задрожал и закрыл глаза. Он привалился спиной к стене гардеробной и, когда Бастьен рванул на себя дверь, едва не выронил рубашку, которую собирался надеть.       «О боже, Тигр, наконец-то до тебя дошло…»       Но вместо ожидаемого страстного объятия и не менее страстного поцелуя, поставившего бы жирную точку в мучительной и глупой ссоре, положившего бы конец всем недоразумениям, Джим получил совсем иное — искаженное гневом лицо Себастьяна, кулаки, сжатые так, словно Тигр собирался его ударить, и взгляд, пылающий если и не настоящей ненавистью, то очень похожим чувством…       Никогда прежде ему не доводилось видеть Морана в подобном состоянии, и Джим на мгновение растерялся, абсолютно не зная, что предпринять. Страх перед архаичной мощью хищника, вырвавшегося из оков цивилизации, парализовал волю. Джима хватило только на то, чтобы инстинктивно закрыться руками, как он в свое время закрывался от нападений Томми-Дылды, и в жутком испуге воскликнуть:       — Что с тобой, Бастьен?!       …Он ударил бы его, ударил, если бы Джим, развернувшись к нему, высокомерно оттопырил губу и спросил, какого черта Тигр приперся сюда за ним, а не пошел звать в их компанию Шона? Но испуганная реакция Джима мгновенно испарила его гнев — как будто ключ зажигания повернулся в замке и мотор, готовый разогнать спорткар с места за пять секунд до ста миль в час, покорно заглох…       Моран выдохнул и провел ладонями по лицу, стряхивая с себя какой-то дурной морок. С чего он вдруг вообразил себе всю эту чушь про измену? Почему так глупо поддался минутному приступу ревности?       — Я… я не знаю… Джим, Джим… прости меня… — он плавно, чтобы не пугать еще больше, приблизился к нему и, взяв за плечи, мягко притянул к себе. — Я… мне просто какая-то чушь в голову пришла… прости, я… не хотел тебя испугать… Я… я просто люблю тебя… — его ладони сошлись на лице Джима и губы коснулись его губ, сперва нежно, потом чуть сильнее… и сердце если и колотилось еще о грудную клетку, то уже не от гнева, но повинуясь совершенно иному переживанию…       — О-о… Бастьен…       Джиму, еще не оправившемуся от пережитого страха, до зуда в печенках захотелось узнать, что же это за «чушь» пришла в голову Морану — чушь, заставившая его превратиться из спокойного, как удав, уравновешенного мужика под сорок в необузданного дикаря-апача, с боевым кличем потрясающего томагавком. Для полноты сходства с вождем индейского племени не хватало только убора из орлиных перьев да особого ножа для срезания скальпов с бледнолицых.       Но Тигра опять словно подменили, и вместо леденящего кровь рычания послышалось нежное и виноватое мурлыканье…       «Я люблю тебя» — подобными признаниями Себастьян, мягко говоря, не злоупотреблял, у него в запасе было много ласковых слов, но «люблю» чаще застревало в горле, чем слетало с губ.       Сердце Джима растаяло, как печенье в теплом молоке, и он порывисто обнял своего Тигра, показывая, что не боится его когтей и не сердится на вспышку.       — Ну все… все… помирились… — шептал он, дрожащими губами ловя губы Морана, позволяя стискивать себя до боли, и с нарастающим восторгом чувствовал, как прикосновения Бастьена становятся все более страстными. — Для меня есть только ты… других не существует.       Джим выглядел сейчас так убедительно, так естественно, что Моран обругал себя последними словами, и попытался загладить вину за причиненный любимому испуг. Но сомнение, незаметным семечком запавшее в мозг, не хотело сдаваться даже под напором прилива любви и желания, оно цеплялось тонкими корешками за все те двусмысленности и замалчивания, за упорные слухи о репутации Джима-ловеласа, за ставки чертового пари Снитских, и, как оказалось, успело прорасти в душу Морана достаточно глубоко, чтобы в какой-то момент впрыснуть в кровь отраву ревности.       «Пусть он тебе даст в доказательство своих слов что-то получше того, что ты и так имеешь почти каждую ночь…» — шепнул тихий голос «советника по особым вопросам», и Моран невольно задумался, а что же могло быть получше?       За эти месяцы они с Джимом хорошо изучили тела друг друга, узнали о тайных предпочтениях и смелых фантазиях, экспериментировали в поисках новых способов извлечения удовольствия из близости, но… Но в остальной жизни за пределами спальни, Джим слишком часто менял свои маски, и Моран никак не мог понять, какой же он на самом деле, когда он настоящий?       Может, он и вправду Ричард Брук, актер и лицедей по самой своей природе, получивший в свое распоряжение богатое наследство и решивший поиграться в графа Монте-Кристо? Или Декстер Десмонд, как официально и значилось в его американском паспорте и деловых документах, просто иногда любящий сменить имидж и подурачить окружающих его снобов? Или же настоящим был Джим, Джим Мориарти, который, несмотря на вензель J.M. на дверях его апартаментов, никогда не подписывал этим именем никаких бумаг, но с удовольствием использовал его в сетевом общении, представляясь консультантом самой Смерти?       Кто же он на самом деле? Ведь у любого человека есть только одна настоящая история о своей жизни, которую он должен помнить, даже если прикрывает ее сверху пластами выдуманных биографий…       Моран однажды попытался выяснить у коллег, кто что знает про реальную личность босса, но сильно в этом не преуспел - оказалось, что полной информацией не владел никто, но все знали какие-то короткие эпизоды, биографические зарисовки, не более того, и в целостную картину они пока никак не складывались - слишком много было белых пятен между скупыми данными, которые ему удалось хоть как-то собрать.       Вот оно! Если Джим действительно любит его так, как говорит языком и подтверждает телом, то ему не составит особого труда раскрыть Морану правду о своем собственном прошлом и предъявить доказательство тому, что это именно его история, а не очередная легенда…       — Джим… — выдохнул Себастьян между особенно страстной лаской любовника, прижатого им к полке с костюмами — Я хочу… хочу… чтобы ты мне рассказал о том… кто ты на самом деле… Тогда я пойму, что не ошибся, отдав тебе сердце и душу… и не стану больше ни к кому тебя ревновать, зная про тебя то, что ты сможешь доверить только мне, мне одному… — он остановился, слегка отстранившись и, взяв любовника за плечи, испытующе заглянул ему в глаза.       — Ты сделаешь это для меня? Для нас?       Переход от тоскливой боли размолвки к острому счастью примирения, тесное соединение измучившихся друг без друга тел, взаимные ласки, тем более бурные и откровенные, чем дольше длилась ссора и порожденная ею разлука — все это напоминало коктейль, составленный из афродизиаков, и Джим со стонами упивался колдовским зельем, чувствуя себя принцем из арабской сказки в объятиях джинна пустыни. Бастьен не давал ему ни секунды передышки, он целовал его везде, куда мог достать, и касался повсюду, не пропуская ничего, и судорожные вздохи и хриплые стоны влюбленного Тигра очень скоро заставили Джима балансировать на грани оргазма. Он не хотел сдаваться первым, и начал делать то, против чего Бастьен никогда не мог устоять, и отдавался жаркому соблазну всем собой, подобно праотцу Адаму…       И вдруг ухо Джима обжег тигриный шепот:       — Я хочу… хочу… чтобы ты мне рассказал о том… кто ты на самом деле… Тогда я пойму, что не ошибся, отдав тебе сердце и душу…       Рука Джима замерла на животе Морана, как испугавшаяся птица, и пульс заколотился где-то в горле, мешая дышать и раздражая гортань, как верблюжья колючка.       «Нет, Бастьен, нет, любовь моя!» — выхаркнуло кровью болезненно сжавшееся сердце. — «Нет, ты сам не знаешь, о чем просишь… Есть тайны, которых лучше не знать!»       Но Бастьен настаивал, он продолжал шептать еще более требовательно, при этом глядя на Джима с такой безумной страстью, что противиться его воле было решительно невозможно:       — Ты сделаешь это для меня? Для нас?       — Да… — выдохнул Джим, и Ричи откликнулся эхом: — Да, да, да! Я сделаю это!       Он вернул ладонь на горячее навершие Себастьяна и прошептал:       — Будь готов, Тигр - мы с тобой едем в Ирландию.