Лондон, конец февраля 2008 года.
— Еще самбуку! — Декс… Декс, тебе уже хватит. — Дебора попыталась оттащить Джима от барной стойки, но эта тактика успеха не имела: Мориарти отмахнулся и, схватив итальянку за локоть, усадил рядом с собой на высокий стул: — Две самбуки! — Как скажешь, Декс, — усмехнулся бармен, достал бокалы и понимающе подмигнул постоянному клиенту. Этот парень в отлично сшитом костюме приходил каждую вторую пятницу, на диско-пати, и плясал чуть ли не до утра — иногда в компании роскошной грудастой брюнетки, как сегодня, иногда с не менее дорого одетой блондинкой, иногда в одиночестве, но партнершу для танцев и всего остального он снимал за пять минут, не успев дойти до бара. Сегодня, правда, Декс выглядел не очень веселым и больше пил, чем танцевал, а его подружка явно беспокоилась. Поначалу ей еще удавалось встревать между парнем и очередным бокалом, утаскивая Декса на танцпол, но паузы становились все короче, а порции спиртного — все больше. Бармена это не волновало: кто пьет, тот платит, тем более, что Декс платил исправно, не просил налить в кредит и чаевые оставлял щедрыми. Подружка могла бы смекнуть и тоже сунуть пару монет, тогда, глядишь, он бы и разбавил водочный шот минералкой — но она не смекнула. Самбука полыхала в бокале мертвенно-голубым светом, Джим завороженно смотрел на пляшущие язычки пламени, борясь с желанием лизнуть их, и с жадностью вдыхал аптечный запах аниса. Ликер с запахом микстуры от кашля, как забавно… жалко, что в детстве их с Ричи не пробовали лечить самбукой… Голос Дебби звучал в ухе надсадным комариным писком — Джим давно перестал слушать, что там говорит его итальянская «мамочка», он уже десять раз пожалел, что вообще взял ее с собой, но по крайней мере она помогла ему сбежать от бдительных Снитских, иначе вечеринка закончилась бы давным-давно. — Джим… Он с досадой повернулся к ней: — Что тебе? Что ты хочешь? — Я хочу поехать домой. — Так и поезжай, кто тебя держит? — Мориарти фыркнул. — И оставить тебя здесь одного, пьяного в жопу? Чтобы Моран потом с меня шкуру снял по кусочкам? Нашел дурочку! Поехали вместе, я вызову такси. — У Морана выходной, он уехал из города, я точно знаю… — рассмеялся Джим и залпом выпил теплую жидкость из своего стакана. (1) — Можешь не волноваться, к моменту его возвращения я уже буду как стеклышко, сидеть в кабинете и заниматься делами… Давай, вали домой, варить спагетти и делать минет своему итальянцу, я тебя отпускаю! — Когда ты протрезвеешь, Джим, тебе будет стыдно за свое поведение, — покачала она головой - ну точно строгая мамочка. Ричи понурился, ему стало стыдно, он хотел попросить прощения, но тут в колонках зазвучал «Ноябрьский дождь», (2) и Джим ринулся на танцпол. Дебора проводила его глазами и, приняв окончательное решение, достала из сумочки телефон и быстро набрала номер. «Возьмите трубку, мистер Моран, где вы там есть… Ну же!» Он наконец ответил — судя по голосу, она его разбудила, вытащила из ванной или как минимум прервала во время просмотра любимого телешоу, но Деборе было уже все равно. — Тигр? Прости, что так поздно, да еще в твой выходной… но у меня тут проблема с Джимом. Он совершенно пьян и не хочет идти домой, я не справляюсь. Его охрана мне не подчиняется, ты не мог бы отправить за нами кого-нибудь? Мы в Сохо, в «Маленьком Ричи». Звонок от Деборы разбудил Морана, только недавно уронившего голову на подушку и намеревавшегося как следует отоспаться перед тем, как вернуться к работе и… к Джиму. Это был его традиционный пятничный отгул на сутки, именуемый для отвода глаз «выходным» днем, когда они проводили время порознь. Вчера очередному отгулу предшествовала их ссора, банальная ссора двух людей, живущих вот уже восьмой месяц бок о бок, а при таком раскладе неизбежно случается что-то, что вызывает не только желание периодически падать в постель и трахаться до потери пульса, но и другие чувства, вплоть до раздражения какими-то бытовыми привычками друг друга. Так, Моран ненавидел, когда в ванной комнате повсюду оставались волосы Джима — он любил зарываться в них лицом, целовать и трепать шевелюру любовника, но не любил снимать выпавшие черные волоски со своей расчески или мочалки или куска мыла. Джима же приводило в состояние бешенства занудство Морана в некоторых вопросах бытового порядка — к примеру, одежду в шкафу, который находился в квартирке Ричи, Моран пытался складывать так, как привык за годы жизни в консервативной британской семье и учебных заведениях со столь же строгими порядками, приучавшими с малолетства к аккуратности в быту. Безупречно и со вкусом одетый Мориарти, преображаясь в Ричарда Брука не терпел никакой упорядоченности, точнее, не замечал ее, и потому его шкаф больше напоминал воронье гнездо, чем место, где хранится одежда. И, когда однажды Моран всю эту кучу разгреб и разложил по полочкам, Ричи вместо благодарности устроил ему форменную истерику и запретил что-либо менять в том бардаке, который был частью его высокой творческой натуры. В общем и целом, за исключением отдельных нюансов, их совместное существование на протяжении этих нескольких месяцев мало чем отличалось от начала брачной жизни молодой пары, которая весь первый год занимается или тем, что трахается везде, где страсть застанет, или ругается друг на друга за привычки, принесенные каждым из них в общее пространство из своих прежних жизней… Свободные пятницы помогали Морану восстановить силы, придти в состояние внутреннего равновесия и немного побыть наедине с самим собой, потому что ему это было жизненно необходимо. Он, как настоящий бенгальский тигр, уходил к себе в логово, и там делал только то, что хотел, что делал бы постоянно, будь он свободен от работы и от отношений. Одного дня из семи вполне хватало ему на то, чтобы остальные шесть дней проходили так, как планировал Мориарти или требовали текущие дела и проекты. Но «полосатая пятница» — это было святое. И вот она уже минут через двадцать заканчивалась, но… но Джим на сей раз был так нетерпелив, что не желал ждать еще восемь или девять часов до утра субботы. И звонок от Деборы не сулил Морану ничего, кроме преждевременного возобновления его обязанностей. — А что, Снитские не с вами разве? Я же им давал указание сопровождать этого stronzo (3) … они с ним должны сами управиться, не в первый же раз… — сонно пробормотал Себастьян, мозгами понимая, что случилось что-то нерядовое, и ему придется разгребать это что-то, но телом еще пребывая в царстве Морфея… — Прости, Тигр, но их здесь нет, Джим дал им какое-то дурацкое задание и отправил обоих кого-то там выслеживать для него! — в голосе Дебби послышались нотки отчаяния, она действительно оказалась крайней и очень переживала за своего босса, и за то, что не может сама с ним справиться. — Я бы не позвонила тебе, знаю, твои пятницы нужно свято чтить, как шаббат у евреев, но… но я боюсь за Джима, ты же знаешь, какой он бывает, когда выпьет лишнего! — И насколько сильно он уже пьян? — спросил он, уже почти проснувшись и нащупывая свой хронометр, чтобы взглянуть, который час, потом сообразил, что часы есть в телефоне. «Какого черта? Еще даже не полночь!» Мыслительные шестеренки в его мозгу закрутились быстрее, и он начал уже прикидывать, кто из парней, осуществляющих функции секьюрити при особе Декстера Десмонда, сможет оперативно включиться в ситуацию и помочь Деборе вытащить босса из танцпола в Сохо. И, по недолгому размышлению, понял, что придется ехать ему — двое из братьев-близнецов Снитских были в отпуске, еще двоих же сам Джим куда-то отослал, оставались только старина Вильям Грин и стажер Шон Монаган, но они как раз отгуливали свои выходные в субботу и воскресенье, и оба занимались такими хобби, которые гнали их прочь из Лондона еще со второй половины дня в пятницу. Дебора еще что-то лепетала в трубку, снова и снова извиняясь перед ним, но уже чуть не плакала, и Моран сдался в конце концов: — Ладно, черт с ним, со здоровым восьмичасовым сном, сейчас сам приеду. Адрес мне напомни, вызову туда машину… Четверть часа спустя, экипированный в стиле милитари, он покинул свое логово тигра в Южном Кенсингтоне и, сев в первый же кэб, вскоре оказался в Сохо, возле диско-бара «Маленький Ричи». Наверное, Джиму в ипостаси актера Ричарда Брука нравилось думать, что это местечко так называется в его честь, иначе он не пропадал бы здесь вот уже несколько лет подряд почти каждую пятницу. Позвонив шоферу, Моран убедился в том, что тот уже в пути и будет минут через десять, чтобы с комфортом отвезти мистера Десмонда в Мейфэйр, и, выкурив сигарету, вошел под своды этого притона танцоров всех мастей и направлений. Громкая музыка, льющаяся из акустических динамиков, понатыканных по всему залу, оглушила его, а мелькание цветных софитов и лазерных лучей едва не довело до головной боли. Чтобы сфокусировать внимание и выцепить в толпе прыгающих по танцполу тел то, которое его интересовало, Моран достал из-за пазухи армейский бинокль с инфракрасным спектром, позволяющий найти в темной комнате даже отсутствующую там на первый взгляд черную кошку. Обведя пару раз весь зал, он заметил Дебору, хлопочущую около барной стойки, и уже за ней — фигуру босса, который, судя по его несвязным жестам, уже набрался по самое не могу. Проложив мысленно самый короткий маршрут от входа до бара, Себастьян убрал оптику и двинулся к ним, не обращая внимания на танцующих мужчин и женщин вокруг. — Дебби, здравствуй, как поживаешь? О, и тебе привет, Декс! — поздоровался он, оказавшись рядом с боссом и итальянкой — У… похоже, ты устал и тебе пора домой. Пойдем-ка со мной, я помогу тебе найти верную дорогу. — он взял Джима за плечо, понуждая его подняться. Тяжелая рука опустилась на его плечо, и Джим вздрогнул всем телом, безошибочно узнав прикосновение, а когда он увидел, что бармен невольно съежился и попятился к самому дальнему концу стойки, ему даже не нужно было оборачиваться на Морана, чтобы в красках представить выражение лица «папочки», приехавшего за непутевым сыном. — Ах ты сука, — с выражением сказал он Деборе, глядя на итальянку с бешеной ненавистью ребенка-трехлетки, ограниченного нянькой в порывах спонтанного самовыражения. — Ах ты ведьма проклятая! Ты все-таки ему позвонила, дрянь! — Прости, Декс, — вздохнула она, с философским спокойствием уроженки Средиземноморья игнорируя агрессию изрядно выпившего мужчины. — У меня не было другого выхода… И подняла благодарный взгляд на Морана: — Я тебе еще нужна или ты сам управишься? — тактичность была частью ее натуры, и она тонко чувствовала ту границу в отношениях босса и полковника, за которой не был места посторонним. — Хватит обращаться со мной, как с вещью! — огрызнулся Джим, мгновенно став похожим на одного из своих котов. — Отцепитесь оба, ясно? Я хочу побыть один! Валите к чертовой матери, и ты…и ты… все! Я_хочу_побыть_один, что тут непонятного? Если вы не уберетесь, вас обоих завтра в Темзе найдут… по частям! Он взял недопитый стакан самбуки и сделал движение, как будто хотел выплеснуть ее Морану в лицо, но в последний момент передумал, и просто сжал стекло до хруста. В нем поднималась черная тоска, первый предвестник того чудесного состояния, что возвращалось каждую весну, иногда в феврале, но уж всяко не позднее марта, и последнее, чего желал Джим — предстать перед Мораном, что называется, во всей красе. И надо же было Деборе додуматься позвонить ему в пятницу! — Уходите… — мрачно и устало повторил он, махнув рукой, сел и уронил голову на барную стойку. — Моран, даю тебе дополнительный выходной. Съезди трахнуть жену и сводить дочек на шоппинг. Себастьян сочувственно взглянул на Дебору, этой доброй женщине всегда доставалось от пьяного босса, наверное потому, что она в ответ никогда не лупила его сковородкой по голове. Потом перевел потяжелевший взгляд на Джима, устроившего им обоим веселую ночку, и недобро так проговорил в ответ на его последние слова: — Сукин ты сын. Я сейчас трахну тебя, а вот Дебору, пожалуй, свожу завтра на шоппинг, чтобы компенсировать ей возню с такой неблагодарной свиньей. — он подозвал бармена и спросил: — Сколько он вам должен? — Нисколько, сэр! Все оплачено, сэр! — тут же четко по-военному отрапортовал усатый распорядитель барной стойки. — Вольно. Разойтись. — скомандовал бывший полковник, но тут же кивнул ему снова — Дай стакан воды. Холодной. Бармен понимающе усмехнулся и тут же выставил требуемое на стойку, словно приготовил заранее. Моран взял стакан и вылил его содержимое за шиворот Джима, воспользовавшись его удобной для такого маневра позой. Ледяной душ, мгновенно всадивший в загривок тысячу иголок, промочивший насквозь рубашку, брюки и трусы, произвел на Джима ошеломляющее впечатление. Он отчаянно вскрикнул, всплеснул руками, вскочил со стула, растерянно глядя на своих мучителей… и вдруг расплакался. Расплакался по-детски, навзрыд, закрыв лицо ладонями и мотая головой, и так громко, что на них обернулись все гости бара, топтавшиеся у стойки. Сердце Деборы не выдержало этой картины: — О, святой Дженнаро… Джим! Ну что ты? Ну, не надо… — она подскочила к боссу, мгновенно помолодевшему в ее глазах лет на тридцать, и хотела обнять, но он оттолкнул ее и бросился бежать. Дебора в панике схватилась за Морана, в глазах у нее был уже не страх, а смертельный ужас: — Мадонна, что нам делать? . В прошлый раз, когда с ним такое было, он… Тигр, ты хоть представляешь, что он сотворит с нами обоими завтра утром? Да он вышвырнет нас обоих, это как минимум, просто вышвырнет коленом под зад! Рыдающий в голос Джим — такое он видел только раз в исполнении Ричи на какой-то пронзительной постановке в Янг Вик (4), куда его пригласили на замену выбывшего по болезни коллеги. Тот Ричи рыдал так же душераздирающе-естественно, и катался по сцене, изображая агонию… Другой вопрос, что сейчас это был не Ричи, Ричи никогда не позволял себе так откровенно и по-хамски отталкивать от себя близких ему людей. А в том, что и Дебора, и он сам — люди, близкие как Ричарду, так и Джиму, Моран давно уже не сомневался. Значит, сейчас он видит перед собой а) Джима б) пьяную истерику Джима. И действовать будет сообразно этим вводным данным. Переложив все сопутствующие переживания на женские плечи итальянки, и стряхнув с себя ее пальцы, Моран быстро устремился за беглецом, пока Джиму не вздумалось самому утопиться в Темзе или в сортире. В отличие от Мориарти, он не был пьян и был весьма разозлен всей этой безобразной сценой на глазах нескольких десятков посторонних людей, среди которых могли быть и не совсем посторонние… Мало ли папарацци, жадных до дешевых сенсаций, ошивается в такого рода заведениях, только и делая, что подкарауливая всяких медийных персон в расхристанном, как сейчас у Джима, виде? Если уж за что босс и будет ему потом признателен, так за отсутствие фотоматериалов и статеек про пьяный дебош мистера Десмонда в Сохо. Он нагнал Джима уже близко к выходу, поймал за мокрую рубашку и, обхватив профессиональным борцовским захватом, прижал его руки к бокам, на случай, если тому вздумается пустить их в ход. Кто-то из толпы попытался вмешаться, схватив самого Морана за рукав, но быстрый и точный удар локтем в нос немедленно отбил у парня охоту вмешиваться в чужую разборку. «Так, теперь быстро на выход… Сейчас запихну его в машину и поедем к нам, там с его истерикой уже будет проще справиться…» Он обернулся, ожидая, что Дебора следует за ним, но она была еще далеко и помахала ему, мол, езжай! Тогда он просто приподнял завывающего Джима, закинул его себе на плечо и потащил к выходу, не обращая внимания на комментарии из толпы и испуганные возгласы и призывы вызвать полицию. Лишь бы фотовспышек не было, иначе придется вернуться и устроить рейд по конфискации техники у особо любопытных. Шофер тут же выскочил из только что припаркованного бентли и распахнул перед Мораном и его ношей заднюю дверь. С его помощью, Моран затолкал сопротивляющегося Джима на кожаное сиденье и сел сам, получив пару раз по касательной по лицу и носу. — Сиди смирно, черт тебя дери! — зарычал он на Мориарти и, поймав его запястья, постарался обездвижить буяна. — Давай в Мейфэйр и поскорее! — напутствовал он водителя. Оказавшись в машине, Джим мгновенно успокоился и затих, забился в угол сиденья, закрыл лицо руками и так просидел до самого дома, не разговаривая и не реагируя ни на какие внешние раздражители. Водитель гнал на максимально возможной скорости, самым коротким маршрутом, и путь домой занял менее четверти часа. Едва машина въехала на паркинг, Джим поднял голову и велел остановиться. Голос его был спокойным, холодным и как будто совершенно трезвым — если бы не сильный запах спиртного, можно было усомниться, что он этим вечером выпил хоть каплю. — Спасибо, Квентин, я выйду здесь. А ты будь любезен, отвези мистера Морана в Южный Кенсингтон, у него сегодня законный выходной. Отдав это распоряжение, Мориарти посмотрел на Морана и так же холодно и спокойно сказал: — Извини за испорченную пятницу. Я увеличу твое жалование в этом месяце на сумму компенсации. Цифра тебе понравится. До воскресенья. — с этими словами он вышел из машины. Видно было, что его немного шатает, и совсем некуртуазно смотрелись мокрые пятна на спине и на штанах, но на ногах Джим держался довольно твердо. Первым порывом Морана было выскочить за ним и, как следует встряхнув, потребовать у любовника объяснений. Безобразная пьяная истерика в клубе, последовавшее за ней леденящее молчание, холодное и высокомерное «я увеличу твое жалование» и отсылание прочь, как слуги или посыльного, доставившего груз по назначению, вызвали у полковника желание ударить Джима, чтобы пробудить в нем вместо этого хладнокровного рептилоида с мертвыми пустыми глазами прежнего живого человека. Но Себастьян сдержал себя, в первую очередь потому, что боялся ненароком убить Джима, если дело дойдет до рукоприкладства. Потом его вдавила в кресло накатившая вдруг усталость, не физического плана, нет. Усталость от эмоциональных скачков любовника, которые в последнее время только участились, и общение с ним стало все больше напоминать катание на американских горках — когда ты то взлетаешь выше деревьев и домов к самому небу, то ухаешь с размаху куда-то вниз, почти в отвесном пике, а дальше — снова вверх, и так по бесконечному кругу без права выхода из кабинки. Моран долго не мог привыкнуть к тому, что в его размеренную и, в общем-то, холостяцкую по сути жизнь тигра-одиночки вдруг ворвался этот пестрый ярмарочный балаган под названием «Мориарти и Ко». Но когда начал уже понемногу привыкать жить в эпицентре ядерного взрыва чувств и радиоактивной зоны мощного интеллекта, его вдруг пересадили на аттракцион постоянных перепадов настроения. И это утомляло куда больше опасных заданий и рискованных операций… Водитель терпеливо ждал его указаний, и Моран, вздохнув, проводил фигуру босса долгим задумчивым взглядом, захлопнул дверь и коротко скомандовал: — Выполняй. Потом он, конечно же, пожалел, что не остался, в конце концов, в Мейфэре было достаточно спален, чтобы провести ночь с комфортом в одной из них, пусть даже и не вместе с Джимом. Но сейчас ему хотелось только одного — вернуться в свою берлогу и постараться за остаток пятничного отгула и щедро подаренную ему боссом субботу достичь-таки нужного равновесия для следующей недели, которая обещала быть очень непростой… Но и эти планы пошли прахом: Моран отвратительно спал, то и дело вскидываясь на смятой постели, и к утру, не вытерпев мучающей его неопределенности, принял решение ехать в Мейфэйр и проверить, что там с Джимом. Тем более, что ему за ночь пришло две смс от него — одна с извинением, другая — с робким призывом… В восемь часов утра он уже стоял перед дверями их спальни, чувствуя, как внутри разрастается клубок, сотканный из противоречивых чувств и намерений. И неизвестность того, какую ниточку вытянет из него Джим, его немного нервировала. Наверное, потому он и не вошел, как обычно, а сперва постучал и только потом открыл дверь и показался на пороге, ожидая, чем же его встретит Мориарти.***
…Он опять в приюте, той долгой-долгой, нескончаемой зимой, когда за окнами почти не прекращался дождь, перемешанный со снегом, ветер завывал в щелях, как баньши (5), а по спальне гуляли ледяные сквозняки, от которых не спасали ни одеяла, ни пижама, ни шерстяные носки. По вечерам Джиму трудно заснуть, особенно если под ложечкой сосет от голода после скудного ужина — и после того, как он половину своей порции насильно запихал в Ричи. Брат снова болен, кашляет не переставая, и доктор хмуро покачивает головой, когда выслушивает его сердце и легкие. Ричи нужно хорошо питаться, но брат и в здоровом состоянии ест как птичка, теперь же с ним и вовсе приходится бороться, чтобы заставить проглотить лишний кусок. Джим приподнимается на локте, смотрит на соседнюю кровать, где близнец свернулся клубочком под одеялом и двумя пледами: один из них положен Джиму, но Джим решает, что брату нужнее… и кутает его перед сном. Мальчишки ржут над ними, называют «девчонками», «слюнтяями» и даже «педиками». Ричи это очень обижает, а Джиму плевать — он просто тщательно запоминает обидчиков. Настанет момент, и он поквитается с ними, с каждым. Ну, а пока ему и брату нужно просто пережить зиму. Еще одну зиму. Он возвращается в постель, долго ворочается, закапываясь в матрас, как ящерица — в песок, и кое-как засыпает. Увы, долго спать ему не приходится. Томми-Дылда подкрадывается и выливает под одеяло кувшин воды. Она промачивает пижаму, простыни, матрас, и Джим в ужасе просыпается в огромной холодной луже. Томми-Дылда и его прихвостни стоят возле кровати и ржут, тыкая пальцами: «Обоссался! Обоссался!» — черная злоба подкатывает к горлу, и Джим, закрыв глаза, с наслаждением представляет, как сталкивает Томми вместе с дружками в яму, кишащую крокодилами и змеями… Потом ему все равно приходится протирать пол и снимать мокрое белье, идти на поклон к миссис Брук, чтобы она все привела в порядок, выслушивать нотацию от воспитателя - но ему плевать. Главное, что не трогают Ричи, который время от времени действительно писает в постель. Когда это случилось впервые, Джим просто перелег на его место и взял вину за случившееся на себя. Ричи яростно протестовал, но Джим не менее яростно осадил его: «Я сумею за себя постоять. И за себя, и за тебя — за нас обоих. А ты слишком слаб, это тебе не по силам… Молчи, иначе я очень рассержусь!» И Ричи молчит: подчиняться брату для него так же естественно, как дышать, и рассердить Джима он боится куда больше, чем воспитателей. …Полночи взрослому Джиму снова и снова снится эта сцена: он, стоя на коленях, вытирает мокрый пол, дрожа от холода и злости, Ричи помогает ему, как умеет, а вокруг стоят и зубоскалят Томми с дружками. Он просыпается, садится в постели, чувствуя похмельную дурноту и головную боль, ищет рядом Себастьяна, но Себастьяна нет — он уехал… сам Джим прогнал его… и Ричи заливается слезами от дикой тоски по любимому. Дрожащей рукой нащупывает телефон, пишет смс: «Прости меня», и поспешно отправляет, пока не успел передумать. Ответа нет, и это неудивительно: на часах половина четвертого, конечно, Тигр спит. Спит и не подозревает, что Кошачий царь сходит без него с ума. «Ничего. Скоро утро». Он кое-как встает, шарит в ящике, выпивает таблетку и ложится снова. Сна нет ни в одном глазу, но через полчаса, усиленно считая овец и кусая подушку, чтобы не орать от душевной боли, Джим снова забывается. Теперь он в школе. В дорогой и престижной частной школе, расположенной в Лидсе. Здесь он уже не Джимми-Зассанец, и не Джимми-Чокнутый, а Марк Мортимер, сын почтенных родителей, Мистер Всезнайка, Зануда, Зубрила. Но брата у него больше нет, и сердца тоже. Оно умерло и похоронено вместе с Ричи на кладбище в Донеголе. Зато есть Карл Пауэрс, и по сравнению с этим монстром Томми-Дылда кажется милым невинным ягненком… Подстеречь Джима в столовой и как следует толкнуть в грудь, когда тот только взял в руки стакан с компотом или тарелку супа, чтобы питье или жидкая еда выплеснулись на рубашку — самая безобидная из его шуточек. И Джиму снится тот чудесный весенний день, когда на уроке рисования Карл нарочно плеснул на только что законченный рисунок жирной черной краской, а когда Зануда вскочил и бросился на него с кулаками, мигнул своим дружкам. Они схватили его и держали, пока Пауэрс, разжав ему зубы, лил в рот грязную воду из банки, где полоскались кисти. Он стонет, захлебывается, задыхается, просыпается - и едва успевает добежать до туалета, где его выворачивает наизнанку, и темная рвота с анисовым привкусом забрызгивает белоснежный фаянс… Сцилла и Харибда, обеспокоившись, прибегают в ванную, кружат вокруг хозяина, трутся об него узкими мордочками, но Джим даже не в состоянии их погладить. Он добредает до кровати, проверяет телефон — ответа на сообщение нет. На часах шесть, и Джим посылает второе сообщение: «Я скучаю, Тигр. Приедешь?» Смущенный смайлик. Кнопка «отправить». Ответ нет ни через пять минут, ни через полчаса, ни через час. Джим с усилием поднимает себя с кровати, идет в душ, моется, тщательно бреется, и вместо пижамы надевает чистую рубашку и легкие трикотажные штаны. Он едва сознает, что делает, зачем наводит красоту — сегодня суббота, особых дел не назначено, можно хоть до полудня валяться в постели, тем более, что Моран… Моран имеет законное право не появляться здесь еще сутки. Но в сердце Джима живет робкая надежда, что он все-таки появится… и если Бастьен приедет, он не должен видеть Джима-Ричи в полной разрухе. Мориарти звонит, заказывает кофе и круассаны. Ему, в сущности, не нужна прислуга - скорее мешает и постоянно напоминает о несовершенстве социального устройства - но легенда мистера Десмонда обязывает. Завтрак приносят на подносе, ставят на столик перед диваном, и Джим забирается на диван с ноутбуком и кошками. …В дверь стучат, и сердце Джима совершает немыслимый кульбит: он знает, что это Себастьян, а если бы и не знал, кошки не позволили бы ошибиться. Сцилла и Харибда разом повернули к двери свои узкие мордочки. — Заходи, — говорит Джим, увидев на пороге знакомую фигуру, и сам не узнает своего голоса. Тело опережает любые мысли, и руки инстинктивно тянутся навстречу к Морану…