***
— Серьезно, ты бы знал, сколько раз я пыталась вывести Мышонка на разговор, — Кейт ходила вдоль дощатой веранды где-то на берегу тропического пляжа. — И когда мне это удавалось, я буквально видела прогресс! Она преображалась, ей становилось легче. До тех пор, пока, прозябая в затворничестве, она не придумывала себе новые байки, — вампиресса откинула со лба светлые пряди и серьезно посмотрела на доктора. — Верный медикаментозный курс лечения — это очень важно, однако не нужно зацикливаться только на нем. С Лиззи нужно говорить, — Кейт кивнула своим словам и опустилась в плетеное кресло подле вампира, который заполнил ее сердце любовью. — Идеально, если бы с этим нам мог помочь Джаспер. Карлайл взглянул на собеседницу, что взирала на него с экрана планшета и понимающе кивнул, одновременно с этим внося показания приборов в медицинскую карту Элизабет. — Думаю, Джаспер не откажет нам в помощи, — коротко ответил доктор. — Я обратился к знакомому, который мог бы помочь нам подобрать наиболее качественные и эффективные препараты для Элизабет. Кейт согласно кивнула, пролистывая толстую записную книжку и вооружаясь тонкой серебристой ручкой. — Что насчет того парня… Неужели и правда эмпат, который чувствует Лиззи? — Карлайл метнул быстрый взгляд на Таню, которая безмолвно восседала в мягком кресле в изголовье кровати дочери. Ей не удалось сдержать эмоции от упоминания их нового знакомого. — Звучит так, словно в этом вашем крохотном городишке наша комнатная затворница нашла себе соулмейта, — приободренно откликнулась Кейт и показала Карлайлу список тех медикаментов, которые в разные периоды времени она пыталась давать Лиззи. Доктор было хотел уточнить реакцию на некоторые компоненты и дозировку, как утробное рычание Тани прервало их беседу: — Я больше не позволю этому ублюдку приближаться к моей дочери. Карлайл обреченно вздохнул и предпочел не реагировать на выпад Тани: ее можно было понять. Она чувствовала вину за то, что Лиззи подверглась нападению и осознавала неправильность собственных решений, хотя по мнению большинства, они принесли Лиззи больше пользы, нежели вреда. Ей только предстояло это понять, и Карлайл не собирался торопить ее с выводами. — Не распаляйся понапрасну, сестра, — доброжелательно откликнулась Кейт. — Ты должна быть счастлива, что твой Мышонок, наконец, готов выбраться из маминой деналийской норы. Согласись, после всех подробностей становится довольно очевидно, что вины парня в этом не больше, чем каждого из нас. Ты ведь не ругала дочурку, когда она довольно спонтанно и неосознанно приходила к выводу, что наш книжный шкаф нуждается в деструкции, — спокойно отозвалась Кейт. Карлайл с интересом наблюдал за перепалкой сестер, одновременно с этим не отмечая никакой активности на приборах, что отслеживали состояние Лиззи. Она находилась в глубоком сне и вряд ли осознавала все то, что происходит в палате вокруг нее. — Никуда ей не потребуется выбираться, сестра, — едко заключила Таня. — Как только ей станет лучше, мы отправимся домой, где не будет никаких эмпатов, соулмейтов и неуравновешенных представителей мужского пола. Карлайл вздохнул, ощущая масштабы гнева вампирессы и одновременно с этим не находя его приемлемым в данной конкретной ситуации. Ей не следует долго находиться в такой близости от крови дорогого ей человека. — Лечение Лиззи может несколько затянуться, Таня. И прежде чем принимать решение об очередном переезде, было бы гораздо разумнее поинтересоваться, что думает на этот счет твоя дочь, — спокойно откликнулся доктор. — Ты действительно думаешь, что она выберет кого-то кроме меня? — самозабвенно поинтересовалась Таня, сверкая гневными, потемневшими глазами. Карлайл мог бы ей возразить, но Кейт на экране легко качнула головой, одними губами произнося: «Оставь ее». Таня даже не подозревает, что когда девушка придет в себя, то она может вовсе и не броситься к ней в объятия. В какой-то момент внутри Лиззи оборвался трос, что намертво удерживал ее в Денали. И Таня не видела тот гнев, те слезы и то отрешение, что сочилось из девушки. За время, что Тани не было, ее ребенок сумел вырасти. И ей, как матери, придется это принять. — Давай не будем загадывать и прежде всего позаботимся о ее здоровье. Но помни, этого разговора вам не избежать и Лиззи должна иметь право голоса в вопросе, где ей теперь жить. А теперь, пускай Лиззи отдохнет в тишине, через полчаса мне нужно отвезти её на МРТ. Таня не ответила и неосознанно укуталась в тонкую шаль, погружаясь в собственные мысли и не отводя взгляда от дочери. Карлайл и Кейт продолжили обсуждение различных методик лечения и медикаментов, которые могли бы обеспечить Лиззи спокойное восприятие реальности. Ей нужен здоровый сон, правильное питание и полезное занятие, которое бы не позволило ей зарываться в собственных мыслях. Быть может дом Калленов и посещение школы и есть идеальный вариант? Анализы, снимки, капельницы, долгие часы ожидания, когда организм девушки начнет бороться. Медсестры регулярно проверяли пациентку и с тревогой смотрели на восхитительную девушку, что выглядела совсем уязвимо в мягком больничном кресле с тонкой шалью на плечах. Они видели её спящей, моментально приходящей в себя при любых изменениях девушки и гадали, кем же они друг другу приходятся. Никто не решался спросить. Слишком сильно эта представительница прекрасного пола была похожа на непревзойденного доктора Каллена. Быть может, она его сестра? — Карлайл, почему она не приходит в себя? — голос Тани звучал устало, в нем чувствовалась боль. С каждым часом ей становилось все труднее ждать, все тяжелее наблюдать за полной стагнацией. Дочь выглядела страшно измотанной, болезненность не проходила, а медикаменты как будто работали только в качестве седативов. — Я дал ей большую дозу лекарств. Сейчас сон — лучший вариант, ведь мы не знаем, с какими воспоминаниями она придет в себя. — Ей больно?.. — шепотом спросила мать, осторожно касаясь тонкой, обесцвеченной кисти. — Надеюсь, что нет. За вчерашний вечер она пережила слишком много, дай ей время. Мать безмолвно кивнула. — Сходи в кафетерий, возьми кофе и перекус. Не нужно привлекать к себе внимание, — попросил Карлайл. — Мой кабинет открыт. Я побуду с ней, пока тебя нет. Таня с неохотой поднялась на ноги и тревожно пригладила белоснежные локоны. «С ней ничего не случится, ничего не случится…» — звучала мантра в ее голове.***
Я чувствовала себя как человек, тщательно пропущенный сквозь блестящую стальную мясорубку. Реакция тела происходила до странного медленно, а по венам вместо крови сочилась боль. Даже думать об этом было больно. В голове вообще царил необъяснимый кавардак перевернутых воспоминаний и снов, смазанных сцен и ярких вспышек — будто встряхнули снежный шар и внутри него заплясали ровные, блестящие снежинки, которые больше никогда не лягут на землю в том самом порядке, как было прежде. Пугало то, что я была не в своей комнате. Однако по смешанному аромату лекарств с ионизированным воздухом, я быстро нашла объяснение своему местонахождению. Чертовски сухо и наэлектризовано, жарко и тошно. Я оказалась в той же самой палате, где и неделю или… сколько времени прошло с тех пор? Десяток дней или целая жизнь? В вене обнаружилась новая толстая иголка, удерживаемая ярко-розовым пластырем, а вокруг едва слышно шуршали аппараты. Хорошо, что мне стало хоть чуточку легче. Наслаждаясь тишиной и одиночеством в окружении стерильно-белых стен, я пыталась расставить по полочкам события вчерашнего дня, который помнила странно неправдоподобными урывками. Вроде Эмметта, что кормил меня супом или голоса брата, что просил научить его играть на рояле. Однако что-то подсказывало, что все это правда. И это нравилось мне все меньше. День благодарения, после которого я слегла с простудой, гриппом, чем там еще можно заболеть? Полдня агонии, огненные галлюцинации со взбешенным Алексом, приездом Тани и охренеть какими реальными Вольтури… Мать честная, хорошо, что это был всего лишь… Дверь приоткрылась практически беззвучно, и я сомкнула глаза, надеясь, что посетитель посчитает меня спящей и уйдет. Даст мне время закончить, отделить правду от сна, восстановить утраченные данные… — Сейчас она отдыхает, и я не могу сказать, когда она придет в себя, — раздался тихий голос доктора Каллена, ответом на который было молчание. Я подглядывала из-под ресниц за тем, как внутрь протискивается светловолосая шевелюра. Моему взгляду предстало осунувшееся лицо с темными кругами под уставшими небесными глазами. Теми самыми, которые блестели ледяным стеклом, когда крупные ладони вдавливали мое тонкое горло в мягкую перину. Я бы хотела отвлечься на восхитительный букет ярких гербер в его руках, но вместо этого неосознанно потянулась к горлу, которое ощутимо сильно першило. Из него вырвался не то хрип, не то всхлип, когда воспоминания лавинообразно наложились одно на другое и водоворот вчерашних событий привнес в мою жизнь правду. Правду, от которой хотелось выть, крошить стены, рвать на голове волосы и больше никогда не быть прежней. Я видела его глаза, но одновременно с этим не видела ничего и все сразу. Обсидиановые мантии, голодные, багровые взгляды, бескровные улыбки и певучие увещевания; боль от удара, звон в ушах и тепло маленького тельца совсем рядом. Его страх, мой страх, его смерть, конец моей прежней жизни… Внутреннее опустошение заглатывало меня целиком, будто форель свежую наживку. Было бы гораздо легче, если бы я могла утонуть в боли, обиде, страхе или хоть чем-нибудь. Но мой внутренний эмоциональный фитиль как будто погас. Хотелось раствориться, чтобы стать невесомой и исчезнуть раз и навсегда. Моя душа была пуста. Арчи на небесах, где ему и полагается быть. Мама и папа там вместе с ним, пока я шкварчу на застоялом масле бессмысленной жизни, где у меня больше никого не осталось. Мой малыш угодил в лапы смерти по моей вине… Потому что искал защиты, а получил… Реальность содрогнулась, и на мою щеку легла теплая ладонь. Он бережно утирал мои слезы, что-то шептал, и внезапно я осознала, что мир вокруг сосредоточился на его бледном лице с широкими скулами и усталыми глазами. «Лиззи», — он постоянно повторял мое имя, как будто пытался загипнотизировать, и я чувствовала, как дрожу, как цепляюсь за эту иллюзию жизни, что он собою нёс. Он знал о моей странной семье, погибших родственниках и необъяснимом клане итальянцев, что едва не лишили его жизни, но все же пришел. Он был первым, кого я увидела после бесконечного сна и именно он утешал меня сейчас: продолжал вытирать слезы и стискивал ладони. На меня давила тяжесть от рыданий, и как только я сумела немного успокоиться, мне вдруг стало ощутимо легче. Боль постепенно отступала, на ее место приходила долгожданная пустота. Благодаря ему я хотя бы не чувствовала себя одинокой… Вокруг нас была совершенная тишина: никто не беспокоил, слезы почти сошли на нет, и будто по моему внутреннему зову, он на секунду закрыл глаза. Перед глазами пестрила самая будоражащая сцена в моей жизни: детское безвольное тельце, пустые стеклянные глаза цвета лазури и смерть. Я вздрогнула и сфокусировалась на лице парня, когда его теплая ладонь призывающе коснулась моей щеки. Он вновь смотрел на меня живыми, настоящими глазами, в которых стояли слезы. А потом случилось то, чего я не могла предвидеть и уж тем более не хотела останавливать. Его мягкие губы коснулись моих, и я полностью переключилась на эти новые, до странного приятные ощущения, прежде чем смогла оттолкнуть от себя последнюю страшную картинку прошлой жизни, чтобы на секунду ощутить прилив чего-то светлого и теплого. Надежды. Надежды на то, что я смогу это пережить и у меня может быть будущее, которое никто не вправе у меня отнять… Он оторвался от меня так резко, что с моих губ сорвался прерывистый вдох, а ладонь безвольно упала с постели. Еще чуть-чуть, и мать продавила бы им стену насквозь. Алекс был зол, недоволен, но ни капли не сопротивлялся. Как будто смирился с тем, что это было вне его контроля и не обращал на отвратительную выходку Тани никакого внимания. Он не отрывал от меня живого взгляда, полного искренней тревоги. Его плечи поникли от необъяснимой усталости, а тонкие губы дрогнули в легкой улыбке. Одними губами Алекс произнес: «Я никогда тебя не оставлю», — прежде чем мать грубо вытолкнула его за дверь и громко захлопнула ее перед его носом. Еще никогда я не испытывала такой сильной обиды и стыда. Она все испортила. — Лиззи, моя родная, — она было попыталась занять то место, где только что сидел единственный человек, что, казалось, необъяснимым образом меня понимал. Я собралась с силами и перевернулась на другой бок, закрывая слезящиеся глаза. — Таня, поговорим, пожалуйста? — дверь приоткрылась, и оттуда донесся голос Карлайла. — Малышка, почему ты снова молчишь? Как ты себя чувствуешь, мышонок? — она не обратила внимания на доктора, а я последовала её примеру. Слишком устала. Слишком отвратительно она себя повела. Мне так стыдно, Алекс, прости… — Лиззи нужен отдых, а с тобой мне нужно поговорить. Идем, — стальной голос доктора оказался совсем рядом, и я услышала грозное шипение Тани, которое мало напоминало вразумительный человеческий ответ. Еще бы. Теперь я вижу, как мало человеческого в ней осталось.***
Мое тело превратилось в тюрьму. Одиночную камеру, обитую мягким поролоном, чтобы невозможно было себе навредить. Карлайл постарался на славу, и напичкал мой организм таким количеством таблеток, что я просыпалась еще более уставшей, чем была до этого. Зато никаких дурных, изматывающих снов. Тяжелые воспоминания приходили лишь после того, как я начинала сонно ворочаться, а вампиресса нежно окликала меня по имени или ласковому прозвищу. В такие моменты я замирала, как парализованная, крепко закрывала глаза и медленно позволяла воспоминаниям и мыслям наполнить разум, захлестнуть меня с головой. Порой, когда речь Карлайла или Тани сливалась в неразборчивый гул, я забиралась так далеко в свои воспоминания, что переживала вновь каждую гадкую мысль, что посещала мою голову в моменты злости на родителей. Но чаще я видела живые воспоминания со счастливым братом и страдала от несправедливой судьбы, что его настигла. Мучительно переживая его потерю, я неосмотрительно позволила своему сердцу вновь подцепить надежду — ядовитый цветок, что способен погубить одним своим ароматом. Надежду, что новая семья заменит мне старую, что их безупречность, неуязвимость не позволят оставить меня одну, и холодные ласки окажутся теплее человеческих объятий. Я ошибалась. Мой дар привел убийцу в самолет. Но не по моей вине он учинил катастрофу, ведь мог банально выкрасть. Ежегодно в США бесследно исчезают сотни детей, и как бы несправедливо это не было по отношению к моим родным, в таком случае они хотя бы остались живы… Он мог заманить в свое логово баснословно прекрасной стажировкой в никому неизвестной музыкальной школе во Флоренции. Но выбрал то, что под стать его сути — расчетливую смерть. И тут не было моей вины. От этого понимания мне действительно становилось проще дышать, проще сражаться с эмоциональной бурей, проще выбираться на поверхность, чтобы в очередной раз проглотить гладкие капсулы и свернуться под мягким одеялом. Таня бдела над моей постелью денно и нощно, и на душе было тошно оттого, что мне приходится её отталкивать своим вынужденным молчанием и холодностью. Горло действительно ужасно саднило, но вовсе не поэтому я предпочитала молчать. Я просто не могла подобрать правильных слов и боялась если не испортить, то как минимум обидеть женщину, что сделала для меня так много. Я не хочу, чтобы Таня чувствовала себя обязанной, чтобы её покровительские порывы исходили от давно тлеющего желания стать мне родным человеком. Возможно, мне следовало с ней поговорить, а не прятаться за мнимым саднящим горлом, но я слишком боялась размякнуть от ее любви и утонуть в гипнотическом шарме. Слишком больно она ударила меня в тот раз, когда с видом полнейшего превосходства спустила с небес на землю после хоть и не первого, но и не такого серьезного промаха. Теперь я знала, какой она может быть в момент ярости и больше не хотела становиться причиной ее исступления. То, что она все еще была здесь, говорило мне о многом, и хоть и молчаливо, но я очень сильно это ценила. Слишком часто я начинала оплакивать Арчи, просто потому, что не могла со спокойной душой мириться с тем, как он погиб. Почти всегда Марвел была рядом, но вовсе не пыталась успокоить меня полуправдивыми увещеваниями или морозными объятиями. Она лишь держала меня за руку, а как только мне становилось немного легче, подносила к губам стакан с водой или чаем. Казалось, в ее глазах плещется настоящая боль, которую она пропускает через себя вместе со мной, при виде меня, из-за меня. Наверное, было бы честно, если бы я позволила ей уйти, оставить меня в прошлом. Она и так подверглась огромному риску по моей милости, сменила привычный образ жизни на роль комнатной сиделки и как бы долго не убеждала меня в своей любви, я не могла ответить взаимностью просто потому, что ей всегда будет мало одной только меня. Доктор Каллен, похоже, всласть использовал все прелести расширенной страховки для членов своей семьи, раз не спешил меня выписывать и ссылать за закрытые двери вампирского дома. И если Таней двигал материнский инстинкт, то Карлайла не отпускал врачебный. Так, я и приходила в себя: самовольный обет молчания, частые приступы агонии от воспоминаний промеж двух противоборствующих фронтов из властной материнский и отцовской фигур. Иногда мне просто хотелось побыть одной, обнять подушку и насладиться тишиной, но Таня или сменялась Карлайлом, или вообще не покидала моего общества. Моя тотальная холодности практически ее не задевала. По крайней мере, я на это надеялась. — Поешь хотя бы суп. Я понимаю, что горло саднит, но тебе нужно переходить на твердую пищу. Ты сильно теряешь в весе. — Так звучал призыв Карлайла не пропускать очередной обед или ужин, сколько вообще сейчас времени? Я перевела обреченный взгляд на мутный суп и смирилась с тем, что довольно удачно успею сесть здесь на диету. Если меня не разбомбит от лекарств. — Ну же, Ли. Хочешь, я тебя покормлю? — Тане стала присуща дикая гиперопека, пока я находилась здесь, и я постаралась изобразить ужас на своем лице, наблюдая в изящной кисти больничную пластиковую ложку. Пока она не зачерпнула суп и не начала изображать из меня младенца, я отвернулась, пряча голову в плечи. Несколькими часами ранее Карлайл снял фиксирующий воротник, и мне стало гораздо комфортнее и проще избегать взглядов матери. — Пускай ест сама, Таня. Пора ей уже набираться сил, прежде чем возвращаться домой. Домой. Мифическое слово, несущее в себе лишь ассоциативные очертания покатой крыши, огромных окон и мягкой мебели. Шарм создает новизна, уют — пышущий очаг. Но ни то, ни другое не соотносятся с семейным гнездышком. Даже облезлая скамейка и качели на заднем дворе у Мэнголда смотрелись более органично. — Лиззи? Ты с нами? — Я перевела взгляд на голос доктора и устало вздохнула, с сомнением смотря на неидетифицирующуюся жижу в пластиковой тарелке. Ложку Таня вернула на место, прежде чем затаиться в кресле и выжидающе наблюдать со стороны. Жизнь под вампирским прицелом. Суп оказался пресным и холодным. Я с трудом осилила несколько ложек, прежде чем заметила шоколадный десерт на краю подноса. Приторный, вязкий, но безумно приятный на вкус. По взгляду доктора я поняла, что он смирился с моим протестом насчет местной стряпни, но все же остался доволен тем, что я начала есть. Быть может, в скором времени меня отключат от всех этих иголок. — Я принес из дома твой телефон. Судя по количеству сообщений, твои одноклассники здорово волнуются из-за твоего отсутствия. — И доктор вынул из нагрудного кармана мой смартфон, который я с радостью у него приняла. — К их сведению, приемные часы в больнице с двух до шести. Я благодарно кивнула и уселась по-турецки, проверяя почту, читая десятки сообщений от Софи и несколько от Алекса. Алекс… У меня из головы совершенно не выходила сцена тем днем, и я до сих пор терялась от обилия чувств. Он нес собой нечто приятное; я до сих пор мечтала вновь почувствовать ту легкость, даже эйфорию от его присутствия. Но больше он здесь не появлялся, ведь отношение Тани к нему вряд ли поменялось. — Ты уверял, что ей нужен отдых и покой, а сам принес телефон, в котором она теперь… — Я перевела взгляд на мать, ожидая, чем же она закончит гневную тираду. Также сделал и Карлайл. Таня взмахнула ладонью и стремительно вышла за дверь. Карлайл без особой строгости попросил меня не сидеть долго и удалился, а я теперь могла вдохновенно переписываться с Алексом без свидетелей. Тогда был едва ли не первый раз, когда Таня не сумела удержать чувства под контролем. Тихий звоночек предупреждал меня о том, как ей на самом деле тяжело вот так просто сидеть и отрешенно наблюдать за моими попытками прийти в норму. Но если я и могла обратить внимание на ее поведение, то просто предпочла переключиться на то, что доставляло мне немного радости. Щенячий восторг Алекса от того, что мне принесли телефон сложно описать без того количества смайликов и картинок, что он использовал. Мы бездумно болтали час за часом, пока мой смартфон не изъявил желание отключиться. В тот момент я поняла, что Таня так и не вернулась. Мне стало довольно грустно, а одновременно с этим я старалась заставить себя с этим смириться. Живи, пока тебе рады, но будь готова уйти по первой просьбе. Медсестра помогла мне избавиться от капельницы и отпустила в душ, а перед этим, путем нехитрых манипуляций, жестов и мимики я нашла себе зарядку. Когда я покинула прилегающую ванную комнату, опасливо придерживаясь за дверной косяк, Таня нашлась на своем привычном месте. На ней была свежая одежда, а на постели стояла сумка с неизвестным содержимым. — Выглядишь гораздо лучше, мышонок. — Она поднялась и приблизилась, осторожно отодвигая мокрые пряди с моего лица. — Элис передала фен. Давай, я помогу тебе высушить волосы? Я отступила, чувствуя резкий контраст ледяной кожи ее тела и своих распаренных щек. На лице матери отразилось непонимание. — Ли, прошу тебя… Мне действительно жаль, что я приняла то роковое решение оставить тебя здесь одну, да еще и не внимала твоим крикам о помощи. Ты не можешь себе представить, как сильно я виню себя за то, что не сумела предотвратить действия этого… Я с мольбой взглянула ей в глаза, мысленно упрашивая не продолжать. Она просила прощения за то, что мы уже не сможем изменить. А чтобы с чем-то смириться или отпустить может понадобиться больше, чем несколько дней у постели больного ребенка. — Не отталкивай меня, Лиззи. Я все еще твоя Марвел, — прошептала она, нежно касаясь губами кожи на моем виске. Я кое-как сдержала в груди рыдание, кое-как не позволила слезам пролиться. На тумбе спасительно завибрировал телефон. Ожил. Зарядился. Ей пришлось выпустить меня из хватки, когда я дернулась навстречу вибрирующим телефону. Я действовала совершенно самовлюбленно, когда приняла решение наплевать на ее искреннее признание собственной вины. Несмотря на те дни, что она провела у моей постели, я все еще не могла заставить себя перестроиться, позволить ее ласке и любви пробить броню ощетинившегося сердца. Пускай ощутит, каково мне было, когда в ледяном одиночестве чужого дома я не могла нормально спать, когда я бесконечно проверяла почту, сообщения, да все что угодно, лишь бы быть удостоенной хотя бы одной весточки. Прости, Марвел, что мне приходится быть такой задницей, но ты это заслужила. Смотри, что ты заставила меня делать. «Взгляни, Эшли увлеклась этими маленькими разноцветными круглыми шариками и сделала деток-дракончиков!» — Алекс прислал фото с тремя забавными брошами из бисера, которые смотрелись просто невероятно. Три маленьких дракона: черный, зеленый и багровый. «Выглядит невероятно! Забронируй мне одного». «Хочешь поговорить таким образом?» — параллельно пришло сообщение от Тани, которая со свирепым видом наблюдала за мной из кресла. В ее ладонях едва ли не трещал по швам серебристый Блэкберри. «Говорит, выбирай любого. P.S. Пожалуйста, выбери Дрогона!» «МИШЕЛЬ ЭЛИЗАБЕТ, ПРЕКРАТИ МЕНЯ ИГНОРИРОВАТЬ!» — Ух, ты. Кричащие буквы от мамы. «Кто такой Дрогон? Тут над моей душой стоят, так что не теряй, если я вдруг исчезну,» — я нажала кнопку "отправить" и буквально похолодела всем телом, когда до меня дошло, что я к чертям перепутала диалоги. — Над душой, значит, стоят, — злостно прорычала Таня. Я прерывисто дышала, чувствуя, как к щекам приливает кровь. — Объясни-ка, что это значит в твоем понимании, дочка. Я молчала, стискивая во внезапно похолодевших ладонях стеклянный девайс. — Довольно этого, Лиззи! Я сыта по горло твоим поведением! — Мать вскочила на ноги, с грохотом переворачивая злосчастное кресло. — Чем я заслужила такое к себе отношение, скажи?! Всему есть предел, и это, — она указала на телефон в моих руках, который едва ли не каждые десять секунд разрывался от нового сообщения от Алекса, — мой предел. Я прекрасно понимаю, что тебе нужно было время, чтобы оплакать брата, и как бы мне не было трудно видеть твои стенания, я не вмешивалась. — Я сглотнула, ощущая физическую боль от ее злости, от ее видения ситуации. — Но теперь я вижу твое совершенно немотивированное отрешение, твой тотальный бойкот без объяснений и причин. Что я сделала не так в этой жизни, Лиззи? Что еще я могла сделать не так, кроме как подарить тебе несколько по-человечески обычных недель там, где тебе, как оказывается, очень даже понравилось?! — Она всплеснула руками, замирая в метре от меня с потемневшими от жажды глазами. Я продолжала упрямо молчать, чувствуя приступ стыда и уже совершенно не соображая, к чему это меня приведет. Мне хотелось доказать ей, что я в силах сама справиться со своей болью, я хотела вырасти в ее глазах, а не стать неблагодарной дочерью. Но как убедить ее в обратном, если… — Если ты ведешь себя так из-за этого мерзкого человеческого отродья с членом вместо мозгов, то даже не жди, что я поверю во все эти сказки про идеальные вторые половинки! Все это брехня, уж поверь! Этот ублюдок едва не сломал тебе шею, он и не думал останавливаться, если бы я ему не намекнула! Ты могла стать человеком с ограниченными возможностями, и тогда бы я взглянула на то, как бы вы сейчас премило общались! Мне плевать, какие у вас там теперь отношения, соседи ли вы по парте или ходите друг к другу на ужин. Он чуть тебя не убил! Из Тани сочился самый настоящий яд, обращенный в праведный гнев. Я чувствовала себя беззащитной букашкой, на которую вот-вот наступит огромный каблук и раздавит в зеленое месиво. Она снова давила на меня, снова не оставляла никакого шанса просто пережить ситуацию как она есть. Она требовала от меня того, к чему я была не готова. Она хотела чтобы я стала ее маленькой девочкой, которая спрячется у нее в объятиях и расскажет, как ей страшно, она не понимала, что мне нужно это пережить, справиться одной, чтобы хотя бы попытаться стать ей ровней… — Раз уж ты так этого хочешь, я уйду, — ее голос упал до шепота. — Но потом не обвиняй меня в эгоистичности, не кричи на весь дом о том, кто я такая и как живу. На этот раз ты сама меня оттолкнула, запомни это. Я не сделала ничего дурного, лишь пыталась тебя защитить. «Та сногсшибательная женщина взяла тебя в плен?» — Его сообщение ярким маяком мелькнуло на экране и из горла Тани донеслось утробное рычание, когда она выхватила мой телефон и со всей силы швырнула его в стену. Он разлетелся на тысячу мелких осколков и оставил огромную вмятину, добравшись до самых кирпичей. Я ошеломленно закрыла рот ладонями, чувствуя, как по щекам катятся слезы, а в груди разрастается болезненная дыра. — Достаточно, Таня. Мои поздравления, ты добилась от нее реакции, — доктор Каллен стоял на пороге палаты. Из-за его спины выглядывали обеспокоенные медсестры. Мое тело лихорадочно дрожало, из груди рвались горькие рыдания, и я совершенно не понимала, что происходит. Таня с ужасной злобой окрестила Карлайла кем-то там на незнакомом мне языке и вылетела из палаты. Я отдернула от себя ладонь доктора и забилась под одеяло, чувствуя себя просто отвратительно. Его утешительные слова сливались в механический шум; все, что я слышала в своей голове — кричащий голос матери. — Мисс Каллен, вам нужно выпить лекарство, — медсестра добралась до меня под одеялом, и я дернулась, отрицательно качая головой. Хватит с меня обездвиживающих лекарств. — Ваш отец… — Оставьте меня… — мой голос звучал глухо, хрипло, словно я кричала на протяжении последних нескольких дней. Как ни странно, девушка послушалась. А я, наконец, позволила себе выплакаться просто потому, что мне было больно. Арчи мертв, Таня только и думает о том, чтобы сковать меня цепями, а вокруг белые стены и таблетки, что не дают мне вырваться из-под контроля собственных чувств. Я просто хотела, чтобы меня оставили в покое и дали время на размышления, а в итоге мать все свела к тому, что я неблагодарная сволочь. Еще и расхреначила мой телефон об стену… Я прекрасно понимаю, что их забота меня спасла. Без теплого крова и искреннего внимания Тани я бы могла вновь оказаться в лапах дьявольского стража итальянского вампирского клана. А Марвел дала мне сколько угодно времени на то, чтобы я смогла набраться сил и окрепнуть, невзирая на ту опасность, что я собой несла для нее и ее семьи. Изменилось бы ее поведение, если бы она знала правду обо мне?.. Но теперь правду знают все, и это не заставило их отвернуться и сбежать. Они готовы рискнуть собственными семьями, чтобы отстоять найденыша из зимнего леса. За время, проведенное в Денали, я настолько пригрелась и смирилась со своей судьбой, что совершенно потеряла возможность быть самостоятельной. Нет сомнений, что я все еще люблю Таню, но меня не покидает страх, что если я позволю ей безраздельно мной командовать, то скоро снова пригреюсь под мягкой шубкой и растеряю решимость меняться. Моя семья мертва, но они бы никогда не хотели, чтобы я хоронила себя заживо из-за того, что чувствую себя потерянной и одинокой в этом мире. Тем более, я здесь не одна. Больше не одна. — Воу, у вас тут что, боевые действия были? Я вздрогнула от знакомого голоса и вынырнула из легкой дремоты, все еще чувствуя себя разбито и расстроенно. Спасаясь от одеяльной духоты, я выбралась наружу и непонимающе уставилась на свою находку: Мэнголд замер в дверях палаты и с искренним недоумением рассматривал дыру в стене; на полу так и продолжал лежать уничтоженный девайс. Он держал в руках яркий, свежий букет цветов и тепло мне улыбнулся, прежде чем поднять кресло с пола. Он устроился на том самом месте, откуда чуть раньше исчезла моя мать. — Привет, Ли, — шепотом отозвался Алекс. Было странно видеть его здесь. Хоть я и не испытывала к нему жгучей ненависти, всепоглощающей любви не было и в помине. Лекарственные чары рассосались, и больше я не окажусь беззащитной жертвой в плену его небесных глаз. — Выглядишь гораздо лучше. Я глубоко вздохнула и отвернулась, испытывая странный приступ стыда от того, как же я, должно быть, выгляжу в действительности. Опухшие, заплаканные глаза, бледное, осунувшееся лицо и дурацкая больничная одежонка в ромбик. Не знаю, за что принял Мэнголд мое молчание, но его оно явно нисколько не угнетало. Какой настырный. — Все в школе несколько обеспокоены твоим отсутствием, а Софи в особенности, — поведал Алекс, осторожно пристраивая цветочный букет рядом со мной. Я принялась отрешенно гладить нежные лепестки мандариновой розы, совершенно прекращая вслушиваться в его россказни о типичных школьных буднях. После всего, что произошло, я очень сомневалась в том, что еще когда-нибудь там появлюсь. — Твой отец предупредил, что ты в последнее время несколько молчалива, но я не думал, что до такой степени, — несколько расстроенно бросил Алекс, и я взглянула на него краем глаза. Быть может, на этом его миссия по оказанию поддержки закончится, и я смогу продолжить самобичевание под одеялом с надеждой, что завтра все образумится? Я вдруг поняла, что не могу разобраться в собственных мыслях и вроде хочу попросить его закрыть дверь с противоположной стороны, а вроде и не против того, что он здесь. С раскрасневшимися от мороза щеками и ясными, искрящимися глазами, полными не то заботы, не то раскаяния. Я была не готова ему отвечать, но и запретить ему говорить тоже не могла. — В тот раз, что я был здесь… Не знаю, что на меня нашло, Ли. Будто наваждение, безропотное подчинение высшей силе. Ты прости, если я тебя задел; та женщина-воительница достаточно ясно дала мне понять, что я был несколько… не своевременен, — он провел пятерней по растрепанным волосам и бездумно уставился в окно, прежде чем набрать в грудь побольше воздуха и продолжить. — Это была моя мама. Не менее несвоевременна, чем ты, — глухо произнесла я, чувствуя, как горло неприятно жжет от вынужденного разговора. Алекс заботливо налил воды в пластиковый стакан, и я сделала несколько глотков, продолжая гладить маленькие розы. — Я очень благодарен, что твой отец позволил мне приехать сюда в такой поздний час, ведь у меня на душе кошки скребут уже который день от того, что я натворил, — его голос упал до хриплого шепота, а побелевшие костяшки пальцев впились в лакированные ручки мягкого больничного кресла. — Это самое меньшее, что я могу сделать в сложившейся ситуации, но я просто обязан попросить у тебя прощения за то, что чуть… — За то, что хорошенько меня придушил. Да, забыть такое сложно, — пробормотала я, чувствуя себя до странного тревожно от того, что парень выглядел настолько разбитым и отчаявшимся. Он сглотнул и выпрямился, устремляя на меня совершенно серьезный взгляд. — Лиззи, я страшно виноват перед тобой за тот вечер, когда в абсолютной прострации ворвался в твою спальню и едва не лишил тебя жизни. Мне до сих пор не до конца ясны мотивы собственного поведения, но в одном я уверен наверняка: я был ведомым необъяснимой силой и не мог ей сопротивляться до тех пор, пока… твоя мать не остановила меня. Я искренне прошу у тебя прощения и пойму, если ты не захочешь больше меня видеть… Я в изумлении слушала его тщательно выверенную речь, видела, как от зашкаливающих эмоций на его лице играют желваки, слышала, как срывается голос, и он хватает больше воздуха, чтобы целенаправленно завершить попытку искупления. Я была восхищена его искренностью и подверглась атаке странных чувств. Как ни странно, я вовсе не испытывала злости или обиды по поводу случившегося, потому что давно заметила то странное раздвоение личностей Алекса — внимательного, голубоглазого блуждающего полузащитника и ледяного монстра, чьи движения были резкими, расчетливыми, пугающими. Быть может, я бы отнеслась к ситуации несколько иначе, если бы события того вечера не привели к визиту итальянского клана, если бы его глава несколько раз не грозился беспечно оборвать Алексу жизнь. — Это может прозвучать странно, — Алекс оторвал взгляд от пола, со странной надеждой вглядываясь в мое лицо, — но я знаю, что в случившемся мало твоей вины. Я, как ты можешь заметить, все еще жива, а прохлаждаюсь здесь лишь из-за простуды. За дверями палаты стали нарастать голоса, и я затихла, используя это время, чтобы сделать несколько глотков воды. — Однако я не могу так просто заставить себя перестать опасаться повторения подобной ситуации, ты же понимаешь? — Парень монотонно кивнул и передернул плечами, пытаясь найти более удобное положение в кресле. — Знаю, что гарантии тут мало уместны, но если следовать логике твоего дяди… Забыл, как его зовут, то тут все по большей части зависит от… эмоциональной стабильности. — Что это значит? — Сложно вот так просто объяснить, но я попытаюсь. — Алекс задумчиво огляделся в поисках необходимых приспособлений и ловко ухватился за блокнот, что торчал из внешнего кармана небольшой сумки, что так и стояла здесь после того, как Таня ушла. — Можно мне здесь порисовать? — он бегло пролистал заполненные страницы, и я согласно кивнула, открывая ему чистую. — Вот смотри: в центре находишься ты, — и парень несколькими уверенными штрихами изобразил улыбающееся лицо с копной волнистых волос. — А я, как выразилась та миниатюрная девушка, — твой соулмейт, — и Алекс нарисовал рядом такое же лицо, но с ежиком торчащих волос и ослепительной улыбкой. — Я так до конца и не понял, по какому принципу это вообще происходит, но каким-то образом я перенимаю твои сны. Там-то я впервые и увидел того долговязого, что приходил к вам в дом, — тихо отозвался Алекс и нарисовал над нами еще одно лицо с заштрихованными глазами и кривой линией рта.— Похоже все это время он и тебе снился, поэтому как будто по цепочке это перетекало в меня. И каким-то странным образом он повлиял на меня в той опасной манере, что тебе пришлось испытать. Я внимательно рассматривала карандашный набросок, что Алекс создал, удивляясь его искренней вере в эту казалось бы нелепую детскую сказку. Но, похоже, за неимением достойных объяснений, у него просто не осталось другого выбора и любая, даже откровенно странная выдумка воспринималась им лучше, чем врачебный диагноз. Меня несколько насторожило то, с каким жаром он поведал мне эту странную цепочку и эти сияющие верой глаза. Что еще за соулмейт? Связаны, как в дурацких фильмах о вечной любви? Ох, помогите же мне разобраться и уберегите от новой порчи автомобилей, когда нам вновь приспичит сладостно поругаться. — И ты действительно в это веришь? — осторожно спросила я, пытаясь изобразить беспечность. Алекс несколько секунд помолчал, бездумно постукивая по циферблату часов на запястье. — Скорее нет, чем да. Все это… больше подходит под остросюжетную любовную драму, а я их ненавижу. — Это хорошо. А то мне бы пришлось порекомендовать тебе перестать читать комиксы, — Алекс усмехнулся и расслабленно расправил плечи, наблюдая за тем, как я дорисовываю его рожицам характерные детали. У меня из ушей потянулись тонкие витые провода, над Алексом свистел бейсбольный мяч, а дьявольскому вампирскому отродью я добавила характерную вампирскую мантию. Дорисовывать клыки я не решилась. — Надо бы предложить Елеазару писать сценарии для твоих нелюбимых любовных блокбастеров, — хмыкнула я. — Да, у них с твоим здоровяком-братом здорово получится, — Алекс перехватил блокнот, рассматривая мое модифицированное творение. — А Эмметт-то что успел натворить? — с улыбкой поинтересовалась я, и Алекс задорно улыбнулся своим мыслям, прежде чем рассказать. — Он рассказал, что та банда — итальянская мафия. Не объяснил, правда, зачем им нужна ты и почему тому странному дядьке попеременно приходило в голову меня убить… — Я прыснула от смеха, который обернулся в едва ли не истерику. Изобретательности Эмметта можно только позавидовать. — Да, не стану отрицать, это и правда звучит смешно. Но послушай вот еще что: по рассказам твоего брата, эти мафиози обладают какой-то суперсовременной технологией и именно так этот долговязый внедрился ко мне в голову! Я схватилась за живот, умирая со смеху от того, как эпично Эмметт обернул ситуацию для непосвященного человека. Только вот я, похоже, испортила ему всю игру. Алекс с довольным видом наблюдал за мной со стороны и, видимо, обдумывал что-то, пока я приходила в себя. Он мог бы задать миллион вопросов, усомниться в любой даже самой незначительной детали, но почему-то предпочел не зацикливаться. Неужели кто-то из семьи успел ему пригрозить? Или он верил в рассказы вампиров до тех пор, пока я их не высмеяла? — Знаешь, может быть мы выберемся куда-нибудь после того, как тебя выпишут? Поможем твоим родственникам сочинить оскароносный любовный блокбастер или подумаем над тем, как за оставшееся время создать проект по истории. Что думаешь? — осторожно поинтересовался Алекс. Он неотрывно следил за выражением моего лица, пока я пыталась вообразить достойный ответ, который бы его не расстроил. — Я думаю, что моя мама… Я не успела закончить собственную мысль, как в голове как будто завертелись шестеренки. Вот он — идеальный шанс показать Тане, что не только она способна властвовать надо мной. Да она сойдет с ума от одной только мысли, что я останусь наедине с Мэнголдом! Будет волосы на себе рвать, но не сможет запереть в четырех стенах и запретить мне ходить в школу, общаться с одноклассниками, задерживаться в кафе после уроков… Может, конечно, но тут я надеюсь на здоровую конфронтацию со стороны доктора Каллена, ведь это он толкал побудительные речи о необходимости социализации. — А знаешь, эта идея очень даже неплохая. Про проект-то я совершенно забыла, — задумчиво откликнулась я и парень моментально изменился в лице: на щеках проступили очаровательные ямочки, а лисьи глаза уже было считали, что я попалась в его сети. Кто еще куда попал, Мэнголд. — Отпад, — благоговейно протянул парень. — Я мог бы заглянуть к тебе завтра после школы. Подумали бы, с чего вообще можно начать, — предложил Алекс и я неопределенно пожала плечами. Кто знает, что будет завтра. — Если к утру меня обеспечат новым телефоном, я дам тебе знать, что думаю насчет этой затеи. — Может, принести тебе чего? — задумчиво спросил Алекс, прежде чем вскинул указательный палец к потолку и с улыбкой принялся шарить в кармане теплой толстовки. — Совсем забыл о подарке. — Парень извлек очередной бархатный мешочек и протянул его мне. Подобные сюрпризы начинают становиться повторяющимся явлением, и это не только заставляет меня испытывать минуты эйфории, но и дает Мэнголду причины полагать, что он может надеяться на большее. Быть может я строю из себя чересчур важную личность или становлюсь слишком мнительной, но как бы то ни было — парень чего-то добивается своими визитами, извинениями, теплым отношением и подарками. Если не учитывать его срыв в моей спальне, то последняя школьная неделя перед праздниками превратилась в водоворот захватывающих эмоциональных событий. И они, похоже, продолжаются. Я потянула за узелок, и на мою ладонь упала переливающаяся брошь из матового и глянцевого черного бисера; пылающим алым глазом на меня смотрел миниатюрный дракон. — Это Дрогон, — торжественно произнес Алекс, с довольным видом наблюдая за тем, как я поглаживаю выпуклые бусины. — Он замечательный. У Эшли самый настоящий талант, передай ей мою благодарность, — мягко откликнулась я и улыбнулась парню. — Будет здорово, если ты как-нибудь снова заглянешь к нам в гости и сама ее поблагодаришь. — Алекс продолжил распространяться о том, как его сестра болтала обо мне на следующий день после праздника, как она обсуждала нашу возможную поездку на каток, пока я находилась в прострации из-за его слов. Отпали последние сомнения в том, чего именно добивается от меня Алекс. Нет, я вовсе не была напугала его настойчивостью и совершенно незавуалированным желанием провести со мной больше времени, но я точно знала, что в любом случае не смогу в полной мере дать ему то, что он заслуживает. Или по крайней мере хочет. Я могу держать дистанцию и проводить с ним время в качестве напарника по проекту или одноклассницы, но однажды он может начать видеть во мне нечто большее. И тут не столько настораживают его дальнейшие действия, сколько пугает моя возможная реакция. Непредвиденно и незапланированно лед на моем сердце может растаять и я легкомысленно погрязну в его чарах. Стану героиней романтического блокбастера, который под конец развернется в триллер-детектив. И снова мои надежды растопчут, а привязанность обернется в черную дыру на сердце. Я не готова так рисковать. Не готова привязываться. Мне нужно научиться самодостаточности, а не метаться от одного теплого, расслабляющего, снижающего бдительность уголка к другому. Баста, Мэнголд. Я поиграю на железных нервах Тани и на этом твоя миссия будет окончена. — Эй, Ли, ты в порядке? — окликнул меня Алекс, и я тревожно вздрогнула. — Да, все в порядке. Просто, наверное, устала. Может, продолжим завтра? Или когда меня там выпишут? — Я демонстративно зевнула и уложила дракона на прикроватную тумбу. — Прости, конечно. Я совсем об этом не подумал, — парень натянуто улыбнулся и стал неспешно подниматься из кресла. Ух, а задница-то, как в первый день! — Я была очень рада, что ты заглянул и скрасил мое больничное одиночество, — благодарно отозвалась я, и Алекс тепло мне улыбнулся. — Выздоравливай скорее, Ли. Мне до жути непривычно, что тебя так долго нет. — Он сделал несколько решительных шагов к моей постели, и я замерла, рассматривая его лицо в непосредственной близости. Его теплые губы коснулись моего лба и Алекс отстранился. — Сладких снов, Лиззи. Я нашла со словами, когда парень уже схватился за дверную ручку. — Будь осторожен на дороге, Алекс. Спасибо, — прошептала я, и он махнул на прощание, прежде чем я снова осталась одна. Встревоженная, в полнейшем замешательстве от происходящего. Спустя примерно полчаса одиночества и тотальной тишины мне ничего не оставалось, кроме как начать анализировать сегодняшний день. Больше всего, как ни странно, меня беспокоила ситуация с Таней. Было бы нечестно отрицать, что в случившемся не было моей вины. Скорее, я сделала критически мало, чтобы хоть как-то предотвратить эти события. Я все еще считаю, что имела право злиться и показывать свое неудовлетворение, но, может, немного перестаралась. Как и она довольно сильно перестаралась, когда чуть не довела меня до нервного срыва своими влиятельными речами и вселенским неудовлетворением. И все же только сейчас мне действительно стало ее не хватать, я вновь ощутила себя одиноко без мамы… Нарастающий грохот за дверью превратился в тучную женщину, что катила перед собой тележку с многоярусными подносами. — Время ужина, деточка. До меня дошли слухи, что ты у нас — большой любитель десертов. Вот как поступим: ты плотно кушаешь, а я принесу тебе дополнительный пудинг, когда приду забирать еду. — Я ошеломленно наблюдала за тем, как она ловко располагает выдвижной столик и ставит передо мной больничный поднос. — Раз ты молчишь, считаю, что мы договорились. Приятного аппетита, деточка. Я не успела и слова сказать, как она исчезла за дверью, гремя своей тележкой уже у кого-то другого в палате. Мне удалось получить дополнительный пудинг в тот вечер, и, накаченная очередной порцией лекарств, я склонилась над вырванной из блокнота страницей. Здесь должно было появиться письмо для мамы, когда я-таки сумею найти нужные слова. Сложно даже представить, насколько сильно я расстроила ее своим поведением, и как она в итоге отреагирует. Она могла отправиться на охоту вместе с Карлайлом, переосмыслить случившееся и вернуться завтра утром, а могла махнуть на меня рукой и отправиться в Денали, в Японию или куда угодно, чувствуя лишь освобождение от груза, что она так неожиданно повесила себе на шею. Но кто-то же должен ко мне заглянуть, иначе зачем они вступились за меня перед итальянцами? Моя ручка сама запорхала по бумаге, и я просто посчитала своим долгом высказать все, что лежит у меня на душе. Если мама меня все еще любит, она сделает правильные выводы. Лекарства отрубили мое сознание в тот самый момент, когда я отбросила послание на пустое кресло и уютно свернулась под одеялом. Наконец-то никаких трубок и иголок…Марвел
Я на тебя злюсь. А как ты хочешь, чтобы я отреагировала на три недели хаоса в моей жизни? Да, в конечном итоге я вполне даже привыкла, но никак не могла взять себе в толк, почему это я должна спустить все на тормозах, если такой долгий период времени мне было так тяжело по твоей вине? Конечно, я действовала без объяснений, предупреждений и довольно грубо, но мне просто нужно было немного времени, чтобы все спокойно обдумать. Мне до сих пор не дает покоя наша последняя встреча, и я чувствую себя жалкой в твоих глазах. Ты можешь быть устрашающей, Марвел, и теперь я не знаю, как мне быть. Мне бы хотелось, чтобы сейчас все осталось по-прежнему. Я привыкла к этому месту, к людям вокруг меня и очень хочу попытаться окунуться в нормальную жизнь. Может, мне удастся поступить в университет, чтобы ты могла мной гордиться, помогала писать высокоинтеллектуальные эссе, мы бы поселились в студенческом городке. Я хочу быть частью человеческого мира с его несовершенствами и кучей забот, а не твоей фарфоровой куколкой в доме, что окутан снегами. Прости за мою холодность и молчаливость. Все, что было мне нужно — пара дней тишины, за которые я бы успела подумать обо всех тех событиях, что превратили мою жизнь в полнейший бедлам. Я очень благодарна, что ты была со мной все это время и я вовсе не хочу, чтобы ты уходила, но дай мне чуть больше свободы, дай возможность решать все самой и, быть может, спустя месяцы, годы, ты увидишь во мне достойного члена своей семьи. Все еще люблю тебя, мама.
***
Сны теперь были короткими, сумбурными и сюрреалистичными: я помнила ощущения, яркие картинки, будто это снова происходило наяву. Этой ночью я видела исключительно маму. Погружалась в воспоминания о первых месяцах в Денали, когда каждый новый день казался настоящим испытанием, а чужие, но непомерно прекрасные лица внушали лишь страх. Я чувствовала вину за то, какой монетой ей отплатила и вновь и вновь видела себя, пишущей письмо, а потом и её, читающей ту самую записку, что я согнула пополам и оставила на её пустующем кресле. Сон закончился практически одномоментно, и мне оставалось только прислушиваться к безликой тишине вокруг, неспешно приходить в себя, чтобы заметить неподвижную фигуру в карамельном пончо; ее светлые волосы воздушными волнами рассыпались по плечам и спине, а на губах переливался блеск для губ глубокого сливового цвета. Мама все-таки вернулась. Не было ничего трудного в том, чтобы притвориться спящей, и как можно более незаметно рассматривать идеальный профиль матери сквозь прикрытые ресницы. Она была спокойна, привычно щелкала маленькими клавишами Блекберри и выглядела совершенно: макияж без единого изъяна, легкий блеск оттеняет губы на молочно-белом лице, а на яблочках щек едва заметно мерцает с виду естественный румянец. Она провела со мной столько времени, но лишь сейчас я поняла, насколько же сильно я без нее тосковала. Раньше я часто засыпала на изумрудных шелках её постели, куталась в мягкие пледы и одеяла в надежде согреться вблизи ледяной королевы, что так чутко и неподвижно проводила со мной ночь за ночью. Бывало сон буквально растворялся, совсем как сегодня, и я медленно приходила в себя в колыбели из её рук, что холодили, но были уютнее даже самого любимого пледа. Я не успела сдвинуться или хотя бы перевести дыхание, как взор сияющих янтарных глаз встретился с моими. Смущенная и пойманная с поличным, я ощутила, как щеки наливаются теплом, а из зажатого горла вот-вот готовы вырваться слова. — Привет. — Было все, что я сумела ей сказать этим утром. Мама отложила телефон и расслабленно откинулась на спинку кресла, рассматривая мое лицо с легкой улыбкой на губах. — Как ты себя чувствуешь, мышонок? — Мне вдруг захотелось закрыть глаза и раствориться в ее мягком, вкрадчивом голосе. Она так долго была залогом моей безопасности и счастья, что в любой другой ситуации я бы бросилась к ней в объятия, стала единственным объектом ее безмерной любви. Но сейчас я все еще была немного расстроена. На ее вопрос я лишь неопределенно пожала плечами и сладко потянулась, рассматривая привычный туманный антураж за окном. Мама безмолвно за мной наблюдала, а потом буднично наполнила высокий стакан водой. Как раз в тот момент, когда я свесила ноги с кровати, в палату уверенно прошествовал доктор Каллен. — Доброе утро, Лиззи. — Решительный тон, уверенные действия и неопределенный взгляд на Таню. — Таблетки, завтрак и после этого я больше не смею тебя здесь задерживать, — объявил доктор, отчего я удивленно вскинула брови. Вот так просто! — Можно и без завтрака, я потерплю до дома, — протянула я и безропотно приняла все то количество капсул, что Карлайл счел нужным мне выписать. — Рад, что ты снова готова к общению, — доктор остановил меня на пути в крохотную ванную и измерил температуру при помощи электронного градусника. Ну наконец-то не нужно совать в рот предметы неизвестного происхождения. — Я очень благодарна, что вчера вы позволили Алексу меня навестить, — отрешенно произнесла я и вздрогнула от скрежета уничтоженной мебели. Таня со свирепым видом смотрела на меня из привычного кресла, доктор же никак не отреагировал на ее выпад. — Замечательно, что вам с Алексом удалось поговорить и избежать дальнейшего недопонимания, — спокойно продекламировал доктор, сосредоточенно дописывая некую информацию в мою карту. — Довольно этого. Отправляйся в ванну и начинай собираться. — Таня подскочила со своего места и заработала предостерегающий взгляд доктора Каллена. Я замерла в непритворном удивлении в тот момент, когда Таня принялась метаться по небольшой палате и лихорадочно бросать все скопившиеся в комнате вещи на кровать. Карлайл лишь демонстративно вздохнул и удалился за дверь; я решила последовать его примеру. Интересно, мама ревнует или просто ненавидит Мэнголда из-за того, что он чуть было не вынудил семейство вампиров впустить в свой мир еще одного юного неуравновешенного последователя? Эти занятные мысли сопровождали меня все то время, пока я чистила зубы и безмолвно ужасалась своему потрепанному виду. Болезнь меня не пощадила, но пара часов в ванной с видом на вашингтонский лес значительно поправит сложившуюся ситуацию. Я приоткрыла дверь из ванной, расчесывая спутанные волосы. — Я надеялась, что ты купишь мне новый телефон. — Таких зашкаливающих эмоциональных вспышек я ожидала от кого угодно, но не от Тани. Похоже мой переходный возраст действовал на нее едва ли не в большей степени, чем на меня. — Считаю, что он тебе ни к чему, — хмуро откликнулась вампиресса, и я закатила глаза. И это она еще обижена. Думаю, Эмметт легко исправит эту ситуацию, а как только мне снова разрешат сесть за руль, я съезжу за новым. Или привлеку к этой поездке обожаемого мамой Алекса. Но сказала я ей совершенно другое: — Тогда, может и тебе он ни к чему? Таня сопроводила меня уничтожающим взглядом, когда я покинула чертоги больничной ванной и принялась неспешно натягивать на себя одежду, что она предусмотрительно разложила на постели. Марвел не спешила заговорить, а я чувствовала на себе гнет ее молчания. Пришлось стать той, кто его нарушит. — Я не видела Кейт в тот вечер. Они с Гарретом не прилетели? — Я стянула волосы резинкой и закрутила жгутом, чтобы сообразить из них пучок; мама внимательно следила за моими действиями. Ей всегда нравилось, когда мои волосы распущены и она может заплетать их тогда, когда ей вздумается. Своеобразная форма собственничества. — Нет. Кейт и Гаррет путешествуют. В последний раз выходили на связь из Танзании, — монотонно объявила Таня и поежилась, делая глубокий вздох в попытке расслабиться. — Так, значит, у тебя в школе появилась подруга? Маме понравилась моя игра в безопасные разговоры. Такое стоит культивировать. — Ее зовут Софи. С самого первого дня она была очень ко мне добра даже несмотря на то, что из-за плохого настроения я представляла из себя одну большую злющую задницу. — Я надеялась, что это станет хорошей шуткой, но мама, видимо, восприняла мое бытие в образе задницы на свой счет. И сникла. — Расскажи, а кто такой соулмейт? — А вот теперь она казалась мне даже злой. Я непроизвольно отступила и замотала шею шарфом как раз в тот момент, когда Карлайл поспешно вошел в палату, останавливая унизительное кресло в метре от меня. Доктор смотрел исключительно на Таню до тех пор, пока не сделал пригласительный жест в сторону кресла для меня. — Ну уж нет. Я валялась тут чуть ли не неделю. Дайте мне размять ноги. — Я вырвалась вон из опостылевшей палаты, не давая времени ни Карлайлу, ни Тане на своевременную реакцию. — Ты совсем здесь распустилась, юная леди, — разнесся за моей спиной голос матери. — Свобода — она такая. — Передо мной медленно расползлись стеклянные двери и я сделала глубокий, освежающий вдох. Студеная улица — приятный контраст после затхлых больничных коридоров. Я уже видела перед собой цель — сияющий обсидиановый Мерседес и пассажирскую дверь, что мысленно тянула меня к себе. Но на последней паре метров по моей куртке звонко хлестнули полы карамельного пончо. Мать успешно отрезала путь к заветной цели. — Заднее сидение в твоем полном распоряжении, — холодно произнесла Таня и оглядела меня с головы до ног. Кто из нас первым прекратит эту беспощадную игру? Вероятно, именно мне предстоит это сделать, хотя из головы так и не выходила мысль о том, как бы было здорово, если бы за мной приехал Эмметт, а не родительская чета. — Как скажешь, мама, — откликнулась я и изобразила на губах улыбку, прежде чем пристегнулась и отвернулась к окну. Карлайл демонстративно громко захлопнул дверь, и я едва ли не рефлекторно обернулась в его сторону. — Вам обеим следует дождаться дома и серьезно обо всем поговорить. Многое успело поменяться, и, пожалуйста, не устраивайте словесные баталии на пустом месте, — воззвал доктор, поочередно смотря то на меня, то на Таню. На лице Марвел было написано не то чтобы удивление, а скорее негодование. Она выдала сухим, недоверчивым голосом: — А на чьей ты стороне, Карлайл? Доктор отреагировал довольно сдержанно. Точнее, он вообще не счел нужным демонстрировать эмоции в данной ситуации и сосредоточился на выезде с парковки. Но судя по его ответу, он просто обдумывал, какой же афоризм будет наиболее действенный. — Я на стороне адекватного восприятия сложившихся обстоятельств в контексте произошедших изменений в ментальной базе твоего ребенка. Ты ждешь, что на твой зов откликнется девочка, которую ты привезла в мой дом несколько недель назад, но за нашими спинами сидит формирующаяся девушка, которая, наконец, готова встретиться лицом к лицу со своим прошлым и принять его. Я задумалась над словами Карлайла настолько серьезно, что пропустила мимо ушей быструю фразу от Тани, что она произнесла со злостью, сквозь зубы. Я бы все равно не поняла, что она сказала — одно из любимых занятий Тани и Кейт было обсуждение меня на их родном языке; она использовала этот фокус и с доктором Калленом, который даже не изменился в лице. «Готова встретиться лицом к лицу со своим прошлым и принять его», — а что это будет значить для меня? Что произойдет, когда я сумею превозмочь боль от потери родной семьи? Когда я смирюсь с тем, что убийца моего брата стоял в нескольких метрах от меня, а я была бессильна даже упрекнуть его в случившемся? Что, если единственное, что мне требуется — начать жить дальше? Мимо проносился калейдоскоп магической зелени, которая успела мне полюбиться; больше я не чувствовала себя здесь чужой или одинокой; меня можно было бы обвинить во лжи, если бы я утверждала обратное. Я бы не хотела менять ровным счетом ничего в этом месте; было бы слишком сложно снова подстраиваться и искать себя. Казалось, что прошла целая жизнь — настолько странно мне было вновь входить в вампирский дом. Крупными персиковыми гроздями распустилась орхидея Эсме, которая все это время лишь набирала цвет. Я оглядывала холл с искренней теплотой на душе; здесь мне было комфортно, здесь я чувствовала себя как дома. Всего три недели, и какой невообразимый контраст. Когда шарф и теплая парка остались на пуфе у входа, меня уже ждала Эсме; на ее губах была нежная улыбка, а ладони потянулись ко мне. Я сделала шаг навстречу, с ощущением полнейшего наслаждения оказываясь в ее объятиях; ее карамельные локоны упали мне на плечи, и я закрыла глаза, на одно мгновение представляя, что они все — моя настоящая семья. На секунду мне стало по-настоящему больно, а потом внутри разлилось тепло. Ее голос вырвал меня из раздумий: — Лиззи, милая, ты так исхудала. — Эсме звучала огорченно. — Идем, я сделаю тебе mac&cheese. И это показалось мне настолько естественным, что я без раздумий кивнула. — Конечно, с удовольствием. Только возле кофе-машины я вдруг обернулась назад и увидела Марвел, что безмолвно наблюдала за этим со стороны; с ее лица были стерты совершенно все эмоции. — Может лучше чай? Я отвлеклась на Эсме и вновь вернула взгляд на Таню. Но на месте, где она стояла, было пусто. Я хотела поговорить с ней обо всем, что случилось, но была не уверена, что она готова принять мою точку зрения; для нее я все еще та беззащитная, одинокая девочка, которую она нашла в дебрях снежного леса. Однако стоило ей отступить в сторону и напомнить мне о свободе, как я вдруг поняла, что могу жить дальше. Что я больше не нуждаюсь в каменной стене, что оградит меня от любых невзгод. Все то время, что я была с Эсме, нас никто не беспокоил. Мы говорили обо всем и ни о чем конкретном, и я не уставала разогревать макароны, чтобы снова и сновы вытягивать их из мягкого сыра; мятный чай согревал не хуже любимого латте, а треск поленьев в камине создавал уют вокруг нас. Сейчас все черные мантии, разломанный стол и животный страх казались одним далеким, несбыточным кошмаром. А все кошмары имеют одно прекрасное свойство: в скором времени они забываются. Я медленно побрела вверх по лестнице в предвкушении от желания провести часок-другой в обжигающей воде; как замечательно будет там вздремнуть. Завтра меня, вероятно, ждет школа, поэтому пора освежить собственные знания и захватить с собой пару учебников; Карлайл сможет мной гордиться, если мой средний балл будет хотя бы отдаленно напомнить оценку «хорошо». Я остановилась на пороге собственной комнаты, недоверчиво рассматривая чемоданы, что сгрудились у самого порога. Таня неподвижно замерла у череды панорамных окон, рассматривая то, что было достижимо ей одной. Неужели она настолько расстроена из-за сцены с Эсме и думает, что хоть кто-то в этом мире может заменить мне Марвел?.. Мне стало даже немного грустно оттого, что она решила улететь так быстро. Но на этот раз у нас хотя бы есть шанс нормально попрощаться. — Уже улетаешь? — Я отбросила на постель свитер и нахмурилась от идеального порядка на столе. Точнее от полного отсутствия каких-либо вещей, принадлежащих мне. Одиноко возвышался угловатый моноблок. Когда я подняла глаза, Таня беспристрастно рассматривала мое лицо. Тени от веток располосовали ее лицо — действительно пугающее зрелище. — Я решила помочь тебе собрать вещи. Горный воздух поспособствует выздоровлению. — В груди защемило; я чувствовала себя преданной. — Мы возвращаемся домой первым же рейсом. — Не могу поверить: она делает ровно то же самое, что и в прошлый раз. Решает все за меня. Но почему-то я оказалась к этому готова. Повторяющаяся шутка не становится смешнее раз за разом — ты оказываешься к ней готов. Вот только на этот раз я собираюсь изменить финал. — Я не полечу в Денали, — мой голос звучал на удивление ровно. Оставалось только развернуться и отправиться распаковывать чемоданы, наплевав на ее решительный вид. Но у этого мог быть непредсказуемый финал. В это время стоическое терпение Тани, похоже, дало трещину. Она поправила волосы и нервно переместилась ближе ко мне. Ее глаза блестели от гнева или возмущения; она была готова к отпору. — Ты рыдала мне в трубку, Лиззи, обвиняла меня в том, что я тебя бросила, а теперь отказываешься возвращаться домой? — Её голос буквально шелестел. Это не предвещает ничего хорошего. Как и не меняет того, что все успело измениться. — Кажется, после тех рыданий в трубку мы с тобой уже виделись, вот только разговор получился довольно… односторонний, — я скрестила ладони на груди, прожигая взглядом треклятые чемоданы. Ненавижу разбирать вещи, ведь я только-только нашла свое место для каждой мелочи. — Я не собираюсь стоять здесь и напрасно терять время, одевайся, — она подхватила с постели свитер и протянула мне. — Не хочу сидеть в аэропорту в ожидании следующего рейса. Я сделала шаг назад, отстраняясь от нее настолько, насколько мне позволяло пространство спальни. Мама выглядела разъяренной. Кажется, если так пойдет и дальше, кому-то придется вмешаться. Интересно, сколько вампиров уже стоит под дверью? — А я не собираюсь играть роль твоего оплаченного места в ручной клади, Таня, — я стиснула ладони в кулаки, встречаясь с ней взглядом. — Ты могла заметить, но все вокруг, в том числе и я, успело несколько измениться за то время, что ты… Ах, не важно, где ты была и что делала. — Боюсь, если бы я снова напомнила ей о Японии, она бы уж точно воспользовалась своей непревзойденной способностью транспортировать сопротивляющийся груз. — Мне было, что тебе сказать, и я действительно в тебе нуждалась некоторое время назад, но как ты заметила, после вашего разговора с Элис я вдруг поняла, что не могу больше цепляться за кого-либо в этой жизни. Мне пришлось начать меняться, привыкать к новой жизни в конце концов. Моя кофта беспомощно скатилась вниз по ее каменным ладоням и расплылась на полу; с целую минуту она выглядела невероятно ошарашенной. А потом сделала глубокий вдох и закрыла глаза, прежде чем преспокойно поднять одежду и собрать всю свою решительность в каменный кулак. — Я очень сомневаюсь, что ты слышала весь наш разговор с Элис и что ты его правильно поняла, — ровный, спокойный голос человека, который полностью себя контролирует. — Я несказанно рада видеть, как за несколько недель ты действительно выросла, но эта самая комната — последнее место, где я хочу об этом говорить. — А я не хочу никуда ехать только потому, что у тебя забронированы билеты, и ты чувствуешь себя некомфортно не на своей территории, — я прервала ее тиранистические попытки убедить меня в глупости или неправоте. — Я слышала достаточно, чтобы оценить всю степень твоей обреченности из-за моей беспомощности и слабости. Таня изменилась в лице и лишь какими-то титаническими усилиями смогла продолжить этот разговор. Она наложила на меня руки раньше времени, и все обошлось, но она даже предположить не могла, что я об этом знаю. Да, она не зря беспокоилась о приходе правителей из солнечной страны вина и апельсинов, но ждала уж слишком драматичного финала. — Мне жаль, что ты стала свидетелем моей слабости, Ли… — Она глубоко вздохнула и на секунду уставилась в никуда. — Но все, что я говорила в тот вечер было… неспроста. На тот момент я не видела ни единого шанса на спасение, мое сердце разрывалось от мысли, что я могу потерять тебя раз и навсегда. — Таня замолчала, тонкие губы сложились в прямую линию. — Но… мы выиграли еще немного времени и теперь я хочу провести его с тобой, подготовить тебя к тому, что однажды все это может повториться… — ее голос затих на последних словах, и я сглотнула. Мысль о том, что однажды Вольтури вернутся ввергла меня в ступор, граничащий со страхом. Но бояться их возвращения сейчас сродни опасениям погибнуть от цунами; если это все-таки случится, то сколько бы ты не ждал, ты никак не сможешь этому противостоять. Останется только смириться и плыть по течению. — Я понимаю, что ты хочешь этим сказать, но, честно говоря, не могу заставить себя думать об этом сейчас. Carpe diem, мама, — вздохнула я. — Просто послушай, что я хочу тебе сказать. — Я дождалась, когда она кивнет, смирившись с моим желанием донести правду. — В тот день, когда ты привезла меня в этот дом, моя жизнь перевернулась с ног на голову во второй раз. Вот только теперь я вижу: все, что здесь произошло и происходит до сих пор — к лучшему. Мне больше не хочется быть затворницей в твоем доме, как бы тепло и уютно там не было. — Я использовала излюбленный жест Карлайла, поднимая ладонь и не давай ей права меня прерывать; на ее лице было написано огромное желание убедить меня в обратном. Сейчас ее дом для меня — тюрьма, но она видит в нем лишь рай в шалаше, где обо всех невзгодах можно будет забыть, взмахнув ладонью лишь раз. — Я хочу ходить в кафе с друзьями, писать сочинения в университеты и думать о будущем, которое еще не до конца потеряно, — я попыталась улыбнуться, но губы не слушались. Слишком грустной выглядела сейчас Таня. Как будто я просила ее отпустить меня раз и навсегда, а не дать мне немного свободы и личного пространства. — Ли, детка, я тебя совершенно не узнаю. — Ей понадобилось сделать несколько шагов, чтобы пересечь расстояние что нас разделяло и обвить тонкими ледяными ладонями мои плечи. Я обняла ее в ответ, испуская тяжелый вздох. Мама, мама… Как же ты не видишь, я больше не малышка. — Ведь я хочу как лучше, хочу отвезти тебя домой, где все сможет вернуться на круги своя. — Ледяные губы коснулись моего виска, и я закрыла глаза, собирая все силы, чтобы снова попросить ее услышать меня. — Тебе вовсе и не нужно меня узнавать, — тихо произнесла я. — Вряд ли после правды, что я узнала о катастрофе, я могла остаться прежней. Я знаю, по чьей вине погибла вся моя семья, я видела, как он… — мой голос сорвался, а слова застряли в горле. Перед глазами стояла самая отвратительная, пугающая картина в моей жизни. Больше я никогда не смогу этого забыть. — Если я вернусь в Денали вместе с тобой, я застряну в собственных мыслях и каждый час, каждый день буду проигрывать в голове самый ужасный момент в моей жизни. Потому что они погибли из-за меня, — прошептала я, и Таня сильнее стиснула мои плечи, заглядывая мне в глаза и одновременно не решаясь прервать и не соглашаясь с моими словами; это было буквально написано у нее на лице. — Мне бы очень хотелось закончить учебный год именно здесь, если Карлайл и Эсме позволят мне остаться, — тихо добавила я. — Мышонок, в случившемся нет ни капли твоей вины. Прошу, никогда не думай иначе, — прошептала мама, мягко касаясь моего лица. — Кейт будет счастлива услышать от тебя желание добиться столь радикальных перемен, — улыбка была вынужденной, грустной. Да, терапия Кейт могла бы помочь мне и раньше, но тогда я была совершенно к этому не готова, а теперь… — Не могу поверить, что моя милая Ли успела так сильно измениться за это время. Я горжусь тобой, мышонок. Я закрыла глаза, утопая в ее объятиях и чувствуя тоску. Как бы сильно мне не хотелось здесь остаться, я буду скучать без нее. Все это время мне ее не хватало и я искала любой способ, чтобы восполнить недостаток ласки и любви. А теперь она здесь, со мной. И мне больно от мысли, что рано или поздно ей придется улететь. — Карлайл и Эсме не против, чтобы ты осталась здесь, вместе с ними, — тихо произнесла мама, и я лишь сильнее прижалась к ее груди, испытывая неоднозначные чувства. Она молчала, перебирая короткие пряди на затылке, что никогда не попадали в прическу. Ее тихий голос был похож на нарастающий рокот дождя, что стучит по листьям. — Я могла бы остаться здесь до тех пор, пока я тебе нужна. Наверное, это были самые нужные слова в этот момент. Это была та самая доза любви, то самое взаимопонимание и поддержка, в которых я так отчаянно нуждалась. За одно мгновение расстройство сменилось на воодушевление: сколько всего мне нужно ей рассказать, о скольком нужно спросить. Хочу сыграть для нее на рояле, хочу гулять вдоль реки и ломать первый лед, хочу разговаривать всю ночь напролет под недостижимым звездным небом… — Я бы очень хотела, чтобы ты осталась вместе со мной, — с надеждой произнесла я. Таня тепло улыбнулась и кивнула. Я вгляделась в ее янтарные глаза и облегченно вздохнула. Насколько же проще мне будет меняться, привыкать к по-настоящему новой жизни, когда она будет рядом со мной. Ее поддержка и одобрение — то, чего мне действительно не хватало и теперь я готова обрести себя вновь. Это был вечер музыки, шоколадных десертов и секретов, которыми я хотела поделиться только с ней. Мы бродили под звездами в безлунную ночь, и я чувствовала себя так, словно получила новый шанс на прекрасное начало. Быть может, все это благодаря лекарствам, которыми снабжал меня Карлайл, или это действительно перемены внутри меня. Я ждала нового дня с предвкушением, ажиотажем и улыбкой на губах, потому что была невероятно рада увидеть друзей, которые за такое короткое время успели мне напомнить, что значит — быть подростком, у которого блестят глаза в ожидании самостоятельной жизни в колледже, полном возможностей, захватывающих событий и историй, что запомнятся на всю жизнь. Я не хотела напрасно беспокоиться о том, что может случиться через месяц или десять лет, я хотела найти себя. Почувствовать жизнь и пользоваться моментом, пока у меня есть такая возможность. Я никогда не забуду день, когда потеряла всю семью и не предам память о них. Арчи навсегда останется моим маленьким супергероем, самым восхитительным братом на свете и быть может однажды он вернется ко мне в образе сына. Но это уже совершенно другая история будущего, которое однажды может наступить.