Кармакод. История первая. SnoW/White Suicide

Королева Беатрикс Оранская сидела за шитьем в глубокую зимнюю ночь. Огромный живот мешал принять требуемую по этикету позу, ей пришлось непристойно широко расставить ноги и позволить ночному ветру свободно забираться под подол платья. Пальцы на отекающих руках болели, нитки вились и путались, вышить гладью небольшое озеро на полотне не получалось. Но шитье было единственным, что помогало не уснуть, отвлекало в условиях, когда ей запретили пить кофе и чай. Целая страна у нее на побегушках, готова броситься выполнить любую прихоть, но у нее нет прихотей. А та, что есть — невыполнима. Она беременна близнецами, она мучима кошмарными снами о них, она не желает спать, она боится спать. В очередной раз заклевав носом и уколовшись об игольное острие, она проткнула подушечку указательного пальца. Безучастно проследила, как кровь капнула на живот, раздумала промокать пятно салфеткой. Тяжело поднялась, одной рукой держась за подлокотник кресла, а второй — придерживая вываливающийся из эластичного пояса живот, и подплыла к распахнутому окну. Легкие прозрачные занавески вылетели во внутренний двор, игривый ветер свободно трепал их, как сейчас треплет темно-каштановые монаршие волосы. Кровь из пальца еще текла и залила снег, выпавший на открытый подоконник, попала на чайную розу, расцветшую там с вечера. Больше цветов у Беатрикс не росло, только эта роза в высоком фаянсовом горшке. Лепестки ее бледно-оранжевые, одевшись в багрянец, стали вдвойне прекрасней. Завороженная, королева снова уколола палец, чтобы выжать больше крови и закрасить весь цветок в горячий бархатный оттенок. Еще один сильный порыв ветра внес занавеси обратно в опочивальню, Беатрикс поежилась от холода, схватила обеими руками живот, покачнулась и упала без чувств. Зашедший четыре часа спустя камердинер нашел свою королеву в луже отошедших околоплодных вод и комьях земли: на полу валялись разбитый цветочный горшок и поломанная бордово-красная роза, странная на вид, неизвестного сорта. Еще через полчаса из чрева не пришедшей в сознание женщины вышла плацента. Но где же были новорожденные? Роскошная колыбель, приготовленная для них в центре этой комнаты еще полгода назад, пустовала. В рыхлом снегу на подоконнике, обильно забрызганном кровью, никаких следов, указывавших на то, что младенцев могли выбросить из окна, не нашли, и всё же король забил тревогу и отправил прочесывать всю местность вокруг замка. Слуги и добровольцы вернулись ни с чем. Правда, один заезжий фермер нашел под дворцовой стеной труп пастушьей собаки. Пришлось вызывать полицию и начинать расследование. Утром Беатрикс умерла. Кардинал Якоб де Йонг, архиепископ Утрехтский, оперативно прибывший, чтобы подготовить королеву к погребению, не смог подойди к ее ложу, устрашившись — ее голову и шею обвивали две длинные черные змеи. Еще одна змея помельче, бело-желтый альбинос, лежала на животе, свернувшись и спустив кончик хвоста к паху монаршей особы. Кардиналу пришлось оказывать на месте медицинскую помощь — его сразил инсульт. Подтвердить свои слова ни тогда, ни позже, перед королевским судом чести, ему не удалось: на теле королевы никаких рептилий обнаружено не было, никто их больше не увидел. Однако слух о происшедшем просочился из королевского дворца, здорово мешая полиции понять, куда пропали дети и были ли они вообще. Народ единогласно решил, что Беатрикс сношалась с нечистым и после родов сатана утащил и ее саму, и ее двойню в ад.

* * *

— Бредово-то как. И унизительно. У людей столько идиотских предрассудков, — изрек Юрген после недолгого молчания. Данаис сосредоточенно держал двумя руками колышущийся разлом, похожий на прозрачный студень с расплывчатыми зеленоватыми краями. Резать ткань пространства-времени демон решил в метре от стены из соображений безопасности, не задев и не повредив при этом ничего, кроме застоявшегося августовского воздуха. Через разлом просматривалась полутемная королевская усыпальница Ньиве Керк в Делфте. — Там ее могила? Эти трусливые священники так и не причастили и не соборовали ее? — Нет. Но она умерла с сознанием выполненного долга и обрела покой. Мы не были брошены ею на произвол судьбы, и узнай она, что нас запечатало в Рубеже серебряным зеркалом — воспротивилась бы. Одиночества она для нас не хотела. — Она любит нас в смерти? — Любит. Теперь ты знаешь, кто наш второй родитель после прогиба и деформации реальности. — Что дает это знание мне — понятно. Но что дало оно тебе для завершения плана? — Отсутствовавший фрагмент тебя. Вся цепочка от рождения и смерти, каждый день и час, зашифрованные в твоем непрерывно бьющемся сердце и дыхании — она мне нужна. Кусочек за кусочком я должен расшифровать, идя от конца к началу, но одной расшифровки мало. Ужасные преступления, которые мы совершили в глазах общества и которые являются таковыми исключительно с точки зрения их пристрастного правосудия, позволили мне добыть физические и метафизические инструменты для создания подходящего по размеру разлома в стене Мироздании. Я перечислю по порядку. Четыре физических вещества: кровь, пот, сперма и слезная жидкость — их ты извлек и впитал из тела Дэнниса, это была твоя задача; он твой творец, а ты — его муза. Я взял на себя более сложную и рисковую аферу по добыче четырех антивеществ: преданности — эссенции сердца, жадности — эссенции желчи, лицемерия — эссенции голоса и... последнее антивещество — доверие — я ошибочно принял за эссенцию дыхания и напрасно обыскался именно его. Я посетил еще раз Шестой Дом, прося совета, лорд великодушно подсказал мне, откуда начинать, и ты, ничего не понимая, но слушаясь меня — выколол Дэннису глаза. Четвертым антивеществом стала эссенция зрения. Со дна виртуальных колодцев — его зрачков — я вычерпал доверие как воду. Всё, что нам осталось — замкнуть его вместе с другими элементами в двойную петлю. В центре петли откроется Церебрарум, и гнетущее шествие по трупам невинных для тебя закончится. Займешься, чем сам захочешь. — «Церебрарум»? Что это вообще такое? Я и сейчас едва ли понимаю, о чем ты. — Смотри, — Данаис раздвинул пролом шире, наполовину исчезая в нём, и поманил брата подойти поближе. Королевский склеп померк, между зеленоватыми краями сгущалась чернота, массивная и постепенно втягивающая в себя. — Над Церебрарумом я изрядно поломал голову, потратил много ночей, излазил и истоптал все библиотеки преисподней. Асмодей не присылал мне помощь, я должен был догадаться сам. В конце концов, перерыв тонну манускриптов и почти с ума сойдя от запаха старого пергамента, я зацепился за повторяющийся на разные лады завет: Восемь рождают Девятого. Еще чуть-чуть изнасиловав себе мозги, я понял, что нам требуется. Последнее жертвоприношение — и девятый ключевой элемент высвободится из тела нашего творца. Как страстно он желал познать свою музу, болел ею с юных лет, одержимый сильнее иных религиозных фанатиков, но даже не подозревал, что страсть болезненная эта жила не в нём, не в его бессмертной душе. Ты убил его, душа благополучно покинула тело, но страсть — осталась. И только страсть нам и нужна. Он не просто был порезан и покалечен тобой, не так, как бросают и разбивают из каприза дорогих фарфоровых кукол. И клинком предательства пронзен не от моей неимоверной кровожадности, не случайно. Уразумей это сейчас и не казни себя. Его тело — наша главная добыча. — Я слышу, — Юрген опустил печальные глаза и оглянулся: Дэннис лежал в углу комнаты, белый и бестревожный, с широкой повязкой на голове, закрывавшей нос и глазницы. Из груди у него по-прежнему торчал тусклый кинжал. — Я внимаю. Но радостнее не становлюсь. Зачем ты порезал реальность? — Я должен ее покинуть. Мы оба. Мы уходим совершить последний акт. Ты всё еще не понял? Прости, мне тоже сложно. Этот скудный несовершенный язык... — Говори хоть на латыни. Повтори всё снова, всё как есть. — Четыре вещества и четыре антивещества соединяются в восьмерку бесконечности. В центре, в пересечении петель, формируется как бы место под «дверь»: еще не она, а возможность поставить дверь и перейти в свежесозданную бесконечность, как в новую вселенную, пустующую и бесформенную. Девятый компонент — Церебрарум, элемент Познания — и является такой дверью. Это запретное знание, тайна над тайнами, недоступная людям, но мы больше не люди, помнишь? Я внимательно изучил условия из рисунков на живых картах Шестого дома: элемент Познания высвобождается при наличии остальных восьми и только когда двойная петля ∞ уже собрана и намертво скреплена определенным образом — иными словами, когда никакое внешнее воздействие не cможет ее разрушить. Но есть обратная проблема: готовая петля начинает уничтожать пространство непосредственно вокруг себя, а на отдалении — вносить искажения и ломать естественный ход времени. Я сообразил, что смену наших сущностей лорд сделал именно с помощью такой петли, но его искусство пластичных деформаций — врожденное. С ювелирной точностью он создал прогиб реальности для нас так, как мне не повторить. Как его амбициозный, но не слишком умелый ученик, я экспериментирую в безопасной среде. Вот поэтому нам нужно сбежать из мира хрупких и ломких вещей, вот поэтому я настойчиво подталкиваю тебя к разлому. Я испытал сложности с поисками Церебрарума и заставил тебя дополнительно пострадать и понервничать из-за коварства нашей судьбы: Познание оказалось заключенным в теле Остерманна, и вместе с тем — душа его была вместилищем Доверия. И все четыре вещества из списка — тоже в нём. Не многовато ли на одного человека? Разве так бывает? Я думал, лорд желает меня обмануть, жестоко поводить за нос у самого финиша. Но момент недомолвок прошел, он выполнил свою часть сделки на совесть. — Продолжай. — Я уничтожу тело нашего творца. Что бы ты ни увидел в ходе жертвоприношения, не горюй о нём — мертвецы не ощущают боль. — От него не останется ничего для погребения? Он ведь не был атеистом, он хочет единения со своим уродливым Богом, а тот не примет его без долгой церемониальной возни. — Ты ошибаешься, любовь моя, ох, как ты ошибаешься... Он продался дьяволу душой и телом, и дьявол этот — ты. — Но я не дьявол! — Юрген сам дернулся от своего вскрика и добавил потише: — Никакой я не дьявол. Не умею заключать контракты, не ровня Асмодею, ни хрена не понимаю в бизнесе. И я точно никого не покупал. — Мы вернемся к этой теме позже. Церебрарум — всё, что должно волновать тебя сейчас. Он открывает дверь не только в бесконечность другой реальности: он становится дверью внутри двери. Любой двери, ведущей куда угодно, куда ни пожелаешь попасть. Теперь слушай внимательно, Юрген: ты войдешь со мной в разлом, тебя благосклонно примет Тьма, укроет, чтобы мы не навредили ритуалом нашему миру, и защитит — чтобы надоедливый мир, в свою очередь, нечаянно не достал и не потревожил нас. Двойную петлю из восьми элементов я замкну на тебе, надену самым драгоценным украшением, и ворота Познания отворятся — в тебя. — В меня?! — Да. Я войду в тебя, как в третью реальность или сверхреальность, неизведанные пространства и времена: тоньше, загадочнее и непонятнее всех этих привычных мирков, состоящих из грубых булыжников — холодных или разогретых до немыслимых температур, но всё равно — просто булыжников. Я не могу угадать, что мне встретится там, но сверхреальность будет состоять только из тебя. Я войду так осторожно, чтобы ты не ощутил меня, чужеродного, и прочитаю код твоей сущности. Он будет в небе над моей головой и в тверди под моими ногами, и в солнце слепящем, и в мраке, пожирающем все другие серые тени, и в каждой мельчайшей пылинке, осевшей на моей коже. Ты будешь везде, а я — в твоем плену. Вероятно, мне покажется, что я заточен в тебе миллионы лет. Но этого времени как раз хватит, чтобы я расшифровал большущую книгу, которая есть ты, от корки до корки, чтобы узнавал каждую букву, на память вызубрил (тут толкуй мои действия, как хочешь), а узнав тебя целиком — запечатал. — Зачем? — по сумрачному виду Юргена нельзя было понять, удивлен он или просто решил, что его брат свихнулся. Но скорее первое. Данаис терпеливо обнял его лицо в ладонях. — Лучше спроси «как». — Как? — Нельзя запечатывать код вселенской сущности внутри ничто — это всё равно что водить пером по воздуху, не имея бумаги. Поэтому я беру с собой в твою бесконечность одну маленькую, но невероятно твердую вещицу. Самую твердую и прочную, и ничего прочнее во вселенной уже не найдется, это — единственный уцелевший экземпляр, — Данаис достал из кармана округлый камень, белый и мерцающий, похожий на миниатюрный метеорит. — Узнаешь? — Тот самый... кусок Рубежа, да? Не с этой ли целью он был помещен лордом вне атмосферы планеты, закаляться в космической радиации? — Именно. Земные сорта материи не выдержат и рассыплются в пыль. — А объем информации? — Наш псевдосложный мир можно закодировать и скопировать на носитель размером с песчинку. Не беспокойся, места внутри хватит. — А что потом? Ты засунешь меня в камень и я умру? — Не тебя! Как у тебя язык вообще повернулся... — Данаис поморщился. — Ну, ты с детства ненавидел мои шутки. Я слишком метко угадывал в них твои страхи, бесцеремонно топтался по ним тяжелыми ботинками... будил агрессию, заставлял тебя бороться. Чтоб ты перестал бояться. Но один страх ты победить не смог, дорогой. — Не важно, я больше не ребенок. Никто не умрет, пока я тут главный, а если вздумаешь скончаться ты — вернешься с того света, принудительно. — Злой какой, — Юрген наконец-то перестал казаться несчастным и уткнулся в его плечо. — Во внутреннем коде сущности зашифрована твоя судьба, как форма и метод твоего бытия, длинная карта, со всеми поворотами, падениями и взлетами. Ответ на вопрос, что значит быть тобой, и нечто большее — твоя персона с головы до пят, твой облик, и то, что ты привносишь собой во внешний мир, твоя божественная энергия созидания или твоё адское проклятье в адрес всему живому и пожелание, чтоб они поскорее сдохли. В древних фолиантах ада нашлись образцы чужих сущностей. Я увидел в совокупности кодировок хитроумное переплетение души с ее грядущим предназначением и уже найденным смыслом и целью, ее прошлое и ее будущее — всё записано как бы вне круговорота времени, всё было до, всё будет после, и всё едино в тебе. Устав мозолить язык заумностями, я коротко назвал это нерушимое единство с судьбой «кармакодом». Кармакод нельзя изменить, заменить, сломать или нарушить. То есть теоретически можно, но, как в случае с нарушением естественного порядка вещей, это ведет к катастрофическим последствиям. В общем, не подумай, я не собирался этого делать: я конечно псих в розыске, но безумен не настолько. Однако я хочу обеспечить тебе спокойную и приятную жизнь среди людей, ту, которую ты смог бы назвать нормальной. Не спрашивай, что именно я наколдую, взяв лорда себе в крутые сообщники, просто... отдайся мне. Доверься полностью, как доверял всегда. Закончив колдовать, я закрою дверку в тебя, уничтожив Церебрарум и намертво запечатав уже не тебя, а то место, в котором ты отворялся, чтоб никто не смог повторить мою неслыханную дерзость. Для этого лорд выдал мне свою личную змеиную печать — красный Фриггор. Я узнал, что есть также черный Фриггор, но черный — инструмент не для деликатного опломбирования замков, которые стоит навеки запереть, а наоборот... ключ. Не будем о грустном, нам пора. — Грустном?! Ты никогда не грустишь, Данаис. Рассказал мне такие чудесные штуки про замочки и отмычки, любой вор позавидовал бы, но тебе всё мало, тебя что-то гложет, покоя не дает. Что ты мне не договорил? Ключом к чему служит черный Фриггор? — К Девятым вратам. Вратам Пустоты. Не тьма, не свет, не вечность вне времени... Пустотой был Хаос, но он превратился в Ее противоположность, чтобы рождать отдельные миры и упорядочивать их. Пустота не такая. Она... я не знаю какая. Но хочу узнать. Хранит ключ от Врат повелитель Асмодея — сам великий неназываемый Князь. С помощью черного Фриггора в Пустоту можно лишь попасть, но не выйти наружу. Однако я узнал, что тот, кто в Ней побывал и вернулся, перерождается. Обретает больше, чем силу и способности богов, становится равным Хаосу, его власть превосходит всё, что может представить воображение, потому что воображение ограничено, а эта новая власть — нет. — Сказка, сочиненная для детишек демонов. Если вернуться нельзя. — Вернуться можно. Но при одном условии: если сердце отчаянного выскочки ковала Тьма. Такое сердце помещено вглубь ледяного монокристалла, и живет оно вечно, под очень толстой коркой. Разумеется, лед кристалла состоит не из воды — это камень, особая структурная модификация самой Тьмы, но он прозрачный, и его температура... — Я понял. Все миры, по большому счету, состоят из булыжников. Все сердца должны модно одеться в броню из булыжников. И тогда наконец мы будем счастливы и довольны. — Опять ты остришь. — Правду говорю. Почему твоей милой Пустоте кристалл матушки Тьмы не по зубам? — Дело не в хитрожопом материале, хотя он и уникален, а в температуре абсолютного нуля. Настолько холодное и неприступное сердце Пустота не поглотит — не заметит. Всё, что появляется, отличное от Нее, Пустота превращает в самое себя. Всё, что имеет энергию — теплоту, частицы, что непрерывно движутся и взаимодействуют, нарушая торжество вакуума — останавливается и умирает. Но вот появляется сердце, неотличимое от Нее, и обманывает Ее, не нарушая принцип, на котором зиждется вакуум. Нет энергии, нет взаимодействия. И посмевший вторгнуться в Нее не будет принят за живое и дышащее существо и не погибнет. И лишь с таким сердцем можно Ею повелевать. Этих сердец на свете два: княжеское... и моё. Мне едва не стало дурно от мысли, что было бы, завладей я черным Фриггором. Но я подобрал слюни и поблагодарил за щедрость, и без того неслыханную. — А законы физики-то работают, м? Даже Пустота им подчиняется, — на губах Юргена играла нежная злая улыбка. — По какой любопытнейшей причине у тебя не стандартное заводское сердце? Цени, что не спросил, почему оно не такое бешено пылающее, как моё. — Ну... — Да замолчи, пока я шею тебе не свернул или череп не раскроил! Дай поорать и отвести душу. Кто тебе вообще принес сердечные чертежи, разбазаривая секреты, которые выгоднее было бы продать на черном рынке? Не Асмодей ведь? Он наш заботливый папаша, а не вор и злоумышленник. Он разве что в страшном сне видел, как нежно любимое чадо мечтает завладеть ключиками от Девятых врат и сгинуть. — Нет, это не он. — Конечно, мир и без него полон беззаботных идиотов. — Секретарь лорда... — ...любит болтать, я вижу. Скотина козлоногая, язык без костей. И ведь хороши же последствия, — Юрген отплевался ядом и вынужденно посерьезнел. — Но я верю, что великий Князь мудр и достаточно осторожен, чтобы не передавать черный Фриггор посторонним. А слишком много осторожности в наших условиях не бывает. Всевластье тебя не украсит, Данаис, лицо сразу тухлое, угрюмое и изможденное станет, в вечных тучах... ищущее и одержимое. Прошу, не поддайся новому соблазну. Ты уже обрел сокровенное знание, не менее опасное и ни в чем не уступающее порождениям Пустоты. Полнота власти, сосредоточенной в тебе, наводит ужас во вполне приемлемом количестве — так, чтобы мне хотелось сбежать от тебя с воплем «больной ублюдок!». И тем не менее я вверяю себя в твои руки, смело, слепо и, наверное, опрометчиво, не спросив о твоих подвигах больше ничего. Я надеюсь, тебе будет этого довольно. Всё, я иссяк с нравоучениями, радуйся. — Мне не нужен черный Фриггор, когда у меня есть ты. И я больше не вернусь в Шестой дом. За помощь заплачено цену крови, и хоть лорд всегда жаждет новых смертей и поглощает любые загубленные души, которые я приношу ему... я остановлюсь. Я обещаю. — Ты обещаешь — пока не сочинишь какой-нибудь новый коварный план. И там опять наша песня хороша, запевай сначала: вымоченные в собственной кровище трупы, вкусная сырая печень на ужин, уже менее вкусная и свежая печень на завтрак... — Лучше бы ударил меня. — Ладно, прости. Я готов следовать за тобой в разлом реальности к такой-то матери, попасться нечаянно к черту на рога, или в галантерейный магазинчик, или в очередь на запись к мэру Гааги, или за дешевым мармеладом, или кататься туда-сюда на маршрутках, и просто... иду, куда скажешь. И делай там со мной, что хочешь — но только делай. Я смачно надаю тебе по морде позже, времени в обрез, тело Остерманна коченеет, виноват, что составил столько раз буквы алфавита в слова, зато мне полегчало. Давай уже закончим. — Вынь из него сердечную мышцу, спрячь в морозилке. Можно вместе с кинжалом. Я тем временем пронесу тело сквозь барьер, и разлом станет стабилен. Как будешь готов — иди в темноту. Там ровно шаг. Я жду тебя, Юрген.