У меня выступает холодный пот на лбу, руки Майка, до этого бездейственно лежавшие на столе, сжались в кулаки. Кружка с остатками чая полетала в стену, орошив меня и Фрэнка мелкими осколочками. Один из самых крупных угодил Фрэнку в бровь, из которой моментально пошла кровь, но Фрэнк даже не ойкнул, разве-что улыбка покинула его лицо.
Майк, не говоря ни слова, встал из-за стола и направился к выходу. Даже не взял куртку, вышел из дому. И единственное, чего я боюсь, что он не вернется.
Тоже встаю из-за стола, и, схватив его куртку, выбегаю следом. Он окидывает меня взглядом «ты мне никто, ублюдок», забирает куртку и разворачивается прочь, только не так легко, милый.
Я резко напрыгиваю на него сзади и валю в сугроб, начиная надевать на него куртку. Рано или поздно, но конфликт я сглажу, умолю его и верну домой, плевать как, но я это сделаю — сам виноват, сам и верну. А вот, если он заболеет — с простудой не договоришься.
Меня отпихивают, бросают на расчищенную тропинку перед домом и плюёт в ноги. Должен признать, это было самое обидное, что он мог сделать.
— Майк, — в уголках глаз скапливаются слезы, дышать становится труднее, — погоди, а? Бей, матери, только не уходи. Пожалуйста.
— За что бить?
— Измена…
— Я не могу тебя бить, — он подходит ко мне и спускается на корточки, я приподнимаюсь на локтях ему навстречу, — и ты это знаешь, — проводит рукой по моей щеке и приближается нависает прямо надо мной, — но ты — неизменяемая шлюха, Билли.
— Да, — я уже глотаю слезы, а ком в горле перекрыл дыхание, — но я больше не буду, Майк, вернись, пожалуйста. Ты нужен мне.
— Был бы я тебе нужен — не трахался бы в душе с Фрэнком.
— В душе?
— А ты думаешь, я не слышал?
— Почему тогда…
— Почему молчал? — Он вопросительно выгибает бровь и продолжает — Надеялся, что ты сам признаешься, хотя знаешь, Фрэнк сделал это куда веселее.
— Почему ты не можешь просто ударить меня и забыть?
— Забыть измену… Звучит не реалистично, хотя, реалистичней, чем ударить твою смазливую мордаху.
— Майк.
— Что, шлюха?
— Я не шлюха.
— Почему это?
— Я не блядую, он сам затащил меня в душ.
— А как ты оказался там голым, а?
— Я проснулся, пошел в душ, разделся, открыл кабинку, а там Фрэнк голый, я развернулся, чтоб спасти зад, от человека, дрочившего напротив…
— Развернулся, в смысле, спиной?
— Я знаю, идиот, забыл закрыть дверцу, но сонный был и не соображал нихрена.
— Да, Билли, ты идиот.
— Я потянулся за джинсами, а он затащил меня за талию и…
— Не тарахти и не продолжай. Тре никогда бы тебя не изнасиловал.
— Лучше бы изнасиловал…
— Так ты, значит, не против этого?
— Против. В этом и вся суть изнасилования, Майк.
— Значит, если это было не изнасилование, то ты был не против.
— Был бы, если б кое-кто с псевдонимом Тре Кул, не начал «давить» на эрогенные точки.
— И откуда же он их знает, а?
— А я, блять, откуда знаю?
— Шея и талия?
— И что?
— Не, ничего, кроме секса с другим.
— Майк.
Он глубоко вздохнул, распрямляясь и вытаскивая сигареты из кармана. Покопавшись еще немного, нашел зажигалку и закурил. Я продолжал лежать на дорожке.
— Я освежусь, вернусь вечером, до полуночи, если до этого не объявлюсь в доме, бей тревогу. Я ясно все сказал?
— Ты простил меня?
— Можешь считать, что да. Но, если это повторится еще хоть раз, я изнасилую тебя, задушу на твоих глазах Фрэнка, убью вас обоих и совершу суицид. Ясно?
— Я-ясно… — Я нервно сглотнул, знаю, что он этого не сделает, но звучит все равно пугающе. Скорее всего, он просто уйдет, и от меня, и от группы, и вот этого я точно не переживу.
— Отлично, возвращайся в дом, простынешь же.
— Я тоже покурить хочу.
— Держи, — он протянул мне сначала сигарету, а потом, дождавшись, когда я возьму ее губами, протянул мне руку, чтоб я встал и дал зажигалку, — только одну.
— Я люблю тебя.
— С сегодняшнего дня я сомневаюсь, — он сделал затяжку и посмотрел мне в глаза, выдыхая мне в лицо белый дым.
— Больше никогда не дам тебе повода для сомнений, — я тоже затягиваюсь, вдыхая и сигарету, и дым, которым меня одарил Майк.
— Очень на это надеюсь, ведь ты же понимаешь, что второго шанса не будет?
— Он всегда будет у тебя, — еще одна его затяжка.
— О чем ты? — Он произносит это на выдохе, и создается впечатление, словно он выдохнул слова, которые стали дымом… Немного странная ассоциация.
— Если вдруг что-то случится, у тебя всегда будет и второй, и третий, и тысячный раз. — Затягиваюсь в третий раз и медленно-медленно выдыхаю белый яд.
— В этом мы с тобой разные, — он докуривает сигарету и тушит ее о подошву ботинка.
— Я тебя и таким люблю.
— За последние пять минут ты сказал это уже два раза, ты что-то недоговариваешь мне? — Выкидывает бычок в ближайшую мусорку и поворачивается ко мне лицом, зажигая новую сигарету.
— Если я до расскажу, ты уйдешь от меня, — делаю последнюю затяжку и опускаю взгляд на его ботинки.
— Не понял? — Не хочу видеть его лица, потому что мне страшно. Тупо страшно, что он сделает, если узнает.
— Майк, я не могу, — бросаю бычок в снег и тушу ногой.
— Рассказывай сейчас. Быстро, — он глубоко затягивается, и это единственное, что выдает его нервы, — тебе ничего не будет. Я не ударю, не буду обзывать. Просто важно знать все.
— Я… Мне… Понравилось, утром. — Туплю взгляд еще сильнее, кажется, сейчас просто не выдержу и упаду перед ним на колени, но надо хотя бы размазанные по полу остатки гордости сохранить.
— Я слышал, — он подходит впритык ко мне и поднимает за подбородок, заставляя смотреть прямо в голубые глаза, — очень хорошо слышал, — заставляет стыдиться еще сильнее.
— И ты…
— Ничего не в порядке, но и ничего, что нельзя было бы изменить и простить.
— То-есть ты…
— Билли, я простил.
— Спасибо, — закрываю глаза и полностью кладу подбородок на его пальцы, чувствую, как он обнимает меня. Становится намного легче.
— Мне все равно стоит освежиться в каком-нибудь баре. Одному.
— Ты стал часто пить один, раньше мы делали это только вместе…
— Прости.
— Я помню, что когда ты связался с тяжелыми… Антидепрессантами тоже часто уходил один, я волнуюсь.
— Не беспокойся, — он отпускает меня и затягивается почти сгоревшей сигаретой.
— Не могу, ты же знаешь.
— Знаю, но ты все равно не беспокойся.
— Ладно, иди, буду ждать до полуночи, Синдерелла.
— Хорошо, пока, женушка.
Обмен любезностями завершен и я возвращаюсь в дом, немного дрожа от холода и заранее переживая. Фрэнк, тем временем, уже убрал все до единого осколки, протер стол и аккуратно разложил страницы с текстами, даже обработал себе бровь и небрежно наклеил пластырь.
— Как тебе тексты? — Заметил, что он читает самый последний, из мною написанных.
— Не плохо, но есть, что корректировать, — нахмуренный, он внимательно вчитывался в наборы букв на странице.
— Рад, что тебе нравится. Майк вернется в двенадцать.
— Вернется?
— А ты не хотел этого?
— Хотел, просто странно, что он так отреагировал…
— Я изменил ему с тобой, вообще-то, этого стоило ожидать.
— Он забрал сигареты?
— Все до единой.
— От тебя несет никотином, падла.
— Он угостил меня одной, всего одной Фрэнк, — поднимаю руки вверх, мол, не виноват, и, вообще, я белый и пушистый, — сходим за ними в магазин? Времени, до установленного Майком срока возвращения, — еще навалом.
— Я не против.
— Там, кстати, не так холодно сегодня.
— Ну, если судить по твоим синим рукам, то ты просто желаешь мне простудиться.
— Я был там без куртки, в одной только рубашке.
— Так как вы с Майком себя не бережете, надо уметь.
— Комплимент?
— Лесть.
— Так ты идешь за сигаретами, или мне самому тащиться в этот злополучный ларек?
— Уже лечу, принцеска, — он встает из-за стола и направляется к вешалке со своей одеждой, неспешно натягивает один свитор, второй, медленно шнурует ботинки…
— Знаешь, я наверное сам сбегаю…
— Вот и отличненько! — Специально медленный был, падла, — А я пока дома посижу, твои тексты дочитаю.
— Супер. Боишься заболеть — так и скажи, — я строю недовольное лицо и бью сразу по самолюбию, совсем не хочу идти один, — Фрэнк? — В его глазах я видел ярость… Майка нет, пора спасаться бегством, не стоило все-таки трусом называть.
— Я боюсь? Да вот нихренашеньки я не боюсь, — мне показалось, или глаза его налились кровью? В любом случае, решение бегства не отменяется.
Я, прямо в рубашке, вылетаю из дому и не бегу, лечу в сторону киосков. Только пробежав три квартала понял, что это был за театр — за мной Фрэнк не бежит. Хм, я думал, его задело, но ладно, как-нибудь в другой раз, я тоже использую такую тактику, если мне лень будет куда-то идти.
Мне очень холодно, рубашка-то тонкая, как для -7 градусов мороза, и потереть руки о плечи мне явно не помогает. Иду я медленно, оглядывая каждый подъезд в надежде увидеть открытым хоть один, и, о чудо! Я нахожу его, открытая дверь манит меня как магнитом, освещая прекрасную перспективу чуточку согреться.
Захожу в подъезд и на полу сразу бросаются в глаза кучи шприцов разных размеров. Даже думать не нужно, чтоб понять, что тут местный приют нариков. Ну да ладно, этот еще из «приличных», я и в похуже местах продавал… Прикрываю дверь и прохожу глубже в подъезд, вижу валяющуюся в триппе сосущуюся парочку, у обоих в руках по косяку. Весело тут… Но чем дальше тем интереснее, вижу того, кто, видимо, за наличие веществ у той парочки и ответственный, а ступеньках второго этажа еще трое сидят, у тех уже шприцы.
Прохожу три этажа этого сброда, пока на площадке четвертого не замечаю высокого блондина, выглядящего явно лучше других, с таблеткой в руках, голова его опущена, но по одежде я понимаю, кто это…
— Майк?!
— Амс?
— Боже…
Он поднял на меня свои голубые глаза с невозможно расширенным зрачком, глаза сильно затуманены, сколько же ты принял, идиот?!
— Сколько таблеток ты уже проглотил?
Я подлетаю к нему и становлюсь на колени. Он, видимо, немного «трезвеет».
— Билли… Что ты тут делаешь?! Боги… Только не это.
На его немного прояснившихся глазах выступили слезы.
— Прости, прости, прости меня…
Его речь сильно замедленна, а радужки по-прежнему слишком широки, он быстро бросает в рот все содержимое ладони, я не успеваю ему помешать. Видимо, там была далеко не одна таблетка, что же ты делаешь?
— Прости, прости, прости меня…
— Майк, тихо.
Я вижу, как ему становится плохо, он весь бледнеет, я вижу как прикрываются его глаза, чувствую, как слабеет пульс, но вижу и то, что он сдерживает рвоту, не хочет выплюнуть все это дерьмо! Почему?
Сажусь на него сверху и, убрав его руки от лица, он больше не закрывает рот и у него идет пена. Дерьмо. Пытаюсь пальцами попасть как можно глубже в гортань, как бы противно это ни было, нужно вызвать у него рвотный рефлекс, он выблюет это все, и я спасу ему жизнь, у него явный передоз.
— Майк, Майк, Майк. Зачем…
Он, наконец-то, разворачивается и выблевывает все, что принял, но это далеко не все…
— Тихо, все хорошо, — голос мой тихий и спокойный, он должен его успокаивать.
Когда рвота заканчивается, вспоминаю, что от некоторых галлюциногенов нарушается работа легких. И у него она нарушена.
— Билли? Я думал ты мираж… Прости меня.
На его глазах снова слезы.
— Тихо, береги силы. Дома разберемся.
— Не разберемся, я принял слишком большую дозу…
— Чего?
— ЛСД.
— Сколько, Майк, сколько?!
— Не знаю, но в каждой таблетке средняя норма постоянного клиента, а я съел пять еще до твоего прихода. Я не хотел возвращаться домой.
— Боже, Майк…
— Мне тяжело дышать, Би.
— Тс… Молчи.
Беру его на руки и осторожно, медленно поднимаю.
Он, пиздец, какой тяжелый. Надо скорее дотащить его домой и… Я не знаю, что дальше. Я вообще ничего не знаю, мне страшно.
***
Прохожу уже две трети пути, осталась, буквально, пара кварталов… Боже, хоть бы позвоночник не сломать, сколько этот наркоман весит-то? За все время он не сказал ни слова. Это пугает еще сильнее, он не спит, просто смотрит ярко-голубыми глазами, цвета, которых практически не видно из-за радужки, в темно-серое небо.
Если это действительно было ЛСД, то сейчас он видит совсем не небо…
***
Наконец-то дома, я еле-еле держусь на ногах, стучу, чтоб Фрэнк-ленивая-жопа скорее открыл дверь, и мои мольбы были услышаны, дверь открывается и я заношу Майка на диван, укладываю и первым делом закатываю рукава.
Первая мысль — «пиздец».
Вторая мысль — «полный пиздец».
На венах следы от укола, значит, в его крови не только ЛСД.
— Майк?! — Голос Фрэнка выводит меня из прострации, я просто залип над Майком.
— Неси… Активированный уголь, много салфеток и ингалятор. Быстрее, Фрэнк, прошу.
Прикладываю голову к его груди, сердце бьется и он дышит, это сейчас главное. Но дыхание такое слабое… Слишком слабое.
Так, не время поддаваться панике. Только не паника, нет-нет-нет.
— Вот, Би.
Фрэнк тоже серьезней некуда, он это уже видел, много лет назад…
Выдавливаю ему активированного угля и засовываю в рот, заливая усмотрительно принесенной Фрэнком водой. Поднимаю его, такое мягкое сейчас, тело над диваном, чтоб он мог проглотить.
— Майки, давай, просто проглоти это.
Он глотает, это уже само по себе хорошо.
Опускаю его обратно на подушку, он даже не моргает, сомневаюсь, что он в триппе сейчас. Стеклянными глазами он смотрит в потолок, и неожиданно для себя замечаю, что из уголков его глаз начинают литься слезы.
Одна за другой, капли орошают его лицо, заливая все вокруг.
Кажется, будто он сдался.
— Майк, эй, ты меня слышишь? — Слабо трясу его за плечо.
Он кивает.
— Держись.
Снова кивок.
Вытираю салфетками лицо, губы, на которых застыла его же рвота. Запускаю руку в блондинистые волосы. Нельзя дать слабину, только не сейчас. Хочется сейчас свернуться калачиком где-то далеко и просто рыдать как девчонка, но я не девчонка, и сейчас я нужен Майку, нужно хоть раз проявить себя, не как тряпку.
***
Уже глубокая ночь, Фрэнк оставил мне пачку снотворного, сказав, что мне это пригодится, а в самой пачке уже не хватало двух таблеток, так что, думаю, ему уже пригодилось.
Вот только Майк все так же лежит, смотрит в пустоту и льет слезы. Я не могу спать.
Просто встаю со стула, на котором сидел до этого над Майком, и ложусь сбоку, обнимая его как подушку, мда, пожалуй, это идеальное сравнение, но в голову совсем ничего не лезет. Спать я не собираюсь, просто хочу, чтоб он чувствовал мое тепло, мою заботу, что я рядом с ним, даже сейчас. Хочу, чтоб он перестал плакать, хотя я и знаю, что все это из-за принятых им веществ и их влияния на психологическое состояние организма.
Бросаю взгляд на часы — четыре утра, примерно, три часа до момента, как действие ЛСД закончится, но что он принял кроме него?
Главное не заснуть, ему в любой момент может понадобиться помощь, и я должен быть рядом.
Только бы все обошлось… Пожалуйста, пусть все обойдется.
