The Originals: The Sunset of the Empire

       — Нет, — едва слышный шепот сорвался с губ неожиданно, стоило горькому осознанию накрыть каждую клеточку организма.       Ноги сами понесли меня вперед так быстро, как только могли, а в следующую секунду голые колени коснулись мраморного пола. Ладони мягко опустились на, казалось, совсем заледеневшие мужские плечи, обтянутые синей рубашкой.       — Нет… Не-е-т… — слезы медленно покатились вниз по щекам, а из горла вырвался невнятный громкий скулеж, когда руки притянули обездвиженное тело ближе, крепко прижимая к себе и качая в такт незамысловатой колыбельной. Мягкие мужские волосы коснулись лица, когда мои губы опустились на хладный лоб, а ладонь, ранее покоящаяся на плече мужчины, судорожно сжала черную ткань пиджака, уже испачкавшуюся женской тушью смешанной со слезами.        — Нет!        Слова ничего не могли изменить, а оттого боль в сердце лишь увеличивалась. Единственный по-настоящему близкий мне человек был мертв, лежал у Божьего алтаря, бездыханный и совершенно беззащитный. Таким он был всегда — слишком добр, чтобы убить, слишком слаб, чтобы по-настоящему защищаться.        Мой плач разносился по всей, уже давно не заброшенной, церкви, разлетаясь слабым эхом, но на самом деле горький и безутешный, изредка переходящий в отчаянный вой, присущий существам моего вида. Я просидела так бесчисленное количество времени, пока на щеках не застыли темные дорожки слез, горло не заболело от долгих рыданий, а тело не замерло, когда где-то за спиной раздались шаги, а вместе с тем скрип тяжелых церковных дверей.        Шаги остановились сравнительно недалеко. В гробовой тишине вошедших выдавали лишь неспокойные биения сердец, да громкое дыхание, и тогда я поднялась на ноги, аккуратно укладывая бездыханное тело на мраморные плиты. Медленно обернувшись к вошедшим, я почувствовала, как в груди заревело пламя такой силы, что на секунду даже пошатнулась, а в следующим миг мои глаза зажглись золотом, в котором безошибочно проглядывала горячая ярость и злость.        — Ты, — резко сорвалось с пухлых губ, а кулаки сжались так крепко, что заострившиеся когти тут же пустили кровь, что уже не в первый раз окрасила церковный пол багряным цветом. — Как ты посмела?        Женщина напротив в ответ лишь неопределенно вздохнула, сделала маленький шаг назад и упрямо вздернула подбородок, собираясь что-то сказать, но была прервана.        — Как ты посмела? — закричала я, срываясь на рык громко настолько, что затрепетали старые витражи на окнах.        Три до боли знакомые фигуры передо мной синхронно вздрогнули и опасливо переглянулись, но мои полыхающие золотом глаза были направлены лишь на одну. Хейли смотрела с легким презрением, и тогда я резко двинулась вперед, но в следующий момент меня остановил бархатный глубокий голос, призывающий остановиться и прийти в себя.        — Кая…        — Замолчи, — прошипела я в ответ, и ворвавшийся в церковь холодный порыв ветра, являющийся результатом выходящей из-под контроля магии, растрепал мои темные волосы, поднимая пыль в воздух и принося с улицы опавшую древесную листву. — Вы все стоите друг друга.        — Прошу, давай поговорим спокойно.        — Спокойно? — воскликнула я, и мой голос сорвался на истерический смех, тут же перешедший в плач. — Она убила его!        — Я не хотела, он сам вмешался…        Попытки женщины оправдаться не произвели никакого эффекта — разгорающийся в груди клубок отрицательных эмоций лишь увеличивался, а в следующую минуту моя подрагивающая кисть резко взмыла вверх. Тонкие пальцы с поблескивающими на них серебряными кольцами изогнулись и напряглись, и женщина напротив неприятно вскрикнула, упала на колени и по чужой воле быстрым порывом двинулась вперед и была пригвождена к высокой стене у церковного алтаря, не в силах сдвинуться с места.        — Прекрати! — воскликнул один из мужчин, и его глаза, в человеческом обличье так похожие на мои, резко приобрели золотой цвет, глубоко-глубоко пряча изумрудную зелень и небесные огоньки.        — А то что ты мне сделаешь? Что ты можешь? Ни-че-го. Ты годами упивался кровью невинных, так захлебнись же ею.        Дежавю, не иначе, и мужчина падает на землю, его скрючивает буквально изнутри и кровь тысяч жертв моментально выплескивается наружу, а тот, что стоит рядом, пытается помочь, без устали говорит о спокойствии и семейном объединении немедленно оказывается у противоположной стены, проклятьем приговоренный видеть каждый свой самый непростительный грех снова и снова.        Сегодня они все должны страдать.        Не обращая внимания ни на захлебывающегося гневом и кровью отца, ни на кровного дядю, противоестественные чувства к которому внезапно погасли от невыносимой ярости, я двинулась к Хейли, прожигающей меня злобным взглядом и пытающуюся хоть как-то сопротивляться древней магии, корни которой уходят в далекие времена. Взмахом руки я заставила ее кости медленно ломаться, причиняя тем самым ужасную боль, и, упиваясь женскими криками, коротко усмехнулась, чувствуя треск стен Божьей обители.        Все.        Мне хотелось рвать ее медленно и мучительно, буквально на куски, чтобы она понимала, что именно творится в моей душе, и какую боль она мне причинила. Тихо шепча заклинание, я с упоением наблюдала, как на груди гордой волчицы расплывается красное пятно, как красивый женский рот изгибается в немом крике, а руки выворачиваются будто под действием луны, и ожидала, когда же горячее бьющееся сердце окажется в моей руке, окрашивая ту в алый. Будет вырвано также, как совсем недавно было вырвано мое собственное.        — Ты хотела меня проучить, — тихо сказала я, без сожаления слыша хруст сотен костей и характерное шипение разрывающихся тканей. — Ты хотела отомстить мне и ей, но он не был виноват, а ты убила его!        Я уже почти ощутила чужое сердце в своих ладонях, когда позади послышался девичий вскрик, а напряженное тело вздрогнуло, прорисовав в уме кровавые картинки. Улыбка на лице непроизвольно стала шире, а глаза сузились, направленные на дрожащую от боли и страха за родную кровь Лабонэйр.        — Как это кстати, — шепнула я, резко разворачиваясь на каблуках к вошедшей испуганной сестре, зелено-голубые глаза которой резво метались от матери к отцу, а после и к неподвижному Айрону. Раны Хейли тем временем медленно затягивались, ведь основной удар был еще впереди. — Надежда, так вы ее называли? — почти невинным голосом поинтересовалась я, топя внутри себя любой здравый смысл. — Подойди к нам, Хоуп.        Но девушка не сдвинулась с места, судорожно сминая рукава своей толстовки и недоверчиво глядя на меня. Кипящий внутри гнев сделал в ответ свое дело — сильнейшая магия блокировала защиту девчонки, а сама она немедленно приблизилась, широко распахнув глаза.        — Что ты делаешь? — неверие в ее глазах на секунду заставило меня сглотнуть и отвести взгляд, наткнувшийся на мертвого брата, что отнюдь играло не в пользу первородной девочки.        Схватив сжавшуюся до крохотных размеров Хоуп за локоть, я вывела ее вперед, демонстрируя беззащитного ребенка ее родителям, а сама, стоя за ее спиной, оголила клыки в угрожающем жесте.        — Отпусти… — прохрипел Клаус, не справляющийся с собственным телом, но я лишь отмахнулась от него, буравя взглядом зелено-карие глаза Хейли.        — Какая ирония, — хмыкнула я, подходя к сестре максимально близко и крепко ухватив ее за плечо. — Прошло семнадцать лет и вы все снова здесь, — кинув на сгорбившегося и пребывающего в собственных мыслях Элайджу, я резко сжала тонкую шею Хоуп, царапая нежную кожу удлинившимися когтями. — И причиной вашего беспокойства снова является она. Что ж, здесь она родилась, здесь она и умрет.        Ответом мне послужил громкий женский крик, судорожный вдох Хоуп и грозное рычание Клауса.        — Не посмеешь…        — Еще как.

***

Тремя днями ранее.        Маленькая капля пота медленно стекала по шее, щекоча кожу, лицо жутко горело от пробивающихся через тонкий занавес солнечных лучей, и я недовольно поморщилась, резким движением скидывая с себя теплый шерстяной плед, мешающий даже дышать. Медленно перевернулась на спину и громко выдохнула, рассматривая бежевый потолок, усыпанный множеством трещинок и недоуменно нахмурилась, понимая, что провела ночь далеко не в своей комнате. Я села на кровати, чувствуя легкое головокружение от внезапного поднятия, и осмотрела помещение, в котором находилась.        Средних размеров комната, минимум мебели в классическом стиле, тут и там аккуратно разложены книги, а на одном из кресел, устроенных у окна небрежно валялся пиджак, принадлежащий, очевидно, Элайдже. Осознание последнего мгновенно заставило чуть подтянуть плед на себя, прикрывая голые ноги, неизвестно при каких обстоятельствах потерявшие джинсы, а также поправить светлую футболку, слегка растянувшуюся и открывавшую вид на бледные плечи. Прислушавшись, я уловила тихие шаги, мягкий шлепок капель о пол, и в следующую секунду одна из дверей, находящихся в комнате открылась, пропуская Элайджу внутрь.        Вампир тут же замер, взглянув на меня и приподнял бровь, приметив мой пристальный взгляд. Его волосы были чуть влажными от недавно принятого душа, а по шее, переходя на крепкую, накаченную мужскую грудь стекали капли воды, заставляя чуть облизнуть пересохшие после сна губы и с интересом наблюдать за их движением. Прикрытый лишь одним полотенцем, весьма хлипко держащемся на бедрах, Майклсон выглядел почти божеством, снизошедшим до простых смертных.        Стоит ли говорить, что я резко выдохнула, покраснела и отвела глаза?        — Как ты себя чувствуешь? — спросил он, сделав несколько шагов вперед и присев на противоположном крае кровати.        — Хорошо, — ответила я чуть хриплым голосом и вновь посмотрела на него, стараясь уделять внимание лишь темным глазам, пристальный взгляд который тоже не придавал уверенности. — Но почему я здесь?        — Вчера тебе стало плохо, — медленно ответил мужчина, чуть прищурив глаза. — Ты не помнишь?        Я недоуменно приоткрыла губы, сначала не понимая о чем именно идет речь, а после внезапно вспомнила события минувшего вечера и метнула взгляд на руки, показавшиеся до страшного грязными и окровавленными. Резко выдохнув, я закрыла глаза, видя перед собой лишь оторванную голову неизвестной мне девушки, которой не повезло показаться на глаза двум первородным.        — Эй, — заметив мою заминку, Элайджа чуть нагнулся ко мне, приподнял мой подбородок пальцами, крепко сжимая, и чуть улыбнулся. — Все хорошо, это была случайность. Ты была на взводе и…        — Нет, — я покачала головой, пытаясь отстраниться, но вампир не позволил мне этого, и я лишь чуть отвернулась, прикусывая губу. — Я потрошитель. Я не должна была так поступать с ней, даже убивать ее… Это слишком жестоко.        — Успокойся, ты не виновата. В конце концов это начал я, — Майклсон взял мои руки в свои и чуть придвинулся. — Ты должна понять, что подобное необратимо, когда ты вампир, тем более Майклсон. Нас всегда сопровождают смерти. И порой умирают самые близкие нам люди, и если зацикливаться на всем, то можно стать настоящим потрошителем, а не случайно сорвавшимся человеком.        — Ты явно привык к этому, — я усмехнулась в ответ, выпрямляя затекшую спину, и где-то на задворках сознания злой голос прошептал о неправильности бытия Майклсонов и их кровожадности, но был благополучно забыт, когда мужчина аккуратным движением заправил локон моих волос за ухо и провел костяшками пальцев по щеке.        — Мне тысяча лет, подобные вещи перестали трогать меня уже давно.        — Тебе тысяча лет, ты ведь жуткий старик, как я вообще могла с тобой целоваться?        Кто. Тянул. Меня. За. Язык?        Майклсон резко вздернул брови и удивленно взглянул на меня, а в его карих глазах отчетливо заплесали бесенята. Он ухмыльнулся и положил одну руку на мою шею, а другой сжал локоть, резко придвигая меня ближе к себе.        — Я могу показать как.        — Что?        В следующий миг его губы резко накрыли мои, заставляя тихо ахнуть от неожиданности, но не отстраниться, нет, ни в коем случае. В голову будто что-то ударило, и я смело накрыла руками мужские плечи, чувствуя, как под ними перекатываются крепкие мышцы, и от переизбытка эмоций выпустила когти. Вампир зарычал, подаваясь вперед, и, не сумев удержаться, я упала на спину, увлекая Майклсона за собой, заставляя того отстранится и заглянуть в мои глаза. В его собственных промелькнула тень неуверенности, и, когда мне показалось, что он уже готов окончательно отпустить меня, я провела языком по его голым плечам, слизывая вызванные моими царапинами капли крови. Тогда губы вампира опустились на мою шею, чуть целуя и покусывая, проведя дорожку к ключицам и оставляя красные следы, сразу заживающие и не оставляющие никакой надежды на появление темных засосов (не то чтобы мне хотелось). Одна рука Элайджи опустилась мне на талию, до боли сжав, другая упиралась в кровать у моей головы, а сам он, чуть оголив клыки, надкусил кожу у сонной артерии, делая глоток крови. Тихий стон вырвался из груди, и я чуть потянула короткие волосы на его затылке.        Где-то за пределами комнаты, в нескольких метрах послышался веселый голос Хоуп.        Последнее открытие меня не сильно обеспокоило, и я лишь прикрыла глаза, чувствуя, как постепенно губы первородного спускаются к груди, однако Элайджа, в отличие от меня, резко поднял голову, так что наши глаза встретились и нахмурился, прислушиваясь. Совсем недалеко от нас по коридору шла Хоуп в сопровождении Рона и явно была настроена пройти мимо комнаты своего дяди. Я испуганно расширила глаза, услышав глубокий смех своего брата, и собиралась что-то сказать, но Элайджа приложил ладонь к моему рту и, слегка теряя опору, едва не придавил меня тяжестью своего тела, заставляя обхватить коленями его бедра.        — Я чувствую запах Каи здесь, — внезапно смех Рона стих, и его полный непонимания голос был слышен прямо за дверью.        — Естественно, она ведь живет в этом доме, — беспечно ответила ему Хоуп, наверняка пожав плечами.        — Нет, это слишком близко, — мой брат упорно стоял на своем, и я прямо-таки видела как напряглись его плечи. — За этой дверью двое человек, здесь пахнет моей сестрой, а оттуда… Вожделением?        Господи, сказать, что мое сердце совершило кульбит это просто, нахрен, промолчать.        — Тшшш, — прошипела Хоуп в ответ, слышно ударив парня по плечу, наверное. — Ты тупой? Это комната Элайджи, и он имеет право делать там что угодно. Давай пошли!        — Но…        — Пошли!        Поддавшись Хоуп, Рон наконец двинулся вперед, а в скором времени их шаги стихли, позволяя мне громко выдохнуть и истерически хохотнуть.        Что было бы, найди мои брат и сестра меня в подобном виде?        Боже.        А что было бы, пройди здесь Клаус, а не двое подростков?        Подумать страшно.

***

       Я выскользнула из комнаты Элайджи, стоило ему отвлечься на какой-то важный телефонный разговор, не позволив ему довести начатое до конца из страха перед снующими по дому родственниками. Перед этим я убедилась в том, что в видимом поблизости пространстве не пахнет ни ведьмой, ни вампиром, да и вообще любым живым существом, способным довести хоть одно слово до Майклсонов. Переодевшись во вчерашнюю одежду, все еще хранящую на себе запекшиеся капли моей жертвы, я тихо прикрыла дверь, услышав чертыхание Элайджи, и могла поклясться, что его ровно очерченные губы тронула усмешка. Далее, слегка постукивая по старому деревянному паркету каблуками ботинок, я направилась к своей комнате, надеясь, что во время моего отсутствия в ней прибрались и хорошенько проветрили.        По пути мне пришлось повернуть в коридор, в котором располагалась комната Фреи, пол которого был устлан красивым персидским ковром, навевающим некие тепло и уют, ассоциирующиеся у меня с образом первородной ведьмы. И именно в этом коридоре я услышала одну из тех многих фраз, что были способны привести меня в крайнюю степень гнева и даже ярости.        Услышав голоса Ника и Фреи, я замедлила шаг, прислушиваясь. Они о чем-то шептались, временами переходя на громкие возгласы, что навело меня на мысль о том, что разговор был не для чужих ушей. В моем сознании промелькнула шальная мысль о том, что им следовало бы поджечь полынь и не беспокоиться, но она была быстро забыта, благодаря любопытству и, признаюсь, недоверию, которое вечно не давало мне покоя.        Кая Батлер была бы не Каей Батлер если бы не подслушала, да?        — …и долго ты собираешься…? — спросила явно недовольная Фрея, резко поставив нечто на свой деревянный столик.        — Сколько потребуется, — прорычал в ответ Клаус, резко перебив свою сестру и сделав пару шагов к выходу из комнаты, заставив меня резко податься назад, едва не оступаясь.        — Это не честно по отношению к ней! Ты чертов эгоист, Клаус!        — Я делаю это для Хоуп, а не для себя!        — Если ты не понял это имя для неё как красная тряпка для быка, — устало произнесла ведьма, разводя руки в стороны и покачала головой. — Я боюсь представить, что будет, если она узнает, что ты притащил её сюда лишь для того, чтобы она остановила ту катастрофу, что может сделать Хоуп, когда её силы вырвутся наружу.        Что?        — Она не узнает, если ты не будешь устраивать подобные сцены каждое утро.        — Клаус… — на секунду Фрея затихла, вздыхая, а после продолжила: — Ей лучше уехать. По отношению к ней это предательство…        — Кая не уедет, пока Хоуп не обретет гармонию со своей силой! И хватит об этом.        Бух.        Кажется, именно о таких моментах говорят: «Разбитое сердце».        Я знала, конечно, что никаких чувств к взрослому человеку, внезапно свалившемуся на голову, у Никлауса не может появиться за пару недель или же месяцев. Он просто не такой человек. Вспомнить хоть сколько времени ему понадобилось, чтобы осознать свою любовь к Хоуп, но ведь это совсем другое. Он узнал о ней, когда лишь ее сердце он мог услышать, не ведая даже будет ли она мальчиком или девочкой. Она родилась и росла у него на глазах, она воспитывалась им и перенимала его черты и взгляды на жизнь. Он дал ей имя в конце концов.        Но я это другое.        Я росла далеко от него, хотя и родилась от одной из немногих женщин, к которым он питал настоящие чувства. Ему просто однажды на голову свалилась своевольная, вредная, местами, возможно, даже жестокая девчонка со сформировавшимся характером, и все что он дал ей это черты лица, кошмарную генетику и имя (и то лишь косвенно). Ну, а еще одиночество и вечную паранойю.        Я не ожидала от него любви, но отчаянно надеялась на неё, ведь, как я и говорила ранее, внутри меня все еще жила маленькая девочка, нуждающаяся в родителях, рисующая их днями напролет в альбомах, а по ночам в своем воображении. Мне было нестерпимо больно удариться о правду и без того известную мне, услышать ее как есть из уст человека, что глубоко внутри всегда был для меня самым главным. Отцы для дочерей всегда любимы, и у меня было также.        Я исчезла из коридора раньше, чем Клаус перешагнул порог ведьминской комнаты и недоуменно взглянул на то место, где прежде стояла я. Оказавшись в своей комнате, я остервенело сняла с себя одежду, а, приняв душ, поняла насколько мне ненавистна комната, в которой я нахожусь, а после и весь дом, в котором пребываю. Все это внезапно показалось мне одной большой иллюзией, созданной именно для того, чтобы запудрить мне мозги.        Когда же моя злость достигла своего апогея, в дверь постучали, и в проходе показался растрепанный, но совершенно серьезный Рон.        — Я могу войти? — спросил он, смерив меня, сидящую на полу у кровати, долгим взглядом.        — Да, — выдохнула я, спустя, наверное, час и устало положила голову на сложенные на согнутых коленях руки.        Айрон присел рядом, и боковым зрением я заметила, как он задумчиво кусает губу и нервно теребит пуговицу на своей рубашке, не решаясь начать разговор.        — Что? — недовольно спросила я, порядком взбешенная его молчанием.        — Я думаю, нам стоит уехать, — без предисловий заявил он.        — Да что ты? — саркастично хмыкнула я, вздергивая брови и едва сдерживаясь от едких комментариев в сторону первородной семейки. — И что же тебя, мой дорогой, натолкнуло на эту мысль?        Наши взгляды столкнулись — мой, весьма язвительный, и его, в котором решительность и серьезность перемешивались с кучей других эмоций, куда более горячих, я бы сказала.        — Я видел вас, Кая, — тихо и проникновенно проговорил он, нахмурившись так, что его брови почти соприкасались друг с другом. — Тебя и этого Элайджу.        Мое сердце ускорило ритм, на секунду я перестала дышать, услышав в голосе брата явное отвращение, и резко отвернулась не в силах что-либо вообще сказать.        Хотя, что я могла сказать? «Прости, что не сказала, Рон, но, кажется, я влюбилась в собственного дядю»? Или же вот так: «Мы все будем одной большой семьей, Рон, ибо нас с Элайджей связывают глубокие чувства»?        От очевидной аморальности данной ситуации мне и самой становилось плохо.        — Посмотри на меня, Кая, — почти шепотом попросил он. — Посмотри на меня и скажи, что я ошибся.        — Раз ты пришел сюда, — чуть дрожащим голосом ответила я, — значит ты и сам знаешь, что видел.        После моих слов в комнате воцарилась тишина. Рон откинулся на кровать, запуская руки в волосы и шумно вдохнул, а я лишь прижала колени ближе к себе и рассматривала мелкие трещинки на поверхности дубовых дверей.        — Я не буду скрывать, — наконец заговорил Батлер, заставив меня взглянуть ему в глаза, в те самые голубые омуты, что сейчас были насквозь пропитаны отвращением. — Мне противно от этого, и я просто ненавижу его за это. Это неправильно, Кая, хотя, думаю, ты и сама это понимаешь. Я не собираюсь обвинять тебя в чем-то, но… Настоятельно советую уехать, пока это не зашло слишком далеко, ладно?        В конце его речи мой подбородок изрядно дрожал, но я старалась сдерживаться и лишь коротко улыбнулась, попросив оставить меня одну.        И когда дверь за ним закрылась меня уже мало волновали слова брата об очевидном инцесте в первородном семействе.        Знал ли Элайджа о планах своего любимого брата-гибрида?