Два аута, раннеры на первой и третьей

юст, кинк, R Фуруя хорошо помнил, когда это началось. Сложно было не запомнить тот момент, когда вдруг ни с того ни с сего начал принюхиваться к другому человеку. Когда вместо тошноты или неприязни от терпкого запаха пота в животе свернулся горячий клубок возбуждения. И горло пересохло, и вспотели ладони, и так захотелось отложить эти ощущения в памяти, крепко накрыв сверху грузом, чтобы не разлетелись. Они сидели рядом после тренировки — обычное стратегическое собрание, Фуруя клевал носом и сам не заметил, как уткнулся в плечо Савамуры, слыша его недовольное шипение. От Савамуры пахло потом и пылью, полем, солнцем, игрой. Фуруя замер, боясь открыть глаза, притворился, что задремал окончательно, рискуя получить оплеуху от кого-нибудь из семпаев. А еще Савамура был горячим, как печка, — это ощущалось даже так, когда он касался лбом его плеча. И Фуруе страшно было подумать, каково будет прильнуть к его телу полностью. В тот момент, где-то на краю своего сознания, он даже позавидовал Курамочи-семпаю, без стеснения роняющему Савамуру на пол, обвивая руками и ногами. Имеющему возможность в непосредственной близости слышать его сбивчивое дыхание и чувствовать запах. Конечно, вряд ли Курамочи был в восторге от таких вещей, которые Фуруе вдруг показались желанными и абсолютно недосягаемыми. Да, тогда все и началось. Нахлынуло неожиданно, сбивая с ног и утаскивая за собой. Больше всего Фуруя боялся, что его поймают, и поэтому осторожничал. Он позволял себе только садиться рядом с Савамурой в столовой или в автобусе. Подвигаться ближе, сокращая сантиметр за сантиметром, чтобы вдохнуть мятный запах шампуня, свежий кондиционера для белья — даже этого было достаточно, но только первое время. Вкуснее всего Савамура пах после тренировок, когда возвращался с поля в грязной от земли форме. Или после пробежки в футболке, прилипшей к спине и животу. Они валились возле забора, чтобы немного отдышаться. И тогда Фуруя ворочался так и эдак, наклонялся, растягивался и готов был молиться богу ветров, чтобы подуло в его сторону. Когда Фуруя впервые взял в руки оставленную Савамурой футболку, он сам себе признался, что у него проблемы. Но эта мысль казалась совершенно тусклой и незначительной, потому что в руках была вещь, которую можно прижимать к лицу, зарываться в нее носом, сжимать пальцами, чувствовать влагу на воротнике и запах. Фуруя вздрогнул. В дверь затарабанили, и он отшвырнул футболку в корзину со скоростью, достойной аса. Открыл щеколду, пуская внутрь подозрительно щурящегося Миюки. — Чего запираешься в прачечной, монстрик? — Трусы стирать, — ляпнул он первое, что пришло на ум, чувствуя, как затылок стягивает жаром от поднимающегося изнутри возбуждения и острого стыда. Миюки прыснул, прикрывая рот ладонью, но так ничего и не сказал. Только быстро сгрузил свое белье в барабан и, наказав Фуруе не класть туда цветное и ставить на сорок градусов, качая головой, пошагал прочь. А Фуруя не нашел ничего лучше, как вытащить майку Савамуры и одеть на себя. Голубые, форменные, они были одинаковыми у всех, отличаясь только размерами и личными отметками. Так на воротничке Савамуры красовался крестик, вышитый зелеными нитками. А у Фуруи к нижнему краю с изнанки пришивалась крохотная пуговица. Фуруя шел по коридору, надеясь, что никто не заметит. Майка была коротковата, тесна в плечах, и он то и дело одергивал ее, стараясь особо не задерживаться на разговоры. Завтра утром он просто выстирает майку Савамуры и незаметно повесит на сушку — идеально дурацкий план. В комнате никого не было. Он забрался в кровать, накрываясь одеялом с головой и сминая под пальцами футболку. Сердце бешено билось в груди, в голове буквально звенело. Он задрал подол, натягивая его на лицо, закрыл глаза, представляя, что это Савамура лежит сейчас с ним под одеялом, трогает его живот, задевает ногтями соски. Это было похоже на то, как сходишь с ума, постепенно, по капле, а потом вдруг, словно по щелчку, переходишь точку невозврата. Фуруя задыхался, втягивая носом ворох запахов, смешавшихся и осевших на ткани. Пот, песок, кисловатый гель для душа. Сам Савамура, аромат его кожи, самый четкий и самый приятный. Вставший член больно терся о ткань брюк, Фуруя ворочался под одеялом с чужой майкой на лице, гладил себя везде, думая о Савамуре, представляя Савамуру. От духоты мозг окончательно плавился. Фуруя запустил руку под резинку трусов, быстро проводя по стволу сухой теплой ладонью. Его изломало в оргазме, буквально за минуту до того, как Оно вошел в комнату, и Фуруе пришлось притвориться спящим, с трудом восстанавливая дыхание и чувствуя, как стягивает кожу подсыхающая сперма на животе. Тогда ночью, когда все общежитие уснуло, он пробрался в прачечную снова. И долго застирывал свои и чужие вещи, рискуя уснуть прямо на ходу. Находиться рядом с Савамурой становилось невыносимо. Если раньше Фуруя тянулся к нему, то теперь наоборот — обходил стороной. Стоило только приблизиться — Фуруе кружило голову, пульс учащался, а в паху не кстати разливалось жгучее тепло. Фуруя дрочил на Савамуру вечером под одеялом, во время перемен в туалете, надеясь, что это поможет. Снимет напряжение, и его рано или поздно попустит, потому что мыслей о чем-то большем он даже не допускал. Он думал об этом, как о болезни, неизлечимой, но той, которая, впрочем, не особо мешает жить. Фуруя довольствовался малым. Своим скудным воображением и умыканием вещей. Он надевал футболки и рубашки Савамуры на себя и дрочил до боли в запястье. Иногда он накручивал майку Савамуры на ладонь и дрочил прямо в нее, с мыслями, что это делает Савамура. После такого стирать приходилось дольше и усилиннее, пока пальцы не становились красными от едкого порошка. Но оно того стоило. Каждый раз, стаскивая чужие вещи, Фуруя думал, что вот этот раз точно последний. Что лучше бы его поймали, и тогда, возможно, он смог бы прекратить. Что если бы Савамура только знал, он бы его возненавидел и был бы прав. Но однажды Фурую застукали — он не закрыл дверь в прачечную, случайно ли. Савамура замер на пороге, удивленно распахивая глаза и приоткрывая рот. — Ты чертов извращенец, Фуруя, — сказал он хрипло, делая шаг навстречу и выхватывая футболку у него из рук. Фуруя не пустил, дернул на себя вместе с Савамурой, зарываясь носом в его взъерошенную макушку. «Да, да, да, все так, да», — пронеслось у него в голове. Он считал секунды до удара или пинка, на худой конец. Но Савамура даже не отстранился. Случайно ли.