Ошибки

      Вероника уже сбился со счёта, в который раз он беседовал с кем-то на этих чёртовых прогнивших трибунах. Это место давно стало особенным, где можно было почти почувствовать, что они не в исправительном учреждении. Он помнил все разговоры здесь, хотя воспоминания перемешивались, и пытался заставить себя прекратить сравнивать. Слишком хотелось надеяться, что всё будет иначе, надежда была слабая, но была. А вообще надо найти новое место.       Мэтт сидел, поджав к себе колени, наблюдал за свежей апрельской зеленью вокруг и за Викингом, сидевшим на одну скамейку ниже, который с интересом читал данную Мэттом пару дней назад «Триумфальную Арку». Вместо всех своих прежних занятий он сидел тут, рядом, и читал. Было гордо наблюдать за его погружением в этот роман, в этот мир, когда сам лишь недавно там побывал и где так понравилось. Викинг перелистывал страницы и Мэтт мог видеть покрасневшие костяшки на правой руке. Кто-то наверняка ходил с разбитой мордой сейчас. Он догадывался, кто. Мэтт невольно коснулся собственной скулы, где болели цветущие синяки. Синяки, как они всегда делают на его коже, переливались всеми цветами радуги, каждый день — новый оттенок. Викинг прервался, видимо, дочитав до конца главы, и потянулся, зевая. Где-то за забором прочирикала птичка, другая птичка ей ответила, Вероника облокотился на скамейку позади себя и зажмурился. Послеобеденное весеннее солнце приятно грело, и сейчас это больше, чем когда-либо смахивало на тихий час в лагере, на мгновение даже не хотелось уезжать. Всего на мгновение. Вероника пообещал себе запомнить эту картинку и эти эмоции, записать как бороздки на винил. Как будто можно будет потом поставить пластинку с ними в проигрыватель и почувствовать снова. Так сентиментально, что аж тошно. Когда живёшь так, начинаешь цепляться за любые приятные моменты, что поделать. Сейчас было бы кстати поговорить о чём-нибудь воодушевляющем или узнать что-нибудь о Викинге.       - Викинг, а сколько ты уже здесь живёшь? — спросил Вероника, пока парень решил сделать перерыв от книги и достал пачку сигарет. Викинг завозился со спичками и бросил в ответ равнодушное «не знаю, я не слежу». — Но ведь когда-нибудь твой срок должен закончиться, — предположил Мэтт.       - Тогда я просто изобью кого-нибудь ещё и срок прибавят, — Викинг не оглянулся, в голосе отчётливо слышалось недовольство затронутой темой. Что это за реакция такая? Мэтт даже немного разозлился.       - Но ведь ты же не можешь жить здесь вечно, — снова логично предположил юноша, разглядывая ворсинки на рукавах своей джинсовки (то есть джинсовки Викинга). — Ты в курсе, что когда тебе исполнится восемнадцать, тебя переведут в тюрьму для взрослых? Там всё по-другому.       - Какая разница, — опять бросил Викинг, выдувая колечко дыма в воздух. Что-то подсказывало, что продолжать этот разговор не стоит, но он просто не мог оставить его так. «Я изобью кого-нибудь и срок прибавят». Он ответил так назло? Или что? Может ответить ему тоже «назло»?       - Нет, ты должен отсидеть свой срок и выйти, — решительно произнёс Вероника, зная, что будет жалеть. Уже жалел.       - Опять ты за своё, — Викинг взмахнул рукой с сигаретой в попытке снять с себя куртку. Они сидели на солнце уже час, но Вероника всё ещё не смел остаться на улице без джинсовки, потому что боялся заболеть. Викинг раздражённо кинул свою куртку рядом, снова потянулся и попытался сделать вид, что читает. — Можешь хоть несколько минут не строить из себя святого?       Вероника удивлённо молчал. «Святого?» В каком это месте он святой? Будто слыша немое возмущение Мэтта, Викинг с большим недовольством посмотрел вверх, как бы попросив сил у Всевышнего. Мэтт бы нашёл это довольно забавным, если бы не боялся разозлить его. Викинга, не Всевышнего. Поэтому стиснул зубы, чтобы не сказать ничего раньше времени.       - Бесишь меня с самого первого дня, привязался к этому придурку и его еврею на поводке, и сделали мне отряд противостояния, прямо партизаны, а никакой войны даже не было. — Вероника боялся реагировать и ждал. Давно это в нём копилось? Викинг продолжил: — Думаешь, откуда это? — блондин ткнул пальцем в почти заживший шрам на своей челюсти, и Мэтт покрылся мурашками, вспомнив, что не так давно целовал этот рубец. — О'Брайен приехал сюда незадолго до тебя, всего за несколько недель, мы с Твити едва начали его знакомить с нашими порядками, но когда я собрался наконец стереть с его рожи это нахальство, он побил меня наволочкой от подушки, в которую спрятал банки содовой. Это было так умно и унизительно, что моё правление закончилось, ещё и Твити вышел, и власти больше не было, но то, чего я боялся больше всего, не произошло. О'Брайен меня даже не загнобил, никто не загнобил, почти ничего не изменилось, просто все сигареты стали проходить через него, а про меня все забыли, — Викинг снова сделал паузу, он упорно смотрел в книгу, и Мэтт заметил, что это действительно раздражает. Он пообещал себе никогда так не делать и нервно скрипел зубами, ожидая продолжения и теребя рукава джинсовки. Он впервые слышал от Викинга так много всего за один разговор и возможно больше не услышит. — И вот, приехал ты, он быстро взял тебя под крылышко, ты сразу с ним сдружился, даже не дав мне шанса представиться и провести обряд посвящения. Так было жаль, ты не попробовал воду из наших унитазов и не поел с пола в столовке, так жаль... — он вздохнул, кажется, расстроенно, и Вероника поёжился. Викинг правда жалеет, что он не успел унизить его? И он всё ещё хотел бы? Не хотелось даже спрашивать, не хотелось знать. А стоило бы, прежде чем всё это устраивать. — Потом вы с Херрерой придумали кружок рисования, и помимо английского и математики, мы теперь ещё и рисуем, как в каком-то сраном университете, типа... — он болезненно зажмурился, пытаясь вспомнить, и Вероника осторожно подсказал первый пришедший на ум университет:       - Гарвард? — голос от страха дрогнул даже в таком коротком слове. И вообще, он думал, Викингу нравится рисовать.       - Да не важно, в какой-то этой херне с квадратными шапочками. Превратили это место в чёрт знает что, а мозгоправ не может нарадоваться, что драк стало меньше, и какой ты бесконфликтный сообразительный мальчик. И вот, ты, такой весь из себя хороший, значит, припёрся ко мне ночью, попросил хуя, получил, и теперь мы делаем вид, что всё нормально. — Мэтт закрылся руками от него, нет-нет, в попытке закрыться от слов, от воспоминаний и желания. Он назвал это так унизительно, а Мэтт думал... зря он думал. — Ведёшь себя, будто мы парочка, и сейчас пытаешься вправить мне мозги, прямо как Херрера, будто хоть что-то обо мне знаешь, и всё продолжаешь притворяться, что ебаный Иисус. Иди-ка ты нахуй, Вероника, — внезапно закончил Викинг и швырнул окурок в сторону Мэтта, тот не шевельнулся.       Где-то снова прочирикала птица, зашумел ветер в кронах деревьев и скрипнули доски трибун. Всё это оглушительно громко расслышалось в повисшей тишине. Мэтт, пряча лицо в ладони в попытке сдержать подкатывающую к горлу истерику, надавил на глаза до цветных пятен, поздно вспоминая про синяки и сделал себе очень больно. Даже слёзы выступили. Глупо было ожидать, что никто никогда не осмелится разобрать его по косточкам, как это любит делать он сам. Надо было быть к этому готовым, просто он не ждал этого сейчас и не от Викинга. То есть, конечно, не было очевидно, что такое должно рано или поздно произойти. Он просто хотел посидеть, как в тот раз, сказать что-нибудь, чтобы стало лучше, чтобы Викинг подумал о хорошем, вовсе не собирался выяснять собственные мотивы, не когда всё начало заживать. Так хочется смеяться над собой с этой заезженной темы разбитого сердца, но ведь правда что-то было, он почувствовал что-то, похожее на влюблённость (хотя он не был уверен), которую вырвали, не дав даже толком распуститься, и её остатки всё ещё гнили внутри. Как поэтично, подумал Мэтт, ему бы стоило писать бульварные романы. Надо выскрести эти остатки, надо пережить это, так не хотелось возиться с этим в одиночку, так не хотелось сидеть весь оставшийся срок в гордом одиночестве, и Викинг казался лучшим кандидатом для друга, потому что... Вероника не мог сказать, почему. Он же ни с кем толком не успел пообщаться кроме О'Брайена, очень зря. Складывалось ощущение, что о Викинге он знал чуть больше, чем обо всех остальных. И всё из-за одной чайки. Викинг выглядел сильным, даже немного устрашающим, то есть не самым дружелюбным, но после всего, что уже успело произойти, хотелось держаться рядом с ним, а не вот это всё выяснять и доказывать друг другу, кто из них несчастнее, но на деле глупее. И это «притворяется, что Иисус». Викинг вообще читал Библию, что он знает об Иисусе? Мэтт был слишком неверующим, чтобы оскорбиться за честь Иисуса, и оскорбился самой идеей, что он может пытаться отвечать за чужие грехи, когда своих не разгрести. Какой к чёрту Иисус? Викинг кажется вообще перепутал понятия «святой» и «Иисус», но сути это особо не меняет. Заявил, что Мэтт пытается выглядеть лучше, чем он есть, и при этом такой тупой, что даже не замечает этого, большое спасибо, Викинг, что открыл ему глаза! Мэтт стиснул зубы от обиды. Он презирал такое и никогда бы не позволил себе таким стать. У него были свои причины, по которым он пришёл тогда. Кажутся ли эти причины сейчас незначительными? Да, они выглядят иначе (беспросветно дебильными), но тогда... Конечно, это было очень глупо, но в тот момент причины были и их хватило. У него всегда и на всё были вполне реальные основания, напоминал он себе, всегда была причина пытаться помочь, даже себе в том числе. Он помогал себе. Эгоистично помогал себе.       «Пытаешься вправить мозги, как Херрера, будто что-то знаешь». «Вправить мозги» — смешная фраза, подразумевающая что мозг можно вывихнуть. Зачем Вероника заводил с людьми разговоры? Чтобы была реакция, разумеется. Заставлять других задумываться было приятно. Приятно заставлять кого-то чувствовать себя лучше, хотя бы в каком-то смысле. И самое классное, это когда кто-то из-за него улыбался. Чужая настоящая улыбка, вот это чудо. Мэтту всегда было интересно что-то рассказывать, объяснять, не потому что он считал себя умнее, просто хотел делиться всем, что успел узнать. Хотеть чувствовать себя лучше это ведь вполне нормально, это человеческое поведение. Не святое, совершенно верно, но Мэтт вовсе не думал казаться святым, тем более какой-то искажённой версией Иисуса. Ну это просто нелепо. Он всего лишь болтливый мальчишка, любящий себя жалеть и других... Ради себя. Да, чувствовать себя лучше за счёт чужих эмоций, конечно, так себе развлечение, но разве это хуже, чем издеваться над другими? Мэтт снова разозлился: «познакомить с порядками», «заставить попить воды из унитаза и поесть с пола» — таким способом Викинг чувствовал бы себя лучше? «Ты не знаешь, что мы тут творили», сказал он в прошлый раз. Может, стоило бы узнать? А то он так отчаянно хочет, чтобы всё было хорошо, что даже забыл, что его новый друг совсем не идеален. И вот с чего он решил, что Викинг хоть в чём-то лучше? Разве он не был так уверен в опасности этого человека, что шёл к нему чуть ли не за смертью? Конечно, на деле смертью там и не пахло, но оно и к лучшему. Теперь ещё одна причина её желать. А почему он решил, что О'Брайен лучше других, просто потому что подсказал, что и как, и не дал в обиду в начале? Почему он вообще подумал, что хоть кто-нибудь здесь заслуживает к себе хорошего отношения? Здесь только последние уроды, как говорит Херрера, пора бы прекратить об этом забывать. И Мик наверно прав, что не нужно никаких связей, что нужно просто перетерпеть и поскорее забыть это место навсегда.       Мэтт уже хотел было сказать, что гори оно всё синим пламенем и Викинг может тоже идти нахуй, но вспомнил, как страшно было сидеть в столовке эти несколько дней. Желание послать единственного способного на диалог человека быстро сгорело, стоило вспомнить, как плохо быть здесь одному. Было бы так хорошо, если бы они могли и дальше проводить время вместе и делать вид, что они в летнем лагере. Как будто они не в тюрьме, не среди зверей, что перегрызут друг другу глотки при первой возможности. Разве плохо хотеть перестать бояться? Разве плохо пытаться принимать их за людей и ожидать нормального отношения в ответ? Разве всё это плохо? Иначе это не вынести. Вероника потёр глаза, собираясь с силами и вспоминая, на чём же закончил Викинг, прежде чем собственные мысли унесли его от изначального диалога. Викинг никогда не был идеален, он сам далеко не идеален, но никто не идеален. Может, он и узнает о Викинге больше со временем, но только если исправит то, что сейчас горит.       - Я не притворяюсь, что я лучше других, и вовсе не пытаюсь выглядеть так, если ты это имел в виду, — Мэтт очень старался говорить спокойно, потому что никому не нравится смотреть на зарёванное ебало. Он потом поплачет в подушку обязательно, без этого никуда, а сейчас надо быть адекватным, если он хочет быть воспринятым именно так. Голос, конечно, дрожал, тошнило. Когда он вообще успел стать таким трусливым плаксой? Куда делся огонь праведного гнева в душе и храбрость? Рассыпалась, как угольки, вместе с чувством безопасности. — Прости, если тебя так бесят задушевные беседы, но разговоры это всё, что у меня есть. Кто-то бьёт других, а кто-то любит трепаться, понимаешь? — Мэтт зажал себе рот рукой, надеясь что Викинг не придаст особого значения последней фразе и не увидит намёка на себя. Градус сарказма стремительно вырос, помноженный на страх и обиду, стоило бы его убавить. — Я просто пытаюсь выйти отсюда живым и здоровым.       - Выйти, значит, — грустно хмыкнул Викинг. Мэтт удивился, потому что ожидал агрессии в ответ. — Я ведь говорил тебе, что той жизни больше нет. Вы с О'Брайеном живёте мыслью, что скоро это закончится и всё будет как прежде.       - Но ведь закончится, — Мэтт отчаянно уверял в этом и себя самого, как будто мог забыть. — Жизнь гораздо больше, чем этот исправительный лагерь. И я уверен, ты признаешь это.       Викинг наконец-то отложил книгу и повернулся к Веронике. Мэтт опять спрятался за руками, приготовившись к ещё одной порции чего-нибудь разрушительного. Не стоило вообще сегодня открывать рот, вечно он всё портит.       - Ты не думал, что может быть некуда выходить? Что нет места, куда я мог бы вернуться, когда срок закончится?       За всё время, что Вероника здесь был, он не видел, чтобы Викингу приходило хоть одно письмо, но почему-то эти два и два не складывались в голове, он не подумал, что по ту сторону у него может никого не быть. Только сейчас это стало очевидно. Значит, некуда. Не то чтобы он сам особо рвался вернуться домой, где отчим говорит гадости при каждом удобном случае, но ведь хотя бы есть, куда. Как такое вообще возможно? Мэтт сжался, прячась за своими коленями, так больно. Только, конечно Викингу не нужна его боль и жалость. Гордый. Дурак. Так хочется чем-нибудь помочь им обоим. Вероника никак не мог придумать ничего, что сказать, чтобы не делать больнее.       - Прости, — пробубнил он в свои колени. «В следующий раз я буду думать». «Я просто хотел как лучше». Всё это не то. — Пожалуйста, — добавил он. «Только не отталкивай, как Мик». — Я просто хочу, чтобы всё было хорошо.       - Прощаю, — совершенно спокойно бросил Викинг. Вот так, просто. Взял и простил? Вероника ждал, чтобы удостовериться, что это действительно так. Викинг снова раскрыл книгу и продолжил читать. Всё в порядке? Трудно поверить. Мэтт принимает всё слишком близко к сердцу? Викинг и правда выглядел абсолютно спокойным. То есть это не было всплеском ненависти, это был обычный разговор. Полезно знать, после того как уже мысленно попрощался с собственной жопой. Стоило последовать его примеру и успокоиться. И забыть. Вероника с трудом вдохнул, боясь всхлипнуть. Как прекратить пытаться тогда, когда это не нужно? Знает ведь, куда ведёт дорога благих намерений, но так тяжко смотреть на них всех. На себя особенно. Он из последних сил зажмурился, но истерику было уже не удержать. Он так и сидел, опустив лицо в колени и почти не дыша, в глупой надежде, что Викинг не заметит, как он плачет. Конечно, он заметил. Наверняка, слёзы вызовут у него лишь отвращение. Глупо, глупо, глупо.       - Эй, — раздалось рядом, доски заскрипели и скамейка слева немного прогнулась, заставляя Мэтта на секунду наклониться в ту же сторону, куда сел Викинг. Задев его плечом, Мэтт испуганно распрямился и застыл, но Викинг положил локоть на скамейку позади них и придвинулся ближе. Можно было даже прислониться к нему. Он раскрыл книгу и положил на их колени. Это очень... Понятно. Хорошо. — Объясни мне лучше, почему Равик всё это терпел?       Вероника не смог сдержать улыбки, вытирая глаза. Какая замечательная идея — отвлечь плаксу, задав ему вопрос и потешив его эго. Викинг гораздо умнее, чем может казаться. Мэтт ведь готов ответить на любой вопрос, он попытается рассказать всё на свете.       - Это было во время второй мировой. Он незаконно эмигрировал во Францию и если бы кто-то его нашёл, его бы отправили обратно. Поэтому и терпел.       - И что в этом такого?       - Он же сбежал из концлагеря, — Вероника сказал это как что-то очевидное, и Викинг задумчиво склонил голову, чтобы почесать затылок. Похоже, есть ещё много вопросов и Вероника обязательно постарается ответить на все. А ещё он обязательно запомнит этот момент, запишет, как бороздки на винил, что он сидел довольный, хотя и рассказывал не самые хорошие вещи, он знал их от тёти. Ещё не самые хорошие вещи ему представит узнать о Викинге, но это потом. Пока что он запомнит, как Викинг смотрел, словно верил, что Мэтт знает всё на свете, запомнит, как шелестел в листве ветер и грело солнце.