Ошибки

      У Мэттью было плохое предчувствие с самого утра. Оровиц давно говорил, что он придумал способ выбраться отсюда, но Вероника не думал, что это действительно возможно так просто. Он конечно знал, что рано или поздно он здесь останется без О'Брайена, но надеялся что Мик дождётся освобождения и тогда исчезнет, по-честному. Всё он знал, просто не был готов. Оровиц и О'Брайен сбежали во время утренней пробежки, не попрощавшись, вообще не сказав ему ни слова, оставили его одного. Надзор в исправительном лагере временно усилили, а Оровица уже вернули, при поимке жутко избив. Вероника навестил его в лазарете, как примерный друг, но мальчишка был слишком слаб, поэтому надолго он не задержался.       Мэтт весь день держался один, никто его пока не трогал и лишний раз с ним не разговаривал, но он уже чувствовал, что это ненадолго, тем более, если О'Брайен не вернётся. Он ведь не вернётся? Они не найдут его, он же не пойдёт к своей девчонке, как будто он может ей чем-то помочь после того, как её изнасиловали и избили. Письмо с этим рассказом пришло позавчера, и Вероника хотел поддержать друга в этой ситуации, но Мик почему-то ничего от него не принимал. Сидел один или с Оровицем и читал её письма, в тишине. Стало так страшно, как будто кто-то умер. Нет, Мэтту вовсе не хотелось, чтобы девушка О'Брайена умерла, он понимал, что это тяжело, что он чувствовал себя виноватым, просто было обидно, что он игнорировал Мэтта. Особенно после того, как Вероника всецело отдался тёплому чувству обожания, распускающемуся в груди... Не оставалось ничего, кроме как читать свои книжки и игнорировать всех в ответ. Нет-нет, Мик убежал отсюда и не вернётся, у него всё будет нормально, так и должно быть. Веронике же сидеть ещё полгода, и он боялся даже думать, как выжить дальше без О'Брайена, если главным станет кто-то другой. Юноша открыл книгу, названия которой не помнил, и попытался захлебнуться в тексте, лишь бы не видеть и не слышать ничего вокруг. Получалось отлично, но, увы, книгу пришлось отложить, когда всех собрали на ужин. Некоторые уже перешептывались, но Мэтт не был уверен, что ему не мерещится, потому что о чём бы им шептаться? Глупо. Вероника тряхнул головой, смахивая кудряшку чёрных волос, упавшую на глаз, и замер с подносом в руках, не зная, за какой столик сесть, когда привычных людей не было рядом. Он медлил, проходя между столов, когда обнаружил на себе пристальный взгляд Викинга. Никаких сомнений, блондин резал пластиковым ножом яблоко и пялился на Мэтта, и рядом с ним было достаточно места, чтобы сесть. Как будто специально для него. Вероника наконец заметил свободное место за столом в дальнем углу зала и приютился там среди малознакомых ребят. С Викингом связываться нельзя, был уверен он, хотя ещё совсем недавно он сам с ним заводил разговор. Нет, он не был уверен, просто было страшно. И страх не покидал его всё то время, что он сидел в столовой, окружённый кучей парней, безысходность накатила, как волна. Он внезапно понял, что не просто остался без близкого друга, а что остался один среди неизвестно на что способных людей, которые вовсе не довольствуются чтением книжек в свободное время. Мэтт с трудом грыз яблоко, периодически кидая настороженные взгляды на остальных.       После ужина Вероника вернулся в комнату О'Брайена, зарываясь лицом в его подушку, и расплакался, как последняя девчонка. Быстро вспоминая, что за зарёванное лицо его могут опустить, он попытался успокоиться, опять отвлекая себя книгой, но с отбоем верхний свет выключили, а под светом настольной лампы заплаканые глаза быстро начинали болеть и слезиться, читать было больше невозможно. Оставалось лишь лежать в темноте, ненавидеть и жалеть себя. Так глупо и плохо и больно в груди, и всё как дешёвом бульварном романе, он так зол, что не может уснуть. Поэтому спустя пару часов, или как ему показалось, вечность, Вероника решает выйти из комнаты. Вообще, шляться по корпусу после отбоя запрещено, но какая сейчас-то разница? Мэтт прикрывает себе рот ладонью, чтобы никто не услышал его рваного дыхания, он навещает в темноте душевую, простояв там наверное минут двадцать, и послонявшись без дела, вдруг понимает, что ему сейчас нужно. Он уже не в себе, когда идёт на второй этаж, крадясь мимо чужих комнат, точно зная номер ему нужной, осторожно приоткрывает расцарапанную дверь и видит широкую спину на нижней койке. В темноте плохо видно, но на стене висят несколько плакатов с бодибилдерами, забавно. Он ещё никогда здесь не был, да и мало кто вообще здесь был и выжил, чтобы рассказать. Вероника плотно закрывает за собой дверь, и спящий не оборачивается, а второго жильца в этой комнате уже давно не было. Никого сюда не подселяют, никто сюда не заходит, но Веронике не страшно, потому что ну что может случиться хуже, чем уже есть? О'Брайен бросил без предупреждения и убежал обратно в свою жизнь, где для Мэтта места нет. Что уж, места для Вероники там не было никогда, и глупо было думать иначе, и ведь он же знал это. Руки сводит от непреодолимого желания сделать себе побольнее за эту тупость и режущую боль, за глупые страдания, на которые пошёл добровольно, позволив Мику использовать себя, а теперь плакал, когда остался в яме один. Тряпка, о которую вытрут ноги и пойдут дальше. Он всегда таким был, поэтому и согласился. Но на несколько мгновений было так хорошо! Стоило ли оно того? Конечно, да. Вот бы удавиться. Именно поэтому Мэтт пришёл к Викингу. Викинг сильный и может, если захочет, задушить, или разбить его голову об стену, или скинуть со второго этажа, или оттрахать..? От последней мысли, появившейся внезапно, он вздрогнул и криво улыбнулся. Этот вариант кажется лучшим, потому что не должно остаться увечий.       Вероника садится на край койки, фамильярно закидывая ноги к ногам Викинга, и ложится к нему в кровать. Он прижимается к чужой спине, надеясь, что разбудит, и возится, пытаясь поместиться. Никакой реакции. Викинг действительно так крепко спит? Мэтт перебирает светлые кудрявые волосы на затылке, сминает в пальцах отросшие пряди и касается губами шеи, неуверенно целуя. Ненависть и жалость к себе забурлили внутри, как в ведьминском котле, заставляя лицо гореть.       - Ну всё, достаточно, — не очень громко, но совершенно отчётливо, раздаётся голос парня. Вероника сглатывает, тело мгновенно наливается свинцом ужаса — не похоже, чтобы Викинг вообще спал. — Хочешь поцеловать стену?       Мэтт поджимает губы, ведя ногой по голени парня. Смешно.       - Да, врежь мне, пожалуйста, как следует.       - Твой хозяин вломит мне, если узнает, что я тронул тебя в его отсутствие.       - Думаешь, он вернётся? — усмехается Мэтт и, преодолевая страх, снова прижимается лицом чужой шее, а телом к спине, закидывая одну руку на плечо блондина.       - Вернут его, не переживай. А теперь проваливай.       Будто не слыша чужих слов, Мэтт потёрся ногами о его ноги и попытался укусить в шею. Викинг быстро перевернулся, скидывая Веронику на пол, после чего свесил с койки ноги, сел и схватил его за горло, ставя на колени перед собой.       - Ты сучка О'Брайена, и не лезь ко мне.       - Он сбежал отсюда к своей сучке на волю, надеюсь они там удавятся от радости, — прошипел Мэтт и Викинг ухмыльнулся.       - Вот как? И что ты тогда хочешь?       - Тебя, — Вероника не может сдержать смешок, когда произносит это. Так картинно и пошло. Как же он отвратителен, что пришёл сюда и просит. Просто отлично.       - Будет только хуже, — зачем-то предупреждает Викинг, сильнее сжимая пальцы на горле. Как будто он что-нибудь понимает.       - Это именно то, что мне надо, — Вероника скалится, наслаждаясь своей жалкостью.       Викинг не из тех, кого нужно долго уговаривать, поэтому он отпускает горло и притягивает юношу ближе к себе за ворот кофты, он грубо целует, будто намеревается вытянуть из него жизнь. Вероника ошеломлённо охает и хватается за его плечи, когда вместо ворота кофты в кулаке вдруг сжимают чёрные волосы на затылке, оттягивая назад и вынуждая подставить под жадные укусы шею.       - Замолкни, — бросает Викинг с выдохом и лёгким движением поднимает юношу с пола, усаживая себе на колени, и Вероника не может сдержать слёз, ощущая грубые горячие ладони под одеждой. Он даже не уверен, от страха ли плачет или от удовольствия. — Прекрати реветь, — приказывает парень, и Мэтт ударяется лбом о холодный каркас верхней койки. Приходится склонить голову к уху Викинга и закрыть себе рот рукой, он очень старается молчать, но не может заглушить рваные вздохи от каждого прикосновения. Викинг оставляет болючие засосы, кусает и облизывает, словно хочет съесть, впивается в кожу пальцами, словно хочет разорвать на части, и вряд ли что-то может быть лучше. Разве что, если бы его ещё ударили пару раз. Будто услышав мысли, Викинг снова больно хватает его за волосы и тянет, заставляя прогибаться навстречу чужим губам и зубам. В груди загорается огонь, прямо на месте зияющей раны в сердце, и Вероника в порыве прижимает к этому месту голову блондина, зарываясь пальцами в кудрявый затылок и гладя плечи. Мэтт прислоняется лбом к холодной балке от верхней кровати и елозит бёдрами, прижимаясь плотнее к чужому паху. Викинг с шумным вздохом вырывается из тонких рук, торопясь раздеть юношу, и тот так же спешно стягивает с него футболку. На мгновение в голове Вероники мелькает мысль, как было бы здорово сейчас быть поваленным на койку лицом вниз, чтобы ладонь прижала его голову к матрасу, за ягодицы сжали до синяков, да, прямо вот так, как Викинг сжимает сейчас, когда Мэтт трясущимися руками пытается расстегнуть на нём джинсы. Мысль теряется, когда его вдруг останавливают вопросом:       - Ты когда-нибудь..       - Нет, — быстро отвечает Мэтт, не дав закончить вопрос.       - Это честь для меня.       Вероника хочет прошипеть что-нибудь в ответ обидное, типа «мудак», забыв, что он пришёл именно за унижениями и всё как раз-таки по плану, но Викинг, не позволяя возмутиться, хватает его за подбородок и толкает в рот большой палец, нажимая на язык и немного царапая нёбо. Вероника нервно сглатывает, догадываясь о намёке, обхватывает палец губами, стараясь не укусить. Он не знает, как прекрасно выглядит его разгорячённое веснушчатое лицо сейчас, он прикрывает уставшие от слёз глаза и снова трётся о бугор на джинсах парня, который не дали высвободить ранее. Викинг неуместно нежно целует в солнечное сплетение, где можно ощутить ухание сердца, и меняет пальцы во рту Вероники, чтобы потом использовать их по назначению. Похабно облизывая чужую руку, Мэтт думает, что, наверное, выглядит какая-нибудь порно-актриса. Как и надо. Пальцы покидают рот, холодком скользя по спине, и Мэтт дёргается, от страха ощущая своё сердце где-то в горле. Он прижимается ближе к блондину, прячет лицо где-то у его уха и заставляет себя позволить влажным пальцам погладить между ягодиц и проникнуть внутрь. Ощущения стрёмные, но нездорово возбуждающие, особенно когда Викинг опять кусает везде, где дотягивается, а собственный член трётся о чужой живот. Мэтт дрожит как листок, опять кусая себя за ладонь, чтобы быть тише, всё равно сдавленно стонет на ухо Викингу и хватается за плечо, осторожно подмахивая бёдрами навстречу пальцам. В ответ слышно сбивчивое дыхание, ещё тихое поскрипывание кровати, в ушах немного шумит. Страх наконец-то отступает, открывая место болезненному удовольствию, это всё идёт слишком хорошо. Он чуть отстраняется, склоняя голову ниже и самостоятельно целуя парня, тот забывает, что делал, с силой сжимая чужие ягодицы и кусая целующие его губы. Вероника морщится, губы уже и так пульсируют и горят, он облизывает заживающий рубец на нижней челюсти Викинга и кусает натянувшуюся мышцу шеи под ухом, от чего тот на мгновение теряет свой контроль. Мэтт слезает на пол, наконец разбираясь с джинсами не успевшего среагировать парня, требовательно стягивает их к щиколоткам и осторожно обхватывает ладонью возбужденный член.       Викинг накрывает его руку своей, подсказывая, Вероника закрывает глаза, представляя, что дрочит себе, и старается отогнать воспоминание о том, как они разговаривали недавно на трибунах, это сейчас очень не к месту. Появляется шальная мысль поцеловать его здесь, это наверное было бы круто. Недолго колеблясь, Мэтт наклоняется ещё ниже, неуверенно облизывая головку, и Викинг, увидев свой шанс, быстро хватает Веронику за волосы, толкаясь в горячий рот. Юноша замечательно мычит, не зная, что делать, цепляется руками за чужие колени, и тихо стонет от неприятных ощущений, за что в рот толкаются глубже в глупом желании заглушить. Особых умений, оказывается, иметь не нужно, и слёзы, снова непонятно, от удовольствия или от отвращения, текут с новой силой, челюсти уже начинает сводить и становится трудно дышать. Слабое постанывание наверху, вопреки предыдущим попыткам вести себя тихо, заставляет мысленно усмехнуться и немного расслабиться, но Мэтт быстро забывает об усмешках, когда начинает по-настоящему задыхаться в слезах и слюнях. Паника поднимается из глубины, но разве Вероника не хотел, чтобы его придушили, когда сюда шёл? И он уже очень к этому близок. Викинг вдруг с силой сжимает в кулаке смоляные кудри Мэтта, царапая ногтями затылок и вызывая новые слёзы, толкается в глотку особенно отчаянно и неотвратимо кончает, пачкая лицо. Вероника противен, торопливо проглатывая и облизываясь, шумно пытаясь отдышаться, он протирает глаза и немного пугается, когда его снова поднимают с пола.       Викинг неаккуратно вытирает ему лицо его же кофтой, откидывая её на кровать, усаживает обратно себе на колени, с неуместной теплотой прижимаясь щекой к груди, где колотится как бешеное сердце, и продолжая с того места, на котором его прервали. Хватает лишь нескольких грубых толчков пальцами и прикосновений к болезненно ноющему члену, доведённый до белого каления Вероника уже давно дрожит от собственной гадкости. Он кончает, не успев закрыть себе рот, кусает губы в отчаянной попытке заглушить стон, загнанно дышит, падая лбом на плечо Викинга, тот всё ещё обнимает его. Они немного сидят так, но Мэтт выпрямляется, вовремя решив стыдливо отвернуться и спрятаться под влажными кудряшками, упавшими на глаза, но блондин гадко нежно сжимает его крепче и прикладывает ухо к солнечному сплетению, чтобы слышать гулкое уханье сердца. Что за ебанный фетиш на романтизацию сердцебиения? Хочется расцарапать ему лицо. Викинг слышит сердцебиение и ощущает под ладонями дрожь, а понимая, что Мэтт снова плачет, вздыхает. Викинг прекрасно знает, что этот сучёныш использовал его точно так же, как ирландец ранее пытался заглушить свои какие-то печали с помощью Вероники. Да, знает, но было приятно. Поэтому и пошёл у него на поводу. Почему бы и не позволить ему, если это приятно, верно? Викинг молча помогает одеться и зажимает Мэтта между собой и стенкой, обнимая его одной рукой, как слепого щенка, беззвучно рыдающего.       - Прости меня, — шепчет Вероника, прижимаясь мокрым от слёз лицом к его груди и обнимая в ответ своей аккуратной ручонкой.       - Как скажешь.       Вероника перестаёт рыдать, понимая, что прямо сейчас его прижали к груди и спрятали от всего. Викинг размеренно дышит, он тёплый и большой. Всё, что будет завтра, будет потом. Не сейчас. Такое наивное и глупое чувство, что всё хорошо. Просто невероятно тупое сейчас. Слёзы не перестают сочиться из уставших глаз, пока Мэтт не засыпает. Уже в полудрёме он слышит шёпот:       - Расскажешь кому-нибудь — придушу.