☼
— Надеюсь, ты не против моего визита и нашей дискуссии, — Милица влетела с походкой человека с подписанным брачным контрактом на пути в агентство развода (все деньги переписаны на него). Она ставит расписное кресло напротив девушки, усаживаясь и закидывая ногу на ногу, после складывая руки в замок и с неким наслаждением и самолюбованием всматриваясь в собеседницу, как в ту, что всегда будет находится в проигрыше по сравнению с вошедшей. Мерелин плавно прикрывает книгу, но оставляет палец между страницами, поскольку не считает будущий разговор длительным или содержательным: — О чем дискуссия? — О том, что тебе пришлось пережить, — покачивая головой и ногой, вскидывает брови, как будто даёт интервью. — Нет, мне не нужна терапия, — отрезает. Смертная открывает книгу (как знала, оставляя фалангу в качестве закладки) и пытается погрузиться в неё быстрее, чем в тёплое молоко ванной, хотя от заданного вопроса немного теряет ментальное равновесие и прежнюю непринуждённость (книги умеют достаточно хорошо отвлекать от реальности, также, от боли (делать ее хуже, иногда)). Милица бесшумно ухмыляется, она явно не готова проиграть в данный временной момент, потому продолжает, чуть более ласково, но настойчиво. — Ты пережила похищение, удержание и изнасилование в наказание за первый неудавшийся побег, — карие глаза выстрелили в собеседницу. — Второй. Второй побег. У старшей закатились глаза от исправления, фактически, тот раз когда она отошла на пару-тройку метров или шагов от владения демона (она не чётко помнит все детали того вечера) нельзя назвать грандиозным побегом, но то, что это был побег, пускай столь кроткий и несостоявшийся, все равно не изменяет его в худшую сторону. — Остерегаетесь, что я стала жертвой Стокгольмского синдрома? — книга снова проглотила средний палец девушки, смакуя его между страниц. — А ты, стала? — намеренно разрезая вопрос паузой. — Чтобы быть таковой, нужно минимум две вещи: больше времени наедине с похитившим меня человеком, чтобы я настолько изголодалась по общению, что начала бы симпатизировать даже его оскорблениям, чтобы получать любой минимальный социальный контакт, — приходится прикрыть глаза на несколько секунд, продолжая вбирать воздух губами, отчего тот касался середины языка, — и с человеком. Демон не является таковым. После она прикусила нижнюю, отчего середина заныла, будто ранее малышка обожгла плоть и теперь от любого касания кожа готова была скулить болью. Милица внимательно вслушивалась в каждое слово, когда речь Мер закончилась, демонесса отпрянула спиной в кресло, единожды качнув ногой, но скорее, дабы показать, что она во внимании и слушала и слышала смертную, а не чтобы иной раз бахвалиться самоуверенностью касательно своей блестящей психологическо-детективной карьеры (не существующей). — Полагаю, большую часть времени он не тыкал тебя трезубцем или пытался сварить в котле. Мне не стоит объяснять тебе, что все могло обернуться гораздо хуже? — По типу пыток и подвала? — подпевает, немного улыбаясь. Конечно, Мерелин знала, как она могла не знать или предполагать подобного? Но что дает это знание? Нужно было бросаться ему в ноги или кланяться лбом до пола в благодарность его относительного нейтралитета касательно ее и ее существования. Да, ее не кормили стаканом воды и куском хлеба в день, не давали два ведра — одно с водой в качестве душа, второе в качестве туалета, не продавали по кускам и не били, разумеется, но стоило благодарить его за обращение как к человеку, которого просто удерживают в определённом месте, а не ломают человека, превращая его в объект? — По типу пыток и подвала, — улыбаясь, согласилась нечистая. — Ты не боялась, что однажды он разгневается и сорвётся? — здесь Мер громко усмехается: — Так, как он сорвался последний раз? — боль проедала, но девочка не обращала внимание на сие ощущение, — Милица, я ничего не боялась в его доме, да и его в целом, тоже. Он не вызывает страха своими вечными оскорблениями и неприязнью. Единственное, что пугало, — малышка переводит взгляд на собеседницу, — его непредсказуемость. То игривость, то ненависть. Хотя, думаю, это была его тактика моего безумия — есть осколки с шоколадом. После ангел замолкает, потому как вовлёкся в беседу, которой не желал: а именно открывать свою подноготную и мысли, которые она переваривает почти ежеминутно, всяко, она не собиралась разделять данную трапезу с кем-либо, кроме как с самой собой. — Как я и сказала, ты боялась его срыва, его непредсказуемости. — Ты кто, психолог? — брови смертной изогнулись, она попыталась усмехнуться, но лишь оскалилась, показав прекрасные клыки. — Я прожила достаточно, чтобы помочь разобраться с данной ситуацией. — Я помощи не просила. К тому же, — книга окончательно отлетела к углу кровати, кровь ребёнка закипала, — не с чем разбираться, все, как нельзя, блять, просто! — пальцы взлетели вверх, как и глаза, потому что девушка не понимала, как этого можно не понимать, — я совершила побег, точнее, попытку. Он увидел возможность и наказания, и удовлетворения. И вообще, — прыснув, дабы упасть на кровать и отодвинуться, — не хочу об этом говорить. Она выдыхает, смотря в потолок, воздух как дым от тяжёлой сигары, дерущей горло; точно кто-то сверху приказал Милицы начать подкапывать под тот день и то событие, что стало окончательным толчком к удачному побегу, хотя, какую цель они преследуют, даже выяснят все подробности той ночи? — Тебя обидела не только совокупность его характера и поступков, а что-то в добавку. Что-то крайне горькое в его словах. Определенный вывод или фраза, которая, как вы, люди, любите сказать, «хуже пули»? — Хуюли, — снова подпела. — Мерелин, — с закрытыми глазами и слабой улыбкой, словно воспитательница и хулиганка. — Шерлин. Терпение Милицы подошло к своему концу, хотя она не использовала яда или крика, повышения тона или громкости, скорее, монолог низким, хладным голосом: — Слушай сюда, маленькая, думаешь, твой острый язык и шуточки вытащат тебя из той ямы, в которую тот ублюдок тебя затолкал? Ты не сдаёшься, это похвально, но Мерелин, спроси себя, надолго ли тебя хватит? — забавно, что у бессмертных одна порода, когда не получается услышать желаемое, они начинают ментально топить. — Ты попалась не местному чертёнку, который ломает безделушки и крадёт по одному носку из каждой пары, черт, — вдруг она усмехнулась, — если половина, что я о нем слышала, правда, то, девочка, — Мер бы покосило от прозвища, которое обычно она получала от нечистого, только он прибавлял [моя]. — Ты бы обезумела не от мук, которые он мог бы тебе принести, а от радости осознания, что он ни хрена с тобой не сотворил, — переводя взгляд обратно от стены к смертной. — Он же называл тебя малышкой, не так ли? — Откуда ты… — Ты бормочешь в кошмарах, — кисло улыбнулась в щеку. — Мерелин, послушай, он убил ребёнка у тебя на глазах, а ты всё хихикаешь на эту сцену; думаешь, будет также весело, когда, засыпая и просыпаясь от ужасных снов и видений или восхода солнца, ты будешь видеть ту же растерзанную девочку на его руках? Зная, что данный ребёнок, — ты. — Достаточно. — смертной требуется пара минут, прежде чем повторно войти в диалог (согласиться продолжить) и поднять глаза на демонессу. — Тогда, давай похихикаем вместе. Милица сомкнула губы и едва заметно улыбнулась, принимая согласие на терапию, пускай оно и было высказано в привычной манере ангела — язвительной.♡
Как ни странно, местом консилиума становится ванная комната — изящное помещение в готическом стиле Прованса, с множеством вырезанным из древесины предметов декора, украшенных белым золотом — Мерелин не была здесь раньше, потому не смогла осмотреть многого, ибо единственным источником света было два трёхголовых подсвечника: минусом было то, что только три свечи, плюсом — что свечи достаточно толстые и огонь показывал достаточно в пределах двух метров. В комнате оказалось четверо: стрелок — Мер так и не запомнила его имени, только острый язык, Милица, ангел и еще одна охотница, Аннеке — темнокожая девушка со сплитом на голове, одна сторона брюнетка, вторая — лазурная гладь (странный выбор оттенков, но смертной на столько уже было плевать после всего пережитого), с золотыми глазами, что отливались от освещения свечей немного жутко, но восхитительно. Малышка не знала, каким именно демоном была Аннеке, но не особо и хотелось — кроме Милицы особого доверия ни к кому нет. Они собиралась обсудить некие новости, конечно же, затрагивающие ангела, потому вытащили ее поздней ночью из спальни, на что девушка согласилась добровольно, ибо услышать от старших новую информацию как ждать нежности от садиста. Томный жёлтый свет подсвечников неплавными мерзеющими вспышками видывал их лица друг другу, со стороны казалось, что подростки пробрались в дом местного богача, проверить ест ли он детей или купается в крови, а также рассказать страшные истории в темноте незнакомого здания и заставить кровь бурлить, но трое были слишком напряжены для веселья; Мерелин ожидала неприятных новостей. — Старшие против, чтобы ты знала, — Милица дотрагивалась фалангами до огня, не смотря на ту, о ком говорит. Аннеке смущённо следила за первой. — Может и не стоит тогда балакать, раз они против, — стрелок прошипел, но твёрдости в его словах не было. Не зря же он сюда притопал вместе с ними, иначе бы выдал начальству планы коллег; Мер взглянула на него, на его острые глаза и сведённые в неодобрении брови, но поза оставалась расслабленной, что означало, что явного протеста парень давать не собирается. — Стоит. Мерелин имеет право знать, — ее хмурость можно ощутить на кончике языка, ибо она пропитывает этим вкусом весь воздух. — Это насчёт его, Мерелин, насчёт подонка, похитившего тебя, — начинается. — Некто из его давних знакомых связался с кланом, платя информаций за свою безопасность. Его очень старый знакомый. — Ближе к делу, — достаточно громко прошипев, что пламя на нитях свечей дрогнуло. Милица продолжала хмурится, но глаза ее выдавали, смотря на виновницу — с опаской и слабость перед выбором, признать и раскрыть все карты сразу, или дать немного, толику вестей, дабы не будоражить и без того потрёпанную ментальную часть смертной. — Давно, действительно давно, люди могли оплачивать долг перед нечистыми своим первенцем. Ребёнок был, своего рода, разменной монетой, — дитя сводит брови. — Многие, конечно, не соглашались на участь раба за долг родителей, сбегали. Твой похититель, Мерелин, ему тоже не раз, далеко не раз, расплачивались детьми, — та прищуривается, — девушками. — Он говорил об этом, — пауза ошибочно была принята за конец речи Милицы, ангел пользуется, тем не менее, двое прислушались, кроме: — Он трепался с тобой о былых утехах? — лучник чуть вскрикнул, на что девушки зашипели на эмоционального в манере утихомирить или хотя бы снизить голос. — Нет, — пристёгивая взглядом «дай договорить», — он, как бы, дал мне совет не сбегать. Мол, многие пытались, ни у кого не вышло. Хотя, какой это был совет? Демон открыто смеялся в лицо ребёнка, дразня тем фактом, что у смертной не хватит сил выйти за пределы ограды, не то, чтобы дёрнуться от него настолько далеко, насколько это позволяют ее человеческие ноги. Он представлял себя грозным хищником, бессмертным и неуязвимым, а ангела считал размером с ящерицу, которая априори не способна оказать таким габаритам какое-либо сопротивление, какое-либо несогласие (ящерицы довольно ловкие и быстрые создания). Он унизил ее. Пускай и не перед публикой, но плюнул в лицо. А она заставила его облизать ее ботинки своим побегом. — Не солгал, у них не выходило, никогда не выходило, — ее чудный голос повысился, словно глотка натянулась как струна на скрипке, но звук не являлся музыкой, скорее пожарной сиреной, трезвонящей об опасности, и хуже всего — данная композиция усилилась в своём предупреждении бежать слышащим ее. — Неизвестно, сколько таких было, пару человек, дюжина или сотня, никто не знает, кроме него. — (если он, конечно, не вёл статистику, чего восставший, разумеется, не делал, ибо нос от гордости прирос к потолку). — но эти девушки заканчивали похоже. Те, что сбегали прочь, рано оказывались жертвами других существ, едой или игрушками, а иногда и хуже. И он не ловил их. Ни одну не ловил. Но если девушка возвращалась сама, — ее брови перешли из хмурости в домик, сожаление. Пауза. — Зачем им возвращаться? К этому выродку? — Мерелин, многие возвращаются не потому, — Аннеке вдруг вступилась, ее голос звучит хрипло, но крайне ласково, — что хотят, а из-за страха, — девушка отогнулась спиной назад, вопрошая. — В те времена было много пленников. Многие, видя, как те или иные существа низшего разума смакуют конечности и внутренности людей, бежали обратно в кандалы. Зрачки смертной сузились до минимума, и вовсе не от освещения свечи: неудивительно, что на пути к освобождению целые стада различного уровня жестокости и мерзости тварей, готовых разодрать, переварить или просто позабавиться с похищенным человеком, Мер подозревала, что ей посчастливилось избежать подобных встреч благодаря мотыльку, который точно знал, куда направляться, не потеряв капли крови его (малышка точно не могла определить, кем ее считало столь необычное неземное создание) подруги? Увидев кровавую баню, многие возвращались к ошейнику, но это разумнее, чем бросаться брюшной полостью на когти и клыки нечистых, лучше вернуться, принять наказание и обдумать, как действовать выгоднее и лучше для себя, а не для желудка того или иного низшего демона. — Это не худшее, что мы узнали. Есть, — Милица начала резать предложение паузами, отведённые глаза в сторону также стали сигналом, — слухи. Жуткие, отвратительные слухи о нём. — Он с ними, тоже? — невинная осмелилась предположить. — Нет, Мерелин, хуже, гораздо хуже, — Аннеке взглянула на стрелка, словно проверив, даёт ли он разрешение продолжить — тот как будто бы слушал эти истории впервые, вместе с ангелом, не сводя острых глаз с двух основным рассказчиц и смиренно помалкивая, что было непривычно для его дерзкого рта. — поговаривали, что он, своего рода, «эксперементировал». — Гуру? ¹ Он что, занимался?.. К счастью (звучит крайне неподходяще, но в данной ситуации и при таком диалоге), демонесса качает головой в знак отрицания предположения, закрыв свои блестящие от света янтарные глаза. Она делает вздох, прежде чем продолжить насаживать нервы девушки на штыри. — Он принуждал их, зачать? Насиловал их. Некоторые говорят, что он хотел наследника, хотел получить его тем путём, что был рождён сам. Через смертную девушку. — Агат рассказал, что некий инкуб за слюну одной шлюхи поведал ему то, что он слышал от другого инкуба про Нибраса, — лучник не смотрел на ангела, который был поражен тем, что а — есть подробности хуже, б — оказывается, стрелок что-то да знает о похитителе. — Что он кормил их мясом, их же мясом. Как и восставшие пожирали своих носительниц. — Они ели их души, то другое. — вмешалась Милица, но история от этого легче не стала. — Он как будто бы, — посмотрев на Мерелин, — проверял их побегом. Науськивал, после этого брал. Своего рода… — Тест, — заключает Мер, посмотрев на огонь. — Но если он хочет именно, наследника, какая связь ему от меня? Я имею ввиду, он же постоянно твердил что я — воитель, так почему ему понадобился один из? Один… Мысль оборвалась, что стало неожиданным даже для ангела, потому как она не была полностью уверенна в том, куда ее сегодня привело это небольшое расследование и биография ее похитителя. Подробности отвратительны, но насколько они правдивы — ее собеседники не предоставили доказательств, к тому же, было указано, что это слухи, оружие лжецов и трусов; верить или нет — решение самостоятельное, но необязательно было принимать его, хотя и пропустить это мимо ушей, как играться с маслом у огня, подкидывая выше и выше, особенно в случае с восставшим. — Он перестал пытаться не потому, что перехотел, — Милица придвинулась чуть ближе, — а потому, что осознал, что обычные смертные не способны утолить его жажду к наследнику. А ты, как он убеждён, вовсе не обычная. Малышка положила ладонь на солнечное сплетение, сжав губы и слабо сощурившись, словно ее тошнит — так и было. — Похитить воителя — крайне рискованное решение. Обычно все ради материала — крови, плоти, слез, ради продажи. Есть легенда, что воитель в силах заполнить какую-то забытую потребность, — возвела глаза к потолку, как будто описывала детскую ерунду, — но это легенда. Старшие полагают, что подонок гнался за тобой вовсе не ради желания нового питомца или плевка воителям. — Хватит, — Мер резко подскочила на ноги, но моментально покачнулась, схватившись за край ванны. Ее жутко тошнило от услышанного и осознанного, но переваривать это — задача еще хлеще; девушка всмотрелась в противоположный черный угол, словно была способно увидеть что-либо в кромешной тьме, как ощутила знакомое липкое чувство на шее — по ее груди стекла капля алой крови. Милица встала, отойдя на шаг, в то время как Аннеке подскочила к девушке с куском ткани, прижимая ее к коже ангела: — Не понимаю, почему это происходит? Перевязки, корка заживления, все работает, но иногда кровь все равно идёт, — притрагиваясь пальцами к ткани. Трое молча переглянулись. За дверью послышались шаги и два голоса: компания младших быстро ретировалась по своим личным комнатам. Больше обсуждать было нечего. Стоит ли упоминать о том, насколько тяжела для ангела задача заснуть сегодня — в голове тихий голос шептал о том, что знакомый ей мужчина не мог быть и наполовину таким жестоким выродком, каким описали его другие демоны — даже если такие мрачные слухи полностью являются ложью, то, всяко они имеют зачатки правды, ужасающей, но чистой. В голове точно складывался вопрос, шипящий низким тихим голосом — он не мог, не мог же, да? Мерелин осознавала, что демон способен на подобное, способен выступать хлеще, но его человеческий облик отделял его историю от его поступков. Малышка зажмурилась, будто бы это помогло ее замедлить или переключить поток мыслей об оставленном. Жаль, Мерелин не знала, одной истины, которая бы на разрез пресекла любое сомнение касательно данный темы — демон никогда не задумывался о наследнике. Ему вполне хватало Андасара и суккубов, а теперь ещё и Мерелин.