Пила. Последняя глава

Хоффман не знал, сколько прошло времени. Казалось, он уже вечность пытался открыть дверь. Боль в ноге отупляла его, делала воздух вокруг него густым, а время — ничего не значащим вообще. Он и представить до этого не мог, насколько это будет больно. Однако он продолжал бить, крича так, что, казалось, сейчас обрушатся стены, пока ударов крышки не хватило для того, чтобы резким движением разломить жалкие остатки кости в лодыжке и вытянуть ногу из цепи. Боль была настолько сильной, что Марк, казалось, сейчас просто сойдёт с ума, если в нём ещё сохранились какие-то останки здравого разума. Он понятия не имел, как он будет передвигаться на такой ноге впоследствии, но сейчас его это не волновало. Цепь его не остановила. Так просто его никому не взять. После нескольких минут бесплодных попыток дверь всё же поддалась. Хоффман неосторожно опустил правую ногу на пол, и его резанул такой приступ боли, что Марк издал нечеловеческий звук и опёрся о стену. Передохнув и подождав, пока боль в ноге не станет хотя бы немного терпимой, он начал неловко прыжками на левой ноге продвигаться вперёд. Пол, на котором не так давно была длинная дорожка из крови, оставленная когда-то Гордоном, сейчас был перекрашен, однако теперь на нём вновь оставался тёмно красный след, ведущий от его наполовину разорванной конечности, недавно бывшей его ногой. Перед ним на полу лежала ножовка. Та самая, которая могла бы быть его спасением, но она не понадобилась. Гордон зря старался. Впрочем, может, и не зря, Хоффман бы определённо попытался искромсать этой ножовкой доктора так сильно, как он только мог. Однако сейчас она очень даже могла ему понадобиться. Марк понимал, что его несчастная искрошенная ступня ему будет отныне только мешать. Помочь себе мог лишь он сам. Хоффман сполз по стене на пол и положил повреждённую ногу перед собой, согнул её в колене. Прикосновение с полом вновь причинило страшную боль, и эти муки только раззадорили детектива. Крепко сжав ножовку в руке, он начал пилить. Боль усилилась вдвое, и Хоффман начал яростно орать, чтобы хоть как-то заглушить то, что он сейчас чувствовал. На его глазах лезвие всё глубже уходило в ногу, навсегда отделяя от остального тела последние ткани и куски мышц. Хоффман был безумно благодарен за то, что ему сейчас уже не пришлось пилить кость — она была уже разломана надвое. Только он об этом подумал, как неосторожный толчок лезвия в плоть угодил прямо в обломок кости. На этот раз боль была настолько сильная, что перед глазами у Мака всё почернело. Он упал головой на пол, и из последних сил старался не потерять сознание. Ты истечёшь кровью, не смей терять сознание, НЕ СМЕЙ ТЕРЯТЬ СОЗНАНИЕ! Каким-то чудом он не отключился и приподнял голову. В его ноге по-прежнему торчала ножовка, а из раны на пол быстро стекала кровь. Осталась примерно треть работы, и Хоффман, собрав все свои силы в кулак, завершил начатое. Он отбросил ножовку в сторону и оценил ситуацию. Он сейчас сидел в подвале дома, где он теперь жил, в луже собственной крови, а рядом с ним лежит его отпиленная нога. Марк издал какой-то булькающий звук, который, скорее всего, был его смешком. Сам Хоффман уже не знал, что он чувствовал — его состояние было близко к болевому шоку, но он держался. Он был обязан держаться, теперь, когда он прошёл через всё это. Все его мысли занимало только одно: «ОСТАНОВИТЬ КРОВЬ». Из его обрубка продолжала хлестать кровь, и он понимал, что это может стать его концом. Хоффман пополз по коридору так быстро, как только мог, пока не увидел за поворотом несколько ржавых труб, идущих от пола до потолка Трубы эти окутывал пар, и периодически из них раздавалось приглушённое шипение, будто некий монстр обитал внутри них. Было жарко. Хоффман и теперь подумал: «Не так ли Гордон остановил тогда свою кровь? Да, сукин сын, да… Я не хуже тебя, я тоже умею неплохо выживать». Медлить было уже некогда. К тому же, Хоффману казалось, что после этого дня его нельзя будет напугать уже никакой болью. Он подполз к этим трубам настолько близко, что клубы пара уже полностью обволакивали его лицо. Монстр в трубах зашипел громче, чем обычно…, а может, это просто из-за того, что Марк теперь был ближе и слышал всё чётче? Хоффман был ближе. Скоро он будет уже достаточно близко к Гордону и двум его прислужникам. Он подтащил за джинсы свою укороченную ногу, из которой на пол продолжала струйками литься кровь и яростно прижал её к самой толстой из труб. От звука, который раздался при соприкосновении плоти и раскалённого металла, Марку стало плохо. Больше всего этот звук напоминал готовку стейков в сковороде, полной масла. Но ужас он испытывал от этого звука совсем недолго — от нового приступа боли Марк Хоффман отключился. Когда он очнулся, вокруг не изменилось ничего. Где-то вдалеке раздавалось гудение машин в канализации, трубы по левую сторону от него по-прежнему исходили шипением и горячим паром, а сам Хоффман… был жив. Да, он снова выжил! Он снова не имел ни малейшего понятия, сколько прошло времени. Однако он предположил, что прошло уже несколько часов, потому что кровь, в тех местах, где не накапала большая лужа, уже высохла или почти высохла. Он с трудом приподнялся на руках и увидел, что его обрубок, лежащий в нескольких сантиметрах от трубы, почти не кровоточил. Его жизни ничто не угрожало. Впрочем, он понимал, что подобное месиво необходимо срочно обработать, а затем нужно придумать способ нормально передвигаться. Теперь он был инвалидом, и ему этот факт чертовски не нравился. Марк начал ползти вперёд. Он знал, что нужно одолеть около десяти коридоров, чтобы добраться до лестницы, ведущей в дом. Дело продвигалось медленно, но Хоффман был настолько настойчив, что он взмок ещё на третьем повороте. Прошло около сорока минут, прежде чем Марк увидел в конце коридора долгожданные ступени. Люк наверху был распахнут. Марк не знал, было ли это намёком Гордона на то, что он с нетерпением ждёт встречи, либо тот просто не потрудился его запереть. Ведь если бы люк был заперт, даже Марк ничего не смог бы поделать. Затем, поразмыслив, Хоффман понял, что люк не мог быть закрытым в любом случае — никто, кроме него, не знал, где он прятал ключ, и второе, если его протащили сюда через этот люк, замок должны были как-то сломать. С упорством, которое Марк не прикладывал почти ни к чему в своей жизни, он карабкался вверх по лестнице. Он уже чувствовал свежий воздух и видел, как сверху пробивается бледный свет — судя по всему, уже наступило утро. Около семи-восьми часов. Когда Марк полностью перебрался наверх, он позволил себе немного расслабиться. Он спокойно лежал на спине, глядя в потолок, и дышал воздухом, от которого за эти часы его лёгкие уже успели немного отвыкнуть. Этот приток кислорода, скорее всего, ему очень помог, потому что его озарила гениальная идея. Он даже рассмеялся от того, что не вспомнил об этом раньше. Когда Эрик Мэтьюз должен был с цепью на шее стоять на кубе льда, его нога была сильно повреждена, и поэтому для игры Гордон предоставил из госпиталя несколько протезов, а также крепления, которые позволили бы зафиксировать всю ногу. Поскольку им понадобился всего один, запасные Хоффман забрал к себе домой, в свой тайник. Очередная удача? Едва ли. Это уже скорее походило на судьбу. Одного взгляда хватило, чтобы понять — квартиру осматривали. Многие вещи валялись на полу, кое-где были грязные отпечатки обуви. Разумеется, его сейчас разыскивает вся полиция города, но никто не ждёт, что опытный детектив появится у себя дома. Тем более, даже не входя туда через дверь. Не исключено, что за домом просто кто-то наблюдает издали, но внутрь уже не зайдёт никто. Каким-то образом, одно из самых опасных мест для Хоффмана превратилось в самое надёжное укрытие, однако ему всё же приходилось быть осторожным и надеяться на то, что никому не придёт в голову осмотреть его дом ещё раз. Хоффман добрался до своей аптечки, вытащил оттуда большой кусок марли и отгрыз зубами лишнее. Затем ему помогло его прежнее пристрастие к алкоголю после смерти сестры. В его холодильнике всё это время стояла нетронутая бутылка водки, скорее как напоминание о том, с какой жизнью он планировал попрощаться. К слову, та жизнь отпускать его так и не хотела, и Джон ему был в этом не помощник. Этот высокомерный ублюдок никогда не поймёт, какого это — потерять любимого человека. Джилл и её ребёнок не в счёт — он уже давно презирал эту шлюху, раз они развелись. «Теперь они трахаются на небесах!» — вдруг пришла ему в голову мысль, которая его безумно рассмешила. Он дополз до холодильника, приподнялся, насколько хватало сил, и вытащил из него холодную бутылку с прозрачной жидкостью. Он начал промывать алкоголем свой обрубок, крича от боли. Когда он аккуратно прикладывал к обрабатываемым местам марлю, ему будто становилось легче. В конце концов, когда он был удовлетворён результатом, он пополз к своему тайнику, который находился за большим обветшалым книжным шкафом. Подвинуть его он бы сейчас не смог, поэтому он попросту выломал нишу в самом низу шкафа. Хоффман прополз внутрь, приподнялся и включил свет: вокруг него на многочисленных полках стояли копии дел, касающиеся деяний Конструктора, некоторые части механизмов для испытаний, а на полу стояли манекены, чьи руки, ноги и головы также использовались для примерки различных приспособлений. В углу комнаты, словно ненужный хлам, валялись три железных крепления, напоминающие скобы, связанные между собой прочной тканью. Они были почти точно такие же, которые были на Эрике Мэтьюзе, только вдобавок к ним рядом лежали протезы. Их Гордон прихватил на тот случай, если бы пришлось отрезать Эрику ногу. — Спасибо большое, док, — усмехнулся Хоффман и схватил скобы вместе с протезом. Он вытолкнул их обратно в комнату через дыру в полу и выполз следом. Хоффман откинул захваченное им богатство к дивану на другом конце гостиной, будучи уверенным, что никакого вреда подобным вещам так нанести нельзя. Добравшись до дивана, Марк принялся натягивать на себя эту искусственную ногу. Крепко затянув все шнурки и удостоверившись, что протез прочно сидит на ноге, Хоффман попытался встать. Ему это удалось с трудом, а нога не переставала ныть. — Как новая… Как новая… — шипел он, когда начал пытаться делать первые шаги. Каждый из них давался ему с таким трудом, будто сам паркет не желал, чтобы на него оказывалось какое-либо давление. Однако он обходился без скоб, и ему эта мысль доставляла удовольствие. Он решил упражняться до тех пор, пока он не будет наступать на протез с удовлетворяющей его степенью уверенности. Он исходил всю гостиную вдоль и поперёк, взмокший от пота, и когда у него не осталось совершенно никаких сил, а протез подчинялся ему без особых проблем, Марк Хоффман завалился спать на диван. Его уже мало волновала осторожность, он был уверен, что при необходимости сможет одолеть кого угодно, даже в таком состоянии. Он решил дать себе несколько часов отдыха перед тем, как начнёт действовать. Когда он снова вступит в игру, они все пожалеют о том, что посмели заставить его пройти через это. Потому что он, Марк, смог пройти через всё, что от него требовалось. Но смогут ли это же сделать другие? Хоффман в этом весьма и весьма сомневался…