Следующие несколько дней были для Лоуренса Гордона чем-то вроде подготовки к экзамену. Он никогда не чувствовал перед собой такую большую ответственность. Вместе со своими помощниками они тщательно работали над тем, чтобы каждая из «игр» сработала идеально. Для этого они вместе ещё раз обдумали тексты посланий для своих испытуемых проверили каждую подобранную деталь для механизмов и приступили к сборке.
Единственное, что не вызвало сомнений у Гордона и компании — это то, что эти игры не должны проходить так, как проходили все их последние испытания. В них не должно было быть центральной фигуры, которая следовала бы от пункта А к пункту Б и так далее. Каждая из этих игр носила личный характер, и они должна была остаться таковыми. Никому из людей не придётся в этот день проходить больше одного испытания. Для закрепления «пройденного материала» достаточно будет
всего одного. Если и после этих игр неблагодарные «выжившие» будут поносить свои жизни, то доктору, возможно, уже не останется ничего другого, как освободить их от страданий.
«Тот, кто не ценит жизнь, не достоин жизни…»
Это были слова Джона. Все семеро, кто в ближайшие дни попадут к ним в руки, свои жизни не ценят и не научились их ценить. По сути, убийство было бы уже милосердным актом, однако Лоуренс Гордон хотел дать им ещё один шанс. Он не станет убивать просто так, этим действием он бы показал, что он ничем не лучше Хоффмана, этого безжалостного маньяка.
Кстати, о детективе. Он прекрасно понимал, что Марк найдёт какой-нибудь способ сбежать из своего заточения, и стоит признать, это всё же внушало ему некий дискомфорт. Доктор уже знал, на что способен этот детектив, когда он намерен отомстить. Себя же он назвать мстительным не мог. Эта мысль пробудила в нём воспоминания, когда он стал всё больше и больше проникаться идеями Джона…
-… и это бесспорно. Вы меня слушаете, доктор?
— Да, я слушаю. Объясните мне ещё раз…То есть, Вы считаете, что человек, подвергнутый Вашим играм, изменится?
— О да. После моей игры испытуемый становится совершенно другим человеком.
Лоуренс уже не лежал на кровати. Он прохаживался по комнате на своём аккуратно надетом протезе и выслушивал Джона, который просто сидел на стуле у стены.
— Видите ли, доктор, — продолжил Конструктор, — в тот момент, когда человек появляется на свет, ему незнакомы концепты жизни и смерти, как и многое другое. Всё, что мы думаем, всё, что мы ощущаем, приходит к нам с взрослением. Телевидение, общение с подобными нам, собственные домыслы — вот что меняет человека. Именно отсюда появляется это необъяснимое стремление пустить свою жизнь под откос, будто она ничего не значит. Почти каждый человек на этой планете уничтожает день своей жизни за днём, год за годом. Некоторые идут дальше и начинают уничтожать жизнь других. Я никогда не понимал, что можно вот так самоотверженно заниматься медленным самоубийством. Когда это коснулось моей семьи…
Джон сделал небольшую паузу, словно взывая что-то из памяти. Его лицо дёрнулось, а руки сжались в кулаки.
-… я начал действовать. Мне всё это надоело.
Моя болезнь сыграла в этом также не последнюю роль, но куда сильнее стало моё стремление излечить общую болезнь всех этих людей.
Я стал помещать людей в ситуации, в которых они сами бы смогли оценить обстановку, понять свои ошибки, заплатить за них и выйти из этих испытаний очищенными.
Те, кто не выбираются… что ж, в них нет истинного стремления жить или что-то изменить в себе. Поэтому я не вижу смысла, чтобы они продолжали топтать землю и дальше своей бесполезностью.
— Джон… почему Вы считаете, что Вы имеете право это делать?
— Более чем уверен, что если меня об этом спросит кто-то ещё, я просто уйду от ответа. Однако с Вами я могу поговорить вполне открыто, доктор. Видите ли… наш мир — это прогнившее насквозь логово демократов и религиозных фанатиков. Те правила, по которым люди обязаны жить в этом мире, направлены лишь на то, чтобы держать всё это человеческое стадо под контролем. Сделать каждого здравомыслящего человека ярым почитателем этой системы и затем продолжить отуплять его, сильнее и сильнее. Есть такая потрясающая книга… «451 градус по Фаренгейту». Мир, описанный там — это то, к чему мы сегодня идём семимильными шагами. Простите меня за мою нескромность, но свой рассудок я ещё держу при себе. Я считаю, что бороться с этой системой просто необходимо. Если нам не под силу сразить источники этого давления, то сражаться с уже имеющимися последствиями можно и нужно. Каждый человек, которому я могу помочь, уже не будет подвержен этому влиянию. Думаю, что я имею право бороться за хорошую жизнь на этой планете. Если не начнёт один, не начнёт никто. Именно поэтому у меня есть полное право заниматься тем, чем я занимаюсь.
Джон снова сделал паузу, словно смакуя свой продолжительный монолог и заметил, глядя на Лоуренса, который внимательно его слушал:
— Доктор… я уже давно мечтал о том, чтобы наши разговоры с Вами приносили хоть какую-то пользу, потому что приёмы, которые Вы ведёте в больнице, вводили меня в настоящее уныние.
Тут Джон едва заметно улыбнулся.
— Благородные цели. Похвально, — выдал доктор, даже не зная, с сарказмом он говорит или нет.
— Лоуренс, я не вижу в моей работе ничего благородного. Это долг каждого человека — бороться за право жить, и я лишь помогаю. Кроме того, никто не отменял естественного отбора, который так любезно охарактеризовали в своих работах столько много учёных.
— Выходит… Вы считаете, что и я изменился?
— Безусловно.
— Почему Вы так думаете?
— Во-первых, мы сейчас с Вами разговариваем.
— И что?
— Я напомню Вам, что два дня назад я выпустил Вас отсюда, и Вы впервые увидели солнечный свет спустя месяц после Вашей игры. У Вас была масса возможностей связаться с полицией, рассказать им, где я нахожусь и посадить меня за решётку, а самому стать героем. Но Вы этого не сделали. Более того, Вы вернулись ко мне сами, и я не вижу за дверью серьёзных ребят в бронежилетах и с автоматами.
Лоуренс Гордон застыл на месте. Действительно, ему даже в голову не пришла мысль о том, чтобы пойти в полицию. Единственное, что он сделал — это вернулся домой и рассказал семье, что он месяц скрывался от возможного преследования Конструктора, и что он сам смог установить себе протез. Это было немыслимо — он ЗАЩИЩАЛ
Джона!
— Во-вторых, доктор… взгляните в себя, и Вы увидите причину того, что Вы не рассказали обо мне никому.
Лоуренс задумался и понял, что Джон прав. Ему действительно не хотелось причинять этому пожилому человеку никакого вреда. Более того, он осознал, что он симпатизировал Джону и его идеям. Во многом благодаря тому, что он и правда чувствовал перемены в самом себе — ему перестала нравиться его жизнь, его начало охватывать безумное желание изменить всё.
— Как результаты, Лоуренс? — спросил Джон с еле заметной улыбкой, просверливая доктора своими пронзительными голубыми глазами.
Гордон, не произнеся ни единого слова, кивнул.
— Отлично. А могу ли я задать Вам очень серьёзный вопрос?
— Да, конечно.
— Не хотели ли бы Вы стать учителем для всех этих заблудших душ вместе со мной? Вы идеально подходите мне, плюс, Ваши навыки могли бы во многом мне пригодиться.
Гордона это предложение повергло в настоящий шок. Его только что прямым текстом пригласили присоединиться к убийце… нет, не к убийце. Чёрт, он не знал, как на это реагировать.
Улыбка Джона стала шире, и он весело произнёс:
— Прошла одна минута, а Вы до сих пор не сказали «нет», доктор!
Громкий гудок автомобиля. Гордон резко повернул голову влево и понял, что он чуть не вышел на дорогу, где его вот-вот сбила бы машина. Подняв руку и извинившись перед резко затормозившим водителем, доктор подумал:
«Вот сейчас был наглядный пример того, как воспоминания могут убить».
Развеселившись от этой мысли, Лоуренс Гордон направился домой. Это был продуктивный день. Всё было готово, осталось лишь похитить людей для игр. Но это была уже не его забота.
***
— На счёт «три». Раз… два… три!
Сержант Хадсон принял решение взломать дверь в квартиру Бобби после того, как в течение дня тот по-прежнему ни отвечал на звонки, ни появлялся где-либо ещё, кроме собрания клуба выживших. Он вёл себя крайне подозрительно, и при этом он, выходит, не был таким уж «пропавшим без вести». Плюс к этому, его внутреннее чутьё говорило ему, что в этой истории что-то нечисто. Хотя, о чём он думает, это же хренов
Конструктор, когда здесь, чёрт возьми, было «чисто» хоть что-нибудь?!
Как только отряд ворвался в дом писателя, сержант мгновенно понял, что они это сделали не напрасно. На стене напротив входа огромными буквами красной краской были тщательно выведены следующие слова:
«ХОЗЯЕВА НЕ ЛЮБЯТ НОЧНЫХ ГОСТЕЙ. ЭТОМУ ЖЕ ХОЗЯИНУ НЕ НУЖНЫ НИКАКИЕ ГОСТИ»
— Какого чёрта? — спросил один из группы, рассматривая надпись на стене.
— Пока не понимаю, — медленно проговорил Хадсон.
Он ещё некоторое время постоял, глядя на большие красные буквы, затем двинулся вглубь дома. Над камином висело огромное семейное фото, изображающее Бобби Дагена с его женой Джойс.
«Реабилитация… она помогла мне… помогла…» — зазвучали отрывки из недавнего интервью Дагена в голове у сержанта.
— Помощь. Ему нужна была помощь, конечно же. Курт!
— Да, сэр! — откликнулся один участник группы.
— Мне нужно знать, обращался ли Бобби Даген к кому-нибудь прошлым вечером или день назад. Это должна быть известная в определённых кругах фигура.
Спустя два часа ему доложили:
— Стив Эккерсон, дежурный охранник здания, где расположен отдел убийств, сообщил, что прошлым вечером Бобби Даген пришёл к детективу Фиску.
Хадсон поначалу просто подумал, что это всё просто какое-то проклятое совпадение. Сначала Фиск просит его организовать группу, по сути, для задержания Дагена, а затем в доме писателя указывается намёк на самого детектива?
На сборы ушло полчаса. Группа направилась на этот раз к дому Фиска. Детектив должен был быть там, ведь не проводит же он дни и ночи в своём офисе?! Когда автобус остановился напротив двухэтажного светлого здания, где жил детектив, все взяли свои автоматы на изготовку и высыпали наружу. Уже у самой двери что-то вдруг заставило его развернуться обратно, и он крикнул:
— Заходите, я прослежу за входом!
Дверь взломал Курт и спецназ ворвался в дом детектива. Когда все семеро уже вошли внутрь, Курт заметил, что от входной двери куда-то внутрь дома отлетел тонкий кабель. В следующую секунду перед их взором предстала ещё одна огромная надпись на стене, которая лаконично гласила:
«ВАС ПРЕДУПРЕЖДАЛИ».
В следующую секунду дом детектива Фиска взлетел на воздух, а сержанта Хадсона, который не успел зайти внутрь, с силой отбросило назад, где он влетел спиной в автобус, на котором они приехали. С трудом поднявшись на ноги, он увидел, что от дома не осталось почти ничего, а в горящих руинах лежали обгоревшие трупы его ребят, некоторые даже потеряли конечности.
— Фиск… Проклятый говнюк, Фиск…
О, как же ты за это ответишь, сука… — прорычал Хадсон, ещё не полностью отошедший от шока.
Его шатало, в ушах стоял звон вперемешку с воплями людей и визжанием сигнализаций на машинах вокруг, но мысли его уже были ясными. Детектив их подставил. Он и должен быть последним помощником Конструктора.
