Пила. Последняя глава

С каждым шагом Марка Хоффмана его омерзение возрастало. Он медленно переступал с ноги на ногу, заметно хромая, и приближался туда, откуда он чудом выбрался не так уж и давно. Честно говоря, детективу не совсем было ясно, что он собирался там найти — он спускался в эту комнату скорее оттого, что ему больше было нечего делать. Он не мог открыто вступить в игру против Гордона, он не мог даже выйти из дома. Что ему остаётся? Правильно, исследовать место, которое стало его кошмаром на полчаса… и которое уже начало преследовать его в ночных кошмарах. Впрочем, у него также была слабая надежда найти что-нибудь, что могло бы помочь ему в самом скором будущем. Он мог поклясться, что в отчётах о расследовании различных дел, связанных с Конструктором, именно его фамилия была указана рядом с именами «Лоуренс Гордон» и «Адам Стэнхайт», однако в действительности он имел мало отношения именно к этому расследованию. Доктора допрашивала Кэрри, а на месте преступления никто и не был, эту комнату так никто и не смог найти. Хотя Страм был к этому весьма и весьма близок… Когда Кэрри и Фиск вместе пытались понять, что именно произошло в ту ночь, показания Гордона, его жены и ребёнка ни к чему не привели. Их явно было недостаточно, чтобы сложить полную картину, как будто там отсутствовал целый кусок истории. Хоффман ознакомился со всеми показаниями и написал финальный рапорт по делам доктора и его «сокамерника» Адама, именно так его имя и попало в базу данных в качестве следователя этого преступления. Он был совершенно не в курсе того, где и как проходила эта игра. Собственно говоря, к тому моменту он ещё даже не попал к Джону Крамеру, поэтому он мог лениво делать свою работу. В тот день, когда детектив писал свой рапорт, у него сильно болела голова, несмотря на то, что после пробуждения он приговорил остатки жгучего напитка, стоявшего рядом с его кроватью. Предыдущим вечером он снова много пил, а затем он не мог заснуть. Периодически у Марка случались такие дни, а иногда и недели, когда он не мог делать ничего, кроме как поглощать стаканами алкоголь, а затем терзать себя всю ночь непрекращающимся чувством вины. Снова и снова он вспоминал труп своей сестры, лежащий на кровати с разрезанным горлом почти от уха до уха. Крови на кровати и на полу было столько, что, казалось, такое количество просто не может поместиться в человеческих жилах. Впрочем, позже Марк лично убедился в том, что у её убийцы в жилах течёт столько же крови, чтобы ей можно было обагрить пол. Он пошёл на работу, хотя его голова, казалось, была готова взорваться от этой адской ноющей боли. В этой боли было явно больше страданий, чем просто массы убитых виски клеток. Когда Хоффман писал рапорт, он в первый раз тогда задумался о том, что делает Джон Крамер с людьми. Это было уже далеко не первое преступление, совершённое его руками, однако Марк редко участвовал в основных расследованиях. Собственно, так получилось и на сей раз, но очередная ночь кошмаров натолкнула его на определённые мысли. Он тоже мог бы наказать человека. Не при помощи этой прогнившей системы правосудия, нет. Необходимо было настоящее наказание, после которого проклятый убийца его сестры действительно бы понял, что он натворил. На самом деле, после этого Сет Бакстер вряд ли смог бы понять уже хоть что-то. Марку Хоффману уже приходилось убивать людей, однако именно тогда ему первый раз действительно захотелось это сделать. «Сейчас ты чувствуешь себя беспомощным…» Сет чувствовал. Хоффман – нет. Даже когда ему пришлось буквально «отдолбить» свою ногу от тела, он не потерял своей жажды жизни, которую Джон так страстно пытался разглядеть во всех людях подряд. Не чувствовал он себя беспомощным и сейчас. Он лишь думал, что на данный момент он слегка… ограничен в возможностях. Причём у него в голове даже и мысли не возникало связать свою эту «ограниченность» с новоприобретённым физическим недостатком. Марк чувствовал себя живым как никогда: он уже дважды сумел не покинуть этот свет после «игр». Сначала его попыталась убить эта шлюха Джилл, после чего он получил уродливый шрам на щеке, а теперь его попытались закрыть, забыть. Теперь, хоть его ногу и заменял протез, он был жив и ни за что не планировал в ближайшее время расставаться с привилегией оставаться таковым. Если не это преследовал Джон в своих «играх», то тогда Хоффман просто не понимал, чего ещё от него могли бы ожидать сам Конструктор, Аманда и Гордон. Он завернул за угол и снова увидел перед собой коридор, слегка затянутый паром. «Монстр» в трубах всё так же угрожающе шипел, однако сейчас детективу одна мысль об этом существе показалась неописуемо глупой и лишней. Так или иначе, в эту атмосферу теперь превосходно вписывалась длинная дорожка из крови, а так же небольшие лужицы и капли, которые тянулись уже за следующий угол. Марк потерял много крови, но он успел немного восстановить свои силы. Он сам поражался своей выносливости. Следующий коридор, как и обычно, слабо освещённый, из-за чего он казался ядовито-зелёным, открыл картину куда более неприятную. Помимо всё тех же луж и дорожек крови (которые здесь, стоит отметить, были куда обильнее), на грязном полу, наполовину лежащая в бурой жидкости, была ножовка, а совсем рядом с ней валялась лежащая на боку отпиленная ступня. Хоффман смотрел на всё это не более минуты, находясь в каком-то ступоре, затем он медленно прошагал к наполовину открытой коричневато-жёлтой двери в конце коридора. С каждым шагом вонь разрасталась, и детективу становилось всё некомфортнее. Он постарался нащупать на стене справа выключатель и поднял переключатель вверх. Тёмная комната начала всё больше освещаться постепенно загорающимися неоновыми лампами, свисающими с потолка в проржавевших корпусах. Теперь у него была очень хорошая возможность увидеть всё, на что его глаз не успел упасть во время короткого визита доктора Гордона. Прямо перед ним была небольшая пустая шкатулка, обитая изнутри красным бархатом, а неподалёку лежало полуразложившееся тело в идеально выглядящих белых кроссовках. Зрелище достаточно жуткое. За этим телом было ещё два: одно напоминало скорее кучу чёрного и грязно-серого тряпья, а второй черновато-бурый скелет был словно в усталой позе прислонён в сидячей позе к трубам в углу комнаты. То, что мимо всех этих трупов тянулся нечёткий след его крови из разломанной ноги, вряд ли делало картину лучше. Хоть и более прозаичной, это несомненно. Справа не было почти ничего. Как и вся комната, здесь стены были покрыты плесенью, разломаны, а пол был ужасно грязным. Но в этом слое пыли были два предмета, явно представляющие огромный интерес для Хоффмана. Ими были разложившая нога Лоуренса Гордона и его бумажник, лежавший рядом. В первую очередь детектив подошёл именно туда. Открыв бумажник, Марк увидел несколько кредитных карт, визитных карточек и фотографий, на которых были запечатлены его жена и дочь. — Какого хрена ты не вернулся сюда и не забрал это? — проговорил Хоффман. Больше ничего из того, что лежало внутри, не показалось детективу хоть сколько-то важным. Обойдя комнату по кругу, Марк больше не нашёл ничего, кроме фотографий, разбросанных повсюду по полу. Все они изображали Лоуренса Гордона в самых возможных местах города. — Работа старины Тэппа, я полагаю? — усмехнулся Марк. Все знали, что детектив Тэпп потерял рассудок после смерти своего коллеги и друга детектива Синга, и потому Хоффман был уверен, что именно он следил за доктором, либо поручил кому-то этим заняться. Ведь он считал Гордона главным подозреваемым ещё задолго до этой «игры». Началось всё с ручки доктора, которую на место преступления подбросил сам Хоффман. — Как же тесен мир, — усмехнулся при этих мыслях детектив, - Эх, Тэпп, начни ты за ним гоняться хотя бы полгода спустя, результаты полностью удовлетворили бы и тебя, и всех нас тоже… Наконец, он подошёл к телам в углу комнаты. То, что было около входа, его не интересовало — Дэниэл Мэтьюз на допросе чётко указал, что там было тело местного наркоторговца из Мексики, однако даже он не смог впоследствии указать, где была эта комната. Это уже было похоже на чудо — это помещение было словно самым секретным бункером, в котором хранились все главные секреты Джона, которые не было суждено раскрыть никому. Зепп Хиндл и Адам Стэнхайт. Именно так при жизни звали этих двух людей, теперь коротавших вечность на этом грязном полу. «Когда я уполз, Адам был уже мёртв…» Разумеется, случиться могло многое, но что-то подсказывало детективу, что это была ложь. Вероятно, что в нём играла вспыхнувшая ненависть к Гордону, но он был уверен, что этот парень был ещё жив в тот момент, когда доктор покинул ванную комнату. Он оставался жив до данного им лимита времени, так почему же час спустя он должен был внезапно умереть? Нет, его прикончил кто-то другой и позже… Хоффман даже немного жалел, что он никогда не спрашивал у Джона про испытание Гордона. Сейчас ему было бы намного легче. Всё, что он видел — это трупы, и тело Адама было явно прострелено в плечо, так как на прохудившейся одежде было достаточно чёткое бурое пятно в этом месте. Детектив понял, что он не узнал здесь чего-то особенного, что могло бы ему помочь. А на что он рассчитывал? По крайней мере, он решил сохранить в голове свою теорию про Адама и выкинуть её Гордону прямо в лицо при самом удобном случае. Напоминание об ошибке должно его раздавить. Пятнадцать минут спустя детектив снова сидел на своём диване в гостиной комнате. Он ждал восьми часов утра, чтобы можно было созвониться с детективом и договориться об оплате и режиме работы. Он осознавал, что ему придётся просидеть в этом доме, ничего не делая, несколько дней, но Марк был готов на такую жертву. Он был уверен, что доктор за это время никуда не денется, и более того, за это время он может очень ошибочно указать своими действиями, где он будет находиться. Он был готов подождать. Переключив канал телевизора, он прилёг на диван и начал, почти не моргая, смотреть передачу о каких-то зебрах в африканской саванне.