Однажды в новогоднюю ночь...

      На самом деле, нет ничего хуже, чем сбивать устаканившийся режим дня. Просыпаешься потом вялый, как тухлая рыба, и полдня не можешь прийти в себя, потому что хочется спать. А вечером, когда вроде бы пора успокаиваться и засыпать, организм внезапно оживает, требуя немедленной активности. Хорошо хоть сейчас каникулы, и есть время вернуть всё на круги своя.       Чуть привстав на постели, темноволосая девушка дотянулась до стакана с водой, стоящего на тумбочке, и тщательно прополоскала рот, сплюнув воду в другой, пустой стакан, оставленный, видимо, специально для этого. Отставив обе ёмкости, хозяйка комнаты заняла сидячее положение и привычно взглянула на часы, показывавшие сейчас ровно два часа дня. Осознав, сколько же светлого времени суток она проспала, девушка горестно всплеснула руками и взъерошила и без того спутанные волосы, которые, впрочем, тут же пригладила обратно. Судя по тишине, квартира сейчас пустовала, но темноволосая решила перестраховаться.        – Пап? – позвала она достаточно громко, однако ответа не последовало. – Тань, ты дома? – и снова тишина.       Горестно вздохнув, девушка перевела взгляд на тумбочку, где помимо двух стаканов стояла небольшая лампа, рядом с которой лежала начатая книга и старенький мобильник. Вдруг заметив торчащий из-под корпуса телефона уголок сложенной вдвое записки, она дотянулась до листка, развернула его и быстро пробежала глазами короткое послание:       «Наденька, я побежала в университет, улажу последние вопросы с твоим переводом и сразу же вернусь. Не скучай. Таня».       Отбросив записку в сторону, Надя протёрла глаза руками и потянулась. Странно, что утром первого января Таня побежала в университет… У них там что, совсем нет выходных? Однако бросив еще один беглый взгляд на окружавшую её обстановку, девушка заметила новенький отрывной календарь, Танино приобретение, на верхнем листке которого чёрным по белому была напечатана цифра три.        – Не может быть, чтоб сегодня было уже третье… – прошептала девушка сама себе. – Куда ж ещё два дня делись?       Облокотившись на подушку, Надя обречённо дотянулась до книги. Читать не хотелось, но до прихода Тани необходимо было чем-то себя занять, а других перспектив развлечься у девушки под рукой не было. Можно было, конечно, попробовать усесться в кресло самостоятельно, но в прошлый раз подобная попытка закончилась довольно болезненным падением и несколькими разбитыми стаканами, поэтому рисковать темноволосая не хотела. Раскрыв томик на нужной странице, она несколько минут упорно пыталась сосредоточиться на тексте, но осознав всю бесполезность этих стараний, отложила книгу.       Кому-то такая жизнь, может, и показалась бы раздольем: лежи себе, ничего не делай, смотри телевизор или сиди в Интернете, еду тебе принесут, в туалет отвезут, а государство ещё и денег за тебя приплачивает… Однако никто на самом деле не знал, как сложно было этой хрупкой девушке, которой жизнь послала такое тяжкое испытание как инвалидность.       Сколько Надя Крылова себя помнила, она не могла ходить. Просто не чувствовала ног, не могла ими пошевелить. Из рассказов отца девушка знала, что родилась здоровой, но где-то в месяц-полтора ноги начали отказывать. Тогда-то семью и бросила Надина мать, не выдержавшая такого потрясения. За всю свою недолгую жизнь, а ведь сейчас ей исполнилось всего семнадцать лет, Надя исходила, а вернее изъездила на своей коляске десятки врачей и клиник, выслушала сотни разных диагнозов, иногда обнадёживающих, а иногда просто повергающих в пучину отчаяния. Отец, безумно любивший дочь, ещё в её глубоком детстве влез в страшные долги, чтобы рассчитаться с хирургами за осмотр, операцию, реабилитацию… Однако никакого врачебного вмешательства Крылова не знала: после осмотра люди в белых халатах упорно заявляли, что бедной девочке уже ничего не поможет, разве что только пропить курс антибиотиков или гормонов, которые стоят всего-ничего, несколько тысяч… Готовый на всё ради дочери Юрий Константинович Крылов слепо верил врачам, но ни один из прописанных ей препаратов не принёс результатов. Только чудом Наде удалось избежать серьёзных проблем ещё и с пищеварительной системой.       К десяти годам девочка полностью смирилась со своей болезнью. Семья Крыловых бросила попытки излечить её, а отец все силы отдал работе, чтобы, рассчитываясь с долгами, ещё хоть чем-то кормить дочь и двоюродную племянницу Таню. Та, едва вырвавшись в город из забытого Богом села, была готова за один лишь кров над головой быть прикованной к креслу Наде за сиделку, за помощницу и за подругу.       Крылова от природы была очень светлой душой. Только появившись в захламлённой двухкомнатной квартирке, Таня начала было утешать свою новую подопечную и плакать над ее горьким уделом, но Надя в ответ только рассмеялась, сказав, что родись она слепой, было бы гораздо хуже. Словом, оптимизм девочки был настолько силён, что даже в сложные для семьи моменты не её приходилось утешать, а к ней можно было обратиться за поддержкой и добрым словом.       Словно компенсируя страшный недуг, природа даровала Наде множество талантов. Её рисунки были развешены в этой квартире повсюду, а пение, по словам отца, напоминало голос ангела. Довольно часто, приходя с работы, он просил дочь исполнить что-нибудь, пока Таня разогревала ужин. Для домашних Надя пела с удовольствием, но когда в доме оказывался кто-либо посторонний, ни звука из неё было не выдавить. Ещё одним даром девушки был необычайно острый ум. Она рано научилась читать и говорить, а подрастая, поглощала знания в огромных объёмах. С появлением в семье Тани стало возможным устроить Надю в школу, и там она поразила учителей своей осведомлённостью и разносторонним развитием. Получив доступ к школьной библиотеке и возможность общения с учителями, Крылова ещё сильнее укрепилась в желании учиться. Школу она закончила с отличием, и аттестат получила очень хороший. Тогда Надиной целью стал университет. С детства бредившая разными странами и культурами, девушка решила поступать на иностранную филологию в Академию культуры и искусств. Бюджетных мест в этом учебном заведении было очень мало, вуз был практически полностью платный, но Крыловой, за счет то ли льготы, то ли хороших знаний удалось-таки выбить себе бюджетное обучение. Всё было очень хорошо, Наде даже удалось немного сдружиться с одногруппниками, однако в начале ноября по Академии поползли странные слухи об аресте ректора и вскрытии каких-то нелегальных финансовых операций с его участием. Девушка старалась в это не верить, но после первой же сессии, кстати, успешно сданной, ей, как и многим другим студентам пришло уведомление о прекращении существования такого высшего учебного заведения как Академия культуры и искусств. Был громкий скандал, родители некоторых особо «мажорных» студентов даже пытались с кем-то за что-то судиться, что-то там даже выиграли, но Крылова мало что понимала в сухих официальных объявлениях. В конце концов, Министерство образования, распустившее Академию, пошло студентам навстречу и выдало каждому расписку, позволяющую продолжить обучение на той же специальности в любом другом вузе страны. Именно по поводу этого перевода Таня и бегала в государственный университет, самый большой в городе, с середины декабря по сегодняшнее третье января. Может, хоть этот раз будет последним…       Заслышав поворот ключа в замке, Надя встрепенулась и вновь приподнялась на кровати, радуясь, что её одиночество подошло к концу. Шорохи в коридоре становились всё громче и отчётливее, и вскоре раскрасневшаяся от мороза Таня вошла в комнату.        – Привет, Надюшка! – она тут же расцеловала потянувшуюся к ней девушку. – Давно не спишь?        – Да так, не очень, – улыбнулась Крылова, окончательно усаживаясь на кровати. – Ну же, расскажи, как оно там?        – Сейчас, дай в себя прийти, – засуетилась Таня, снимая с себя многочисленные тёплые вещи и распихивая их по местам.       Поумерив немного свой пыл, девушка дотянулась до стакана с чистой водой и опорожнила его, не сводя со своей сиделки глаз. То, что новость будет хорошей, Надя поняла сразу – Танины глаза сияли, на губах играла улыбка, а действия были какими-то торопливыми и нескладными, будто сиделка думала не о порядке в комнате, а о чём-то совершенно ином. Это и успокаивало, и интриговало одновременно, но Крылова не торопила событий и покорно дожидалась, пока женщина завершит свои ежедневные обязанности.       Тане Поляковой было всего тридцать семь, но тяжёлая жизнь в селе не способствовала сохранению красоты лица и гладкости рук. На вид ей всегда давали больше сорока, но женщина давно перестала на это обижаться. Не встретив парня своей мечты до двадцати восьми, Таня прочно вбила себе в голову, что обзавестись своей семьёй в этой жизни – не её карма, и поэтому считала своим долгом оставаться с Надей и всеми силами скрашивать её существование. Крылова, правда, всегда посмеивалась над сиделкой, утверждая, что Танин принц просто ещё её не нашёл.       «Не нашёл – мимо прошёл!» – всегда отшучивалась Полякова, растрёпывая Надины короткие волосы и переводя разговор на другую тему. Но Крылову это никогда не останавливало, она была уверена, что такую красотку, как её Таня, ещё поискать надо. Нельзя сказать, что это было неоспоримой правдой, но и ложью эти комплименты назвать язык не поворачивался.       Таня Полякова была самой что ни на есть обычной преждевременно постаревшей женщиной с добрыми карими глазами и длинными почти чёрными волосами, в корнях которых уже серебрилась седина. Надя всегда мечтала о такой роскошной косе, но любовь к Тане просто не позволяла ей обеспечить сиделке добавочную работу – мытьё волос, расчёсывание, причёски. Именно поэтому лет с одиннадцати Крылова не позволяла волосам отрастать ниже середины шеи, похоронив тем самым детскую мечту.       Фигура у Тани тоже была самой что ни на есть средней и обычной. В свои двадцать она была стандартной худышкой, но к двадцати пяти чуть располнела, став более объёмной. Наде всегда доставляло удовольствие наблюдать, как Полякова перемещалась по их маленькой квартирке: изящно и быстро, крайне редко задевая что-либо, лежащее или стоящее на полу или на тумбочке.       Вот и сейчас Таня, накинув старый халат, торопливо вынесла стаканы, открыла форточку в Надиной комнате, немного пошуршала на кухне, а затем вернулась с завтраком для Крыловой и легким перекусом в виде бутербродов для себя.        – Ну слушай, – заговорила она, наконец, разлив по чашкам чай и ухватив с тарелки хлеб с сыром. Надя взяла кружку и, запихнув в рот несколько ложек нелюбимой, но полезной овсянки, запила чаем и приготовилась внимать. – В общем, – продолжила Полякова, отпивая из своей чашки, – приняли тебя!        – Да! – Надя победно взмахнула свободной рукой, чуть не пролив горячий напиток. – Расскажи же подробности! Какой он, тот универ? А куратора ты видела? Какая у меня группа?        – Ох, да погоди ты! – Таня улыбнулась восторгу подопечной. – Всё по порядку. Я разговаривала с заведующей кафедрой и с деканом. Обе очень приятные женщины, прониклись нашей проблемой, пообещали сделать все возможное, чтобы тебе было в университете комфортно. А сам корпус, ох, ты бы видела!        – Какой он, какой? – Надя чуть ли не подпрыгивала на постели.        – Огромный! – Таня отставила чашку и замахала руками. – Громадный! И весь такой синий-синий, на солнце переливается! И высокий! Тринадцать этажей! А какой современный! Там лифты прям как в торговых центрах! По сравнению с той поганой Академией небо и земля просто!        – Тринадцать этажей… Лифты… – повторила Крылова, как завороженная. ¬– Как же я там буду?..        – Разумеется, я буду тебе помогать, – мягко улыбнулась Полякова, вставая и унося посуду. – Давай сейчас поднимемся, – прокричала она уже из кухни, – и пройдемся по магазинам! Надо же тебе обновки какие-нибудь прикупить, а мне как раз зарплату на подработке выдали!       Радостно кивнув, Надя отбросила одеяло и потянулась к груде своей одежды, лежащей на свободной части кровати.       Выход на улицу для Крыловой всегда был праздником. Даже когда она начала делать это почти каждый день, посещая занятия, сам факт, что она может покинуть квартиру, доставлял девушке неимоверное удовольствие. К счастью, обитала семья на первом этаже, и преодолеть им необходимо было только шесть ступенек, на которые отец Нади давно приделал «рельсы» для ее коляски.       Вдохнув свежий морозный воздух, девушка не смогла сдержать счастливого смеха. Таня надела рукавицы, и экипаж тронулся в направлении ближайшего рынка, бывшего относительно недалеко от дома.       С утра, видно, был небольшой снегопад, так как всё вокруг было белым-бело. Горожане уже успели протоптать в сугробах узенькие дорожки, но разминуться с инвалидным креслом при таких условиях было бы сложно. Надя совершенно не чувствовала холода, только переполняющее душу счастье, совсем как тогда на катке… Хотя нет, всё-таки чуть меньше.       Ту новогоднюю ночь, когда она упросила Таню проводить, а отца – отпустить её посмотреть на катающихся, Крылова вспоминала как самое счастливое время в её жизни. Прошло уже целых два дня, но Наде казалось, что она только-только вернулась с районной ёлки и только недавно разговаривала с теми замечательными ребятами. Кир, Влад, Алина и Марк. Эти четыре имени въелись девушке в память, однако образы новых друзей постепенно стёрлись к огромному Надиному огорчению. Сейчас, встретившись с ними случайно на улице, она, наверное, даже не смогла бы их узнать. От смеющейся Алины остались только шикарные волосы, которым Надя тогда по-белому позавидовала, и яркая заводная улыбка, от Кира – чуть хриплый голос и шутливая манера разговора, от Влада – только чуть насупленные брови, придававшие ему немного сердитый вид. Чуть лучше сохранился в памяти образ Марка, воспоминания о котором вызывали у Крыловой задумчивую улыбку и тихий вздох. Рыжие волосы, торчащие из-под шапки и смеющиеся карие глаза Надя запомнила лучше всего, но голос и то внезапное немецкое приветствие, выбившее её из колеи, тоже сохранились в памяти. Всё же жаль, что они с Таней тогда так быстро ушли. Девушке очень хотелось бы ещё немного поболтать и посмеяться, но жалоба Поляковой, безропотно прождавшей её несколько часов на холоде, заставила Крылову почувствовать жуткий стыд за свой эгоизм. «Всему хорошему рано или поздно приходит конец» – так рассудила Надя, приказывая себе не печалиться по поводу потерянного, скорее всего, навсегда друга, но в этом вопросе её вечный оптимизм почему-то давал сбой, и девушка погружалась в облако необоснованной грусти, пока ещё, к счастью, никем не замеченное. Хотя, Таня уже, кажется, начала что-то подозревать, ведь за весь путь до рынка, а точнее до сэконда, находившегося совсем рядом с ним, обычно щебечущая без умолку Крылова не проронила ни звука.       Благо крыльцо магазина было уже совсем рядом, и сиделка не уделила должного внимания молчаливости своей подопечной. Затолкав коляску в торговый зал, Полякова тут же поздоровалась с продавщицами, давно уже их с Надей знающими. Посетителей в сэконде почти не было, поэтому Крылова смогла спокойно проехаться и выбрать несколько теплых кофт и длинных юбок, которым отдавала предпочтение перед брюками. Таня тем временем выболтала консультантке Люсеньке всё о Надиных успехах в учёбе, о подлости ректора «поганой Академии» и о новом, современном и «вообще улётном» университете. Услышав сленговое словечко из уст своей старомодной сиделки, Крылова не смогла сдержать тихого смеха. Таня всегда пыталась соответствовать времени, и поэтому каждое новое слово, услышанное где-либо, она повторяла, запоминала и неизменно использовала, довольно часто при этом, правда, путая значения. Вот это «вообще улётно», например, она подхватила от Марка, который за тот волшебный вечер на катке выкрикнул эту фразу несколько раз довольно громко. Вздохнув и улыбнувшись очередному воспоминанию о рыжем парне, создавшем ей чудо, Крылова поехала к примерочным, попутно зовя свою неизменную спутницу, слишком уж, по мнению девушки, заболтавшуюся.       Надю в этом магазине любили, поэтому тайком от начальства приберегали для нее все самое лучшее, да еще и скидки делали. Вот и сегодня девушка и её сиделка вышли из торгового зала с гораздо большим количеством покупок и оставшихся в кошельке денег, чем они могли даже предположить. Помимо трёх свитеров и двух тёплых юбок, необходимых Крыловой, Таня подобрала стильный и недорогой кардиган для себя и красивый джемпер для Юрия Константиновича, который им вообще отдали почти бесплатно. Единственным недостатком обновки была небольшая дырочка, которую Таня по пришествии домой быстро ликвидировала с помощью ниток и иголки.       Крылов-старший, как всегда, вернулся около девяти вечера, уставший и голодный. Полякова быстро разогрела ему ужин, а Надя, дождавшись, пока отец доест, вручила ему подарок – новый теплый свитер, которому мужчина, впрочем, как и новостям о благополучном переводе дочери в другой вуз, сильно обрадовался.       Затем семья ещё немного поговорила, обсудив всё сегодня случившееся, а затем Юрий Константинович быстро принял душ и отправился в свою спальню – меньшую из двух жилых комнат, в которой из мебели было только пара шкафов да кровать. Письменный стол со стареньким ноутбуком ещё давно было решено переставить в зал, чтобы Наде было удобнее им пользоваться, а стульев в этом доме вообще не было, только две табуретки да инвалидное кресло. Одну из стен занимала дверь в кладовку, где глава семейства хранил кое-какие инструменты и книги. Те тома художественной и научной литературы, которые на полках не поместились, стояли стопками по всей квартире и составляли иногда серьёзное препятствие для постоянно снующей туда-сюда Тани. Полякова не раз предлагала сдать всё это добро в библиотеку или продать на рынке, но каждый раз встречала со стороны обоих Крыловых такой решительный отпор, что надолго забывала о своей идее. Для Юрия Константиновича эта, по словам сиделки, «макулатура» была единственным напоминанием о молодости и карьере учёного, которую он пытался сделать еще до рождения дочери, а для Нади книги всегда означали ворота в мир и были настоящими сокровищами. Именно благодаря домашней библиотеке прикованная к коляске девушка многих здоровых людей превосходила в осведомлённости и эрудиции.       В большой комнате, хоть назвать её так можно было только в сравнении с совсем крохотной отцовской спальней, Таня и Надя обитали вместе. Здесь разместился один старый диван, который Крылова и её сиделка тоже эксплуатировали совместно, тумбочка с настольной лампой, стол с ноутбуком да огромный платяной шкаф, занимающий целую стену и служивший чуть ли не второй кладовкой. Всё свободное место, исключая лишь небольшой проход чуть шире Надиной коляски да места для её «парковки» на ночь, занимали стопки самых разных книг, разложенных по темам и дисциплинам. Всё это добро оказалось в квартире ещё во времена бурной молодости Юрия Константиновича, когда тот, будучи студентом, вместе со многими другими спасал районную библиотеку от наводнения, вызванного прорывом труб. Потрёпанные тома должны были вернуться в здание сразу после ремонта, но волей судьбы союз тогда распался, денег не было, и о ситуации, равно как и о книгах, забыли, оставив их на попечение новых владельцев.       Стены комнаты были сплошь увешаны Надиными рисунками. Рисовать девушка очень любила и умела вполне сносно, даже не посещая никакой художественной школы. При помощи акварельных карандашей она создавала, может, не шедевры, но, по словам домашних, очень красивые работы. Специализировалась девушка на портретах, но имея вдохновение, могла нарисовать и пейзаж, и натюрморт, и абстракцию. Если бы не усталость и сонливость в новогоднюю ночь, а точнее уже утро, то возможно, портрет Марка тоже был бы частью Надиной коллекции, однако, проснувшись только в середине дня, девушка, к собственному огорчению, уже не смогла вспомнить точных черт лица парня.       Помимо неоконченных набросков и эскизов, на столе располагалась стопка учебников и тетрадей из Академии, а на стене, прямо над рабочим местом висел небольшой мотивирующий плакат, нарисованный, несомненно, самой Крыловой и призывающий её никогда не унывать, чего она, впрочем, и так не делала. Наоборот, все первые дни нового года Надя была весела как никогда, лишь на короткие мгновения впадая в задумчивость, внешне похожую на грусть. Новый университет, другие преподаватели, совершенно незнакомые одногруппники – всё это хоть и немного пугало, но в целом очень интриговало девушку, и она не могла дождаться конца каникул.       После Рождества Таня ещё раз съездила в вуз, замерила время, которое заняла дорога, узнала расписание и номер группы, повидалась с куратором, а Надя всё остававшееся до начала учёбы время просто не находила себе места, будто предчувствуя большие перемены, которые сулил ей новый университет.       Последний день каникул девушка полностью посвятила подготовке к первому посещению нового места учёбы. Она упорядочила все учебники, заново подписала старые тетради, завела несколько новых, сложила все ручки и многочисленные карандаши в пенал, несколько раз обдумала наряд и причёску и даже прорепетировала шепотом импровизированное знакомство с одногруппниками, предварительно убедившись, что Таня занята на кухне и ничего не слышит.       Волнение давало себя знать. Крылова мысленно успокаивала себя, однако руки всё равно дрожали, а пальцы, нервно сжимающие карандаш, совершенно не слушались.       Глубоко вздохнув, девушка дотянулась до чистого листа бумаги и несколькими штрихами набросала силуэт парня на фоне светящейся ёлки. Замерев на секунду, художница удовлетворенно улыбнулась и принялась понемногу детализировать эскиз. Вскоре на листке уже довольно четко можно было разглядеть по-новогоднему украшенную ёлку и блики фонарей на гладкой поверхности льда. Главный герой рисунка тоже уже казался больше похожим на человека. Повинуясь легким движениям карандаша, на картинке постепенно возникали коньки, шапка со смешным помпоном и торчащие из-под неё волосы. Ещё через несколько минут была готова куртка с меховым воротником.       Надя уже давно не сдерживала торжествующей и радостной улыбки. Ещё чуть-чуть – и всё получится. Ещё только лицо – и будет готово!       Карандаш вновь коснулся листка, красиво очерчивая нос и изгиб губ, детально прорисовывая глаза и брови, тщательно выделяя каждую тень…       Тяжело вздохнув, Надя размяла руки и обессиленная облокотилась на спинку кресла. Вновь не то. Вновь не так. Сколько бы она ни пыталась, с каждого из двадцати трех рисунков, которые она уже успела нарисовать, на неё смотрел чужой человек. Не тот светлый и улыбающийся паренёк, каким она его запомнила, а какой-то холодный и незнакомый юноша.       Подняв в руке рисунок, уже двадцать четвёртый по счету, Крылова взглянула в глаза своему творению и от неожиданности едва сдержала вскрик: то, что она пыталась изобразить – счастливое и улыбающееся лицо – смотрело на неё как-то злобно, ухмыляясь с издевкой и даже с презрением.       Девушка поспешила отвернуться, и листок с легкостью выскользнул из ослабевших пальцев, медленно падая на пол.        – Ну вот, опять, – прошептала Крылова, едва сдерживая слёзы. – Как и в прошлый раз. Сейчас я сотру лицо, и он снова станет немного похож на Марка. А потом я уберу его в папку, а завтра после пар попробую снова. И так, наверное, целую вечность.       Однако все оказалось совсем не так просто. Раньше рисунки никуда дальше стола не девались, а этот сейчас лежал на полу около нескольких стопок книг, уходя одним из углов под шкаф. Казалось бы, нет ничего проще – поднять и положить обратно на стол… Но только не для Нади Крыловой.       Конечно, можно позвать Таню, она – самый понимающий в мире человек и не откажет в такой пустяковой просьбе, однако Надя скорее удавилась бы, чем позволила своей сиделке взглянуть на этот рисунок. Да и на любой из предыдущих двадцати трёх тоже. Но на этот особенно, ведь на нём единственном пока ещё было лицо.       Приняв решение, Крылова осторожно развернула коляску и очень медленно сократила расстояние между собой и «беглецом». Сейчас издевка на его лице читалась ещё более явственно. Кажется, ещё секунда – и он мерзко захихикает, насмехаясь над положением своей создательницы.        – Ты не Марк, - прошептала Надя, осторожно наклоняясь и протягивая руку. – Сейчас я тебя сотру!       До белоснежного края листка оставались миллиметры. Мысленно Крылова уже стирала ненавистное лицо, но судьба распорядилась иначе: старое кресло не выдержало подобных махинаций и вместе девушкой, от неожиданности не успевшей даже пискнуть, повалилось на бок, издавая жуткий грохот, громом прозвучавший в тишине квартиры.       Лежа на твердом и холодном полу, Надя явственно услышала резкие шаги Поляковой, бегущей в комнату из кухни. Запоздалое раскаяние наполнило душу девушки стыдом. Таня теперь будет ещё больше волноваться… Но ведь всё же в порядке, кажется, даже не ушиблась! Только вот сил подняться нет… Единственное, что Крылова успела сделать, это затолкать ненавистный рисунок под шкаф полностью.        – Надюша, Боже мой! – Полякова опрометью бросилась поднимать свою непутёвую подопечную. – Господи, чего ж ты полезла-то? Позвала бы! Не ушиблась? Боже мой, Боже мой!        – Тань, все хорошо, правда… – Надя ласково отстранила ощупывающие её руки. – Какая-то мелочь со стола упала, мне не хотелось звать тебя из-за подобного…        – Слышать подобного не хочу! Пусть тебе даже воды захотелось – все равно, ты должна меня позвать! – заявила женщина, уперев руки в бока. – А иначе, зачем я тут?        – Да ну, воду я сама взять могу, – отмахнулась девушка. – А ты мне гораздо больше, чем «подай-принеси», ты как мама!       Выпалив это, Надя опустила глаза и покраснела. Вообще-то, даже само слово «мама» Крыловы и Полякова старались не упоминать. У каждого были на это свои причины, но в любом случае, это всегда сопровождалось заминками и неловким молчанием, таким, как сейчас.        – Ну или как старшая сестра… – попытка заполнить паузу не увенчалась успехом, и девушка покраснела еще сильнее.        – Ладно, давай мыться и спать, – произнесла Таня, крепко прижимая Надю к себе. – Готовься пока, а я картошку дожарю.       По окончании водных процедур, Крылова ещё раз проверила собранную на завтра сумку и, наконец, улеглась в постель. От волнения девушка долго не могла уснуть: воспоминания о новогодней ночи сменялись мыслями об университете, а те в свою очередь плавно переходили в размышления об Академии. В конце концов, Надя всё-таки забылась тревожным и беспокойным сном.       Утро, как ей показалось, наступило слишком быстро. Открыв глаза и приподнявшись на локте, Крылова сфокусировала взгляд на часах, показывающих ровно 6:47. Заметив эту цифру, девушка нахмурилась. Что-то здесь было неправильно, что-то было не так… На дорогу до нового места учёбы, как посчитала Полякова, примерно час, на сборы минут сорок, первая пара на восемь утра… На восемь…        – Тань, Тань, проснись! – Крылова резко затормошила сопящую рядом сиделку. – Мы проспали, походу, Тань!        – От ты ж Господи! – Полякова быстро вскочила, тут же находя рукой выключатель настольной лампы. – Только этого нам не хватало!       Столь долгожданный день начался для Нади совсем не так, как она рассчитывала. Завтраком пришлось пренебречь, а вместо полноценного перекуса, тщательно спланированного накануне вечером, взять с собой несколько кусков хлеба и бутылку обычной воды. Уложить волосы времени тоже не было, поэтому пришлось обойтись стандартным мышиным хвостом. Единственным, что пошло по плану, была одежда, но в свете постигшей Крылову неудачи, купленные в сэконде «обновки» уже не грели ей душу.       Апофеозом закона подлости стало то, что Таня второпях оставила дома свою сумку, в которой были деньги на проезд. Заметили это обе только на остановке, поэтому Поляковой пришлось в срочном порядке бежать кросс – домой и обратно. Вернулась она относительно быстро, но едва сдерживающая слёзы Надя уже тоскливо провожала глазами первый троллейбус, единственный подходящий для них транспорт. Пришлось ждать следующего, а это драгоценное время…       В результате Крылова и её сиделка всё-таки добрались до синего корпуса, однако там их ожидало ещё одно препятствие – лифты. Опаздывающие студенты толпились около подъёмников неконтролируемой толпой, толкались, пихались, ругались и ни в коем случае не хотели пропускать никого, будь то хоть преподаватель, хоть декан, а хоть и сам ректор.       Войти в лифт Надя и Таня смогли только когда толпа, постепенно поднимавшаяся наверх, полностью иссякла. К этому моменту Крылова уже прилагала все свои душевные силы только чтобы не расплакаться от огорчения. Опоздать, да еще и в первый день в новом коллективе – что может быть ужасней?       Аудиторию они нашли быстро, но стоило Наде пересечь её порог, группа, состоящая в основном из девчонок, начала громко и активно перешептываться, несмотря на присутствие куратора. Таня поспешно извинилась за опоздание и вышла в коридор, оставив дрожащую Крылову наедине со своими страхами.       Куратор, которую, как Надя уже знала, звали Ириной Павловной, выделила ей место и, призвав студенток к тишине, попросила рассказать немного о себе. Крылова выполнила эту просьбу, стараясь говорить как можно громче и чётче, но судя по нарастающему гулу, внимание группы ей привлечь не удалось. Девушка вдруг ощутила себя такой ничтожной на фоне всех этих здоровых и счастливых людей, что до конца пары так и не осмелилась поднять на кого-либо из них глаза.       Когда звонок прозвенел, Надя поспешно выкатилась в коридор, мечтая хоть пару минут побыть наедине с собой и успокоиться, однако из других аудиторий тоже повалили студенты, и пустое пространство вмиг заполнилось людьми. Следующая пара, к счастью, проходила на том же этаже, но едва увидев огромную поточную аудиторию, в которой должно было собраться около пяти групп, Крылова по-настоящему запаниковала. Любой громкий возглас или смех, раздающийся, казалось, отовсюду, несчастная девушка относила к себе и с каждой секундой всё больше и больше хотела провалиться сквозь землю и попросту исчезнуть.       Хоть дверь в кабинет была открыта всю перемену, Надя всё равно до самого звонка торчала в коридоре, осмелившись въехать только вслед за преподавателем. Парты в этой аудитории стояли плотнее, чем в предыдущей, поэтому Крылова на своей коляске была вынуждена расположиться в проходе. Это было чертовски неудобно и к тому же, девушка постоянно чувствовала на себе чьи-то взгляды и слышала с задних рядов смешки. В какой-то момент психологическое давление стало настолько сильным, что она чудом сдержалась и не выскочила из аудитории в середине пары.       Когда лекция, длившаяся, казалось, вечность, всё же подошла к концу, толпа студентов одновременно загудела, отодвигая стулья, шутя и потягиваясь. Надя, сложившая вещи ещё пару минут назад, сразу же поехала к выходу, стремясь поскорее покинуть помещение. Причина была не только в её психологическом состоянии: ещё в самом начале пары сообразительная Крылова уразумела, что если не поторопится, то на выходе её просто сметёт с дороги поток людей.       Далее по расписанию предполагалась большая перемена, то есть перекус и моральный отдых, однако ни того, ни другого Надя даже не могла себе представить. Все её силы сейчас уходили только на то, чтобы не разрыдаться прямо в коридоре перед аудиторией.       Этаж стремительно пустел: видимо, большинство студентов направлялось в столовую, находящуюся в самом низу. Несчастной девушке, мечтающей сейчас только об одиночестве, это было только на руку. Развернув коляску в противоположном от лестницы и лифтов направлении, Крылова поехала в конец коридора, где зачем-то было оставлено несколько парт. Вначале Надя думала встать между ними и слиться с местностью, привлекая как можно меньше внимания, но подъехав ближе, разглядела за предметами мебели некое подобие избирательной кабинки – свободное пространство, прикрытое шторкой.       Как-то отвлечённо девушка припомнила какие-то выборы в прошлом месяце, но сейчас ей было решительно всё равно, откуда здесь взялось это сооружение. Осторожно заехав в нишу, Крылова отгородилась от мира тонкой занавеской и, наконец, дала волю слезам. Они катились по щекам, по подбородку, по рукам… Такие горькие и солёные… Каждая капелька равнялась утраченной надежде.       Нет, ей не место здесь, среди здоровых и счастливых. Ничто и никто не принимает её, колясочницу, беспомощную и никому не нужную. Как же глупо было полагать, что с подобным проклятием можно просто жить как остальные!       Каждая из этих мыслей доставляла девушке жуткую боль, но любой человек, прошедший в тот момент совсем рядом, не услышал бы даже всхлипа. Надя Крылова с детства умела плакать бесшумно, не беспокоя своим горем никого из окружающих.       Через несколько минут студентка глубоко вздохнула и подняла глаза вверх, прогоняя слёзы. Здравый смысл всё же взял верх над отчаянием, и теперь Надя мысленно убеждала себя собраться и успокоиться. И это ей довольно быстро удалось.        – Хватит ныть, – произнесла она тихо, но твёрдо. – Реветь будешь дома в подушку, а сейчас у тебя двенадцать минут, чтобы поесть и добраться до следующей аудитории.       Наскоро управившись с взятым из дому хлебом, Крылова запила скудный обед водой и осторожно покинула своё убежище. По пути в аудиторию она заехала в туалет и умыла лицо, тем самым вернув себе бодрый вид, а вместе с ним и оптимизм.        – Всё будет хорошо, я привыкну, – Надя улыбнулась своему отражению в зеркале и поспешила в кабинет.       Последней на сегодня парой был немецкий – один из любимейших предметов Крыловой. Несмотря на то, что изучать этот язык Надя начала совсем недавно, он сразу полюбился ей специфичностью звучания и относительной простотой. Поэтому-то и занималась им девушка с особым удовольствием, хотя её положительного о нём мнения почти никто не разделял.       Часть группы уже сидела на своих местах, что-то тихо обсуждая. Появление инвалидной коляски, конечно, не прошло незамеченным, но и не вызвало такого ажиотажа как в первый раз. Крылова торжествующе улыбнулась и заняла одно из мест за первой партой, где как раз не было стула.       Ближе к звонку в аудиторию подтянулись остальные Надины одногруппницы. Преподавателя ещё не было, и у Крыловой появилась неплохая возможность рассмотреть сокурсниц. Все они как на подбор оказались худые, длинноногие и красиво одетые. Только одна девушка, темноволосая и кудрявая, была чуть полноватой, но от этого не менее симпатичной. Ещё одна студентка, кажется, староста, выделялась высоким ростом и светлыми волосами, а все остальные для Нади как-то слились и теперь казались одинаковыми.       «Надо будет узнать имена», – подумала про себя Крылова.       При дальнейшем осмотре одногруппниц Надя к своему удивлению обнаружила существо мужского пола, одиноко сидящее за последней партой и слушающее музыку в наушниках. Почему-то девушка сразу приписала парня к «изгоям», но больше ничего подумать о нем не успела – прозвенел звонок, и в аудиторию вошла преподаватель, сразу призвавшая студентов к тишине и вниманию.       Пара немецкого, в отличие от двух предыдущих началась для Нади хорошо. «Немка», представившаяся Оксаной Николаевной, отнеслась к ней с должным сочувствием и уважением, даже хотела не спрашивать первое время и дать привыкнуть к новому университету, но Крылова сама постоянно тянула руку, радуясь возможности попрактиковать любимый язык. Как итог, под конец лекции ей удалось завоевать самую искреннюю любовь этой суровой на вид женщины.       Уже собирая вещи в сумку, Надя заприметила вдруг ещё одну выделяющуюся из толпы одногруппницу. Её отличали роскошные светло-русые волосы, достающие ей почти до пояса, и яркое платье оранжевого оттенка с каким-то замысловатым узором. Крылова на секунду подумала, что где-то уже точно видела эту красавицу, но мысль тут же вылетела из головы, замещённая чем-то более приземлённым. Например, что надо позвонить Тане, да и вообще, продвигаться к выходу, чтобы её встретить…       Поспешно выкатившись из аудитории, Надя направилась к лифтам. На площадке еще почти никого не было, и девушка на секунду понадеялась успеть исчезнуть до того, как подоспеет большинство студентов, но надеждам не суждено было оправдаться. Полякова, как оказалось, ещё только ехала к универу, и поэтому Крыловой предписывалось ждать её на этаже и «ни в коем случае не соваться в эти жуткие лифты».       Вздохнув, Надя упрятала старенький телефон обратно в сумку и отъехала под раскидистое растение, стоящее около окна. Вроде бы здесь её коляска не должна никому помешать…       Город с высоты тринадцати этажей завораживал. Видно было даже речку, находящуюся в десятке километров от учебного заведения. Крылова на несколько секунд замечталась, воображая, как парит над этими просторами, как вдруг какое-то нехорошее предчувствие будто укололо её, заставляя очнуться. Обернувшись, Надя заметила группу студентов – двоих парней, явно старшекурсников, и девушку, кажется, её одногруппницу. Они направлялись прямо к ней, и Крылова чисто на интуитивном уровне ощутила едкий страх, заползающий в душу. Что-то было такое в глазах этой коротко стриженой брюнетки, самодовольно ухмыляющейся и по-кошачьи грациозно сокращающей расстояние между ними, что-то, что заставляло Надю дрожать и мысленно звать Таню, которая сейчас ничем не могла ей помочь.        – Эй, новенькая! – вкрадчивый голос раздался вдруг совсем близко. – А может, мы спустим тебя вниз? Да так, чтоб с концами, а?!