songfic

- Ты хоть что-нибудь помнишь о том, что произошло тем вечером? - Свет от лампы бьёт по глазам, Чонгук не поднимает головы, чтобы не щуриться, да и желания разглядывать лица допрашивающих его полицейских, нет. Рядом с ними и стоит лампа, поэтому их лица будто смазаны, как в видео, на которое наложили цензуру. Наручники больно стискивают запястья. Светлая кожа покраснела, она покрыта тонкой корочкой подсохшей крови. У Чонгука болит голова, и слезятся глаза. Спину ломит от жесткой кровати. В помещении, где его допрашивают холодно и вся кожа, не скрытая тонкой тканью футболки, покрыта мурашками. В голове пусто и нет ни одной мысли, кроме того, что боль сводит его с ума, долбит по вискам, пульсирует в макушке и закладывает переносицу. Чонгуку кажется, что сейчас из носа хлынет кровь, хотя за всю его жизнь у него ни разу не было кровотечения из носа. Мама невероятно радовалась тому факту, что у сына сосуды так хороши. А маленькому Чону всегда было интересно, что испытывает человек, когда у него идёт носом кровь? Во рту горьковатый, землистый привкус. От тюремной еды тошнит и после приёма пищи Чонгука долго выворачивало наизнанку. Он даже думал о том, что не переживёт эту бесконечно длинную ночь, которая набрасывалась на него хищным зверем, рвала кошмарами и душила слезами. Кажется, за эти восемь часов, пока был выключен свет, парень успел пережить всё самое ужасное, что только было в его жизни. Будто кто-то крутил фильмы ужасов. Не останавливаясь. И сам Гук не мог перестать их смотреть, потому что как в романе Бёрджесса "Заводной апельсин" был прикован к креслу и его глаза насильно были открыты. Единственное, что ему оставалось это продолжать этот выматывающий эмоционально просмотр с криками, слезами и всхлипами. И громко шуметь было нельзя. В тюрьме много народу и прослыть плаксой как-то совсем не хочется. А теперь он снова здесь. В этой металлической коробке, где каждый звук превращается в эхо. Где холодно и всё слишком равнодушно. Чонгук чувствует, как его покидают абсолютно все чувства. Становится всё равно, что будет дальше с ним, да и продолжится ли жизнь дальше. Гук ёрзает на своём стуле, старается найти положение, в котором мышцы ныли не так сильно. Внезапно становится интересно: насколько разительна перемена между этими людьми в стенах комнаты для допросов и в кругу их близких? Насколько далеко они готовы зайти, чтобы выбить признание и закрыть очередное дело? К каким способам они прибегают? Насколько страшно то, что они делают? Чонгук ни капельки не боится того, что они могу сделать. в конце концов, ему совершенно нечего терять, а вот интерес гложет. Грызёт изнутри. - Парень, не зависай, мать твою, - Чон трясёт головой, чтобы сбросить оцепенение, которое неожиданно упало на него и снова найти точки соприкосновения с этой реальностью, что конечно, получается не сразу. А между тем полицейский совсем близко. Машет ладонью перед его лицом, ждёт реакции. Чонгуку может рассмотреть его, даже мелкие черты на лице. Может прочесть имя на бейджике. Бан Ёнгук. Имя этого служителя закона, скорее всего больше никогда ему не пригодится, да только оно всё равно остаётся следом в его памяти, занимает одну из свободных полок в его мозгу. На самом деле Чонгук знает: офицер Бан нетерпелив. Его легко вывести из себя. Он сам, как пороховая бочка, готов в любой момент взорваться. И на допросах часто не сдерживается, когда выбивает подсудимым зубы и ставит синяки на рёбрах. Только вот никто почему-то не жалуется на него. Чон сам пару раз видел, как охранники приносили допрашиваемых им преступников. Тогда они напоминали не отчаянных и смелых мафиози, а маленького ребёнка, потому что скулили и всхлипывали, просились к мамочке. Были перепачканы кровью, как новорожденные. Гук подозревает, что дело в его напарнике, который похож на лисицу. По крайней мере, лицо у того больно хитрое. Ким Химчана парень видел достаточное количество раз в коридоре, когда он проходил мимо камер. И да, возможно сейчас, он откровенно нарывается. - Что насчёт того вечера? – Ёнгук практически рычит, он ходит из одного угла комнаты в другой ,в то время, как его напарник сидит напротив Чонгука и спокойно перебирает бумаги из толстых папок. Возможно, читает чужие дела. Гук уверен, что он совершенно не заинтересован в том, что происходит здесь и сейчас. Он даже, кажется, видел то, что все эти дела уже были раскрыты. Лет эдак десять-пятнадцать назад. От хождений туда-сюда начинает кружиться голова, Чонгук чувствует, как тошнота упругим комом подкатывает к горлу, но продолжает молчать. Он ничего не говорит. Не отвечает на вопрос полицейский. Хотя, наверное, уже рассказать им всё было бы проще. Подписать признание и ждать суда. Но он продолжает играть с законом в молчанку. Днём раньше, днём позже… Какая вообще разница? Чонгук склоняет голову на бок, наблюдая за хождениями Ёнгука и усмехается. Что он помнит о том вечере? Он помнит многое. Можно даже сказать, что именно о том вечере он помнит всё. Помнит, как всё началось. Вообще, это было за сутки до того вечера, который привёл его к холодной камере в тюрьме, наполненной преступниками, маньяками и извращенцами, которые похотливо облизывались и улыбались, увидев его впервые, когда он прошёл по коридору в сопровождении конвоя до своей камеры. Только Чонгуку не было страшно. Он не хлюпик. Чонгук по три раза в неделю торчал в спортзале, чтобы накачать мышечную массу, потому что в компании дразнили, да и накаченные парни всем нравятся больше. А главное это даёт преимущество. Чон множество раз разбивал костяшки в драках и когда колотил грушу. У него на показ выставлено то, что пугает всех: сила и уверенность, а хрупкий, неуверенный в себе ребёнок спрятан глубоко внутри. Его никто не должен видеть, даже самые близкие люди. Они тоже могут оказаться предателями. Поэтому первая ночь не стала для него таким уж и испытание. Все кончилось почти, что без потерь. Если не считать разбитой губы и снова-таки неприятно зудящих царапин на костяшках пальцев. А началось всё с того, что Чонгук поссорился с родителями. Они настаивали на то, чтобы Чонгук выбрал серьёзную профессию, связанную с бизнесом, потому что хотели передать ему управление компанией, когда уйдут на покой. Самому же Гуку хотелось быть, как его старший брат, который стал хореографом и преподавал в одной из престижных танцевальных академий Сеула. Танцы делали его абсолютно счастливым и вдохновляли, а родители говорили, что им и одного плясуна в семье достаточно. Отец даже грозился вышвырнуть его из дома, если Чонгук подаст документы в танцевальное училище. И неважно, что они его родители, в тот момент парень яро ненавидел их. Обида переполняла его, чтобы не показать перед ними свою слабость, он убежал из квартиры, громко хлопнул дверью и оставил проблему нерешенной. Возможно, если бы не этот импульсивный побег из дома, не ссора с родителями и обида, что заполнила его до краёв, то всё бы кончилось совсем иначе. Ведь, события могли развиваться любым способом: он мог уйти в свою комнату и запереться там, переждать очередную бурю; мог высказать родителям всё, что он думает о них и их идее. Наверняка, ему бы досталась сильная пощёчина, выговор о том, что он слишком много себе позволяет, а также домашний арест и просто море запретов. Но, тогда события развивались бы уже в совершенно новом ключе, который не привёл к этому. Это было очередное распутье, выбор, с которым каждый сталкивается каждый день. И Чонгук сам столкнул снежный ком с вершины холма, когда тем вечером ушёл из дома. Ближе к ночи на улице падала температура. Холод приближался вместе с темнотой. Накрапывал мелкий дождь. На Чонгуке была лишь лёгкая кофта с длинными рукавами, которая совсем не спасала от прохлады вечера. В тот момент, когда он уходил под влиянием эмоций его совсем не волновали такие мелочи, как холод или же дождь, казалось, что со всем можно справиться. Зато сейчас юноша пожалел, что не взял с собой хотя бы джинсовку. Он сидел и стучал зубами. Качели, на которых он провёл большую часть времени с того момента, когда ушёл из дома, в очередной раз скрипнули и Гук оттолкнулся ногами от земли просто по инерции. Из сложившейся ситуации у него оставалось несколько выходов. От одной мысли о том, что нужно вернуться домой передёргивает, но и продолжать сидеть во дворе, на детской качели нельзя. Жаль, конечно, что ни денег, ни телефона он с собой не взял. Оставил там в порыве. А так можно было бы зайти в кафе, ну, или же договориться о ночёвки у одноклассника. Делать нечего, Чонгук поднимается с качелей, которые ещё некоторое время качается взад и вперёд, подталкиваемые ветром, и, обхватив себя руками в бесплодной попытке согреться, идёт, куда глаза глядят. А они почему-то опущены в землю, поэтому особо парень на дорогу и не смотрит. Просто переставляет ноги, ругает себя последними словами за то, что не умеет контролировать себя и свои эмоции, за то, что не умеет думать наперёд. Чонгук настолько погружен в свои мысли, что не замечает ничего вокруг. Поэтому для него становится огромным сюрпризом, когда мимо него с сигнальными огнями и работающей сиреной проносится полицейская машина. Чон радуется тому, что инстинкты сработали быстрее, и он успел отскочить раньше, чем попал под колеса преследующего кого-то автомобиля. Попадать в больницу совсем не входит в его планы. Хотя, с другом стороны его часто посещают мысли том, что бы было, если бы он попал в передрягу, после которой получил полную амнезию. Возможно, он был бы счастливее. Парень только переводит дух и шагает на тротуар, чтобы перейти дорогу. И уже на мосту он снова улавливает звуки полицейской сирены. Впереди он замечает два силуэта – скорее всего парней, - за которыми видимо и гоняются этим вечером служители закона. А эти двое разворачиваются и бегут спиной вперёд, наблюдая за своими преследователями. Чонгук может разглядеть одного из них: у того каштановые волосы с зелёными прядями в чёлке, голубая, наверняка крашенная, кожаная куртка и заправленная в тёмные джинсы белая футболка, да подтяжки, обут он в кеды. Паренёк показывает полицейским язык и манит их к себе пальцами, кажется, что сложившаяся ситуация невероятно забавляет его. У него по-детски счастливое лицо и квадратная улыбка. Второго Гук разглядеть не может. Но он отчётливо видит, как чужая рука дёргает мальчишку, дразнящего полицейских за рукав куртки, тот разворачивается. И вот две тени снова бегут, скользят в ночи. Полицейские с громкими криками вылезают из своей машины. Чонгук остаётся на мосту, опираясь локтями на перила, наблюдается за действием, разворачивающимся внизу, под светом уличных фонарей. Это намного интереснее, чем смотреть фильм с элементами погони или сюжет по новостям. Гук щурится, стараясь не пропустить ни одной из мелких деталей. Он видит пробегающих то в одну, то в другую сторону полицейских, переговаривающихся по рациям. Раздаётся звук глухого удара и Гук видит, как этих бегунов прижимают к корпусу машины и их лицо освещены то красным, то синим цветом. У второго, - кого раньше разглядеть было почти невозможно, - мешковатая одежда, тёмная шапка, из-под которой торчат пепельного оттенка волосы. За его спиной чёрный рюкзак явно набитый чем-то под завязку. До слуха доносится еле слышный, глухой звук. Полицейский толкает этого парня к машине ещё раз, только на этот раз грубее, жестко вжимая в металлический корпус, и из его рюкзака выпадают баллончики с краской. Звонко бьются об асфальт и катятся куда-то в сторону от основного места действия. И теперь Чон почти понимает: за что полицейские гнались за этой парочкой. Видимо, эти двое решили украсить город своими рисунками, а после мотанули куда подальше, чтобы не оказаться в лапах служителей закона. Ведь никому не хочется отбывать наказание за мародёрство. Полицейские вытаскивают из-за пояса наручники и готовятся защелкнуть их на запястьях художников, усадить их в машину и увести в участок. А парни смотрят друг на друга уж больно подозрительно. Чонгук видит, как шевелятся губы того, что в шапке, да и выглядит он как-то старше, видимо, тот что-то придумал и теперь излагает свою мысль напарнику. Второй кивает и снова улыбается, да пробегается своим языком по губам. После этого происходит что-то невероятное. Всё застывает и Гуку кажется, что он попал на сеанс кино, которое показывают только в замедленно режиме. Чон видит, как двое, на запястьях, которых полицейские готовятся защелкнуть наручники, отсчитывают до трёх, как судьи перед важным для спортсменов стартом. И когда старший произносит: "три!", перекатывая чупа-чупс во рту, по губам второго скользит сумасшедшая ухмылка. И прежде, чем полицейские застегнут наручники, эти двое чуть наклоняют головы вперёд и бьют макушкой в лицо служителей закона. Воспользовавшись тем, что крепкие мужчины в форме схватились за свои лица, эти парни вырываются из их крепкой хватки и снова принимаются бежать, правда, перед этим тот, что с зелёными прядями в волосах успевает лягнуть офицера в живот. У него снова выражение абсолютного счастья на лице и смеётся он так, как не смеются нормальные люди. Чонгук уверен в этом. У него от этого смеха мурашки по коже и холодеют кончики пальцев. В голову парня закрадывается шальная мысль, которая раньше бы никогда не пришла. В его доме существовал свод правил, которые Чонгук старался не нарушать. Просто лишний раз не хотелось попадать под раздачу и слушать нотации родителей, которые сводились только к тому, что его брат полный неудачник и вообще они не понимают, как в их семье мог вырасти такой ребёнок. Они постоянно твердили о том, что Чонгуку стоит больше времени уделять больше времени точным наукам, да и вообще учебе, а не шляться непонятно где, в компании людей, что никак уж не назовёшь достойными. Но теперь делать всё равно нечего, а провести ночь в клубе, отдаваясь ритму музыки, звучащей из колонок, не такая уж и плохая идея. Парень чуть повеселел и даже улыбнулся. Вечер вдруг перестал казаться таким отвратительным и мерзким, каким он был каких-то полчаса назад. Путь пролегает через закрытые на ночь склады для строительных материалов, что стоят почти что вплотную друг к дружке и не то, чтобы это какое-то страшное место, но идти по нему тёмным вечером, совсем другое дело, чем прогуливаться здесь днём. У Чонгука на душе не спокойно и от каждого звука сердце в пятки уходит. Потому что ночью больше веришь в те вещи, существование которых отрицаешь при солнечном свете. За спиной раздаются шаги, у Гука сердце колотится на пределе своих возможностей, он непроизвольно ускоряет шаг, но не решается на то, чтобы побежать. А там, за его спиной, под шагами неизвестного хрустят стёкла и прочий мусор, которого здесь навалом. Чонгук останавливается, когда видит свет от фонаря, что плавно скользит по земле. Где-то недалеко от него раздаётся голос из рации и тихие переговоры между людьми. Краем глаза он замечает темную форму полицейских и дубинки за поясом, да так и стоит на месте в полной прострации посреди тропинки. Голова снова не работает. В тот момент, когда луч полицейского фонарика почти достигает его, чья-то проворная рука затаскивает его в совсем узкий переулок. Места там совсем мало, поэтому Гук оказывается лицом к лицу с одним из тех, кто на его глазах убегал от полиции. Второй раз за этот вечер с ним происходит что-то невероятное, потому что полиция уже совсем близко и Чон только собирается спросить, что им делать, когда его губы накрывают чужие, обветренные губы, а язык ловко проскальзывает в рот. Когда полицейские достигают того места, где они прячутся, пальцы Чонгука путаются в длинноватых прядях чужих волос. Он поддерживает ногу, которую парень закинул на его бедро под коленкой и водит пальцами по джинсовой ткани, голова откинута назад, а изо рта вырываются тяжелые вздохи, потому что мало того, что парень прижимается к нему вплотную и трется, он ещё исследует губами шею Чонгука. Проводит горячим языком по косточкам ключиц и посасывает его кадык. - Ви! Ви, мать твою, где ты? - Парень недовольно хнычет, а его брови сходятся на переносице, когда Гук отрывается от припухших, покрасневших от укусов губ. Его ноги скрещены за спиной Чонгука, и он сидит на его бедрах, плотно прижатый к холодной, бетонной стене склада. В то время как Чон упирается двумя руками по бокам от его лица. И да, возможно Гук немного потерял контроль, но чужой голос помогает ему прийти в себя. Он трясёт головой, стараясь игнорировать тот приятный узел внизу живота, что уже завязался внизу живота. Перед самым входом в узкий проём, в котором минуту назад творилась вакханалия, стоит парень в мешковатой одежде. Его шапка сползает на глаза и тот поправляет её. У него тяжелый взгляд и Чонгук слышит, как хрустит чупа-чупс у парня во рту, он выплёвывает палочку от сладости и сводит брови на переносице. Он смотрит внимательно, не отрываясь, и Гуку кажется, что он словно в аэропорту находится на досмотре. Стоит под рентгеном. Парень тяжело вздыхает, хрустит пальцами, а после он оттаскивает своего сопровождающего от Чона буквально за шкирку. - Именно из-за таких вот эксцессов я и не хочу выходить с тобой на улицу, разве нельзя хоть раз быть благоразумным? – Он кричит, второй лишь морщится и отодвигается от своего попутчика, потому что никакого желания слушать чьи-то нравоучения, у него нет. - Не устраивай истерик, Намджун, - парень только поправляет чёлку, что растрепалась во время бега. Он даже не особо реагирует, когда кулак пролетает мимо его лица и врезается в стену. Его грубо притискивают к стене и что-то рычат, не разжимая зубов, а после раздраконенный до предела юноша отходит от второго. Тот только усмехается и снова поворачивается к Чонгука, впиваясь в него своими колдовскими глазами. Они светло-голубого оттенка и по своему цвету напоминают льдинки. Чону становится интересно линзы ли это. - Меня зовут Ви, - представляется парень, протягивая Чонгуку ладонь с песочного оттенка кожей и длинными пальцами, которую Чон крепко пожимает, держа прохладную ладонь в своей дольше положенного. У него нет никакого желания отпускать чужую руку. – Прости Намджуна. Он немного на нервах в последнее время. - Чонгук, - хрипит он, потому что в горле скребёт, а голоса почти нет. Чонгук прокашливается, чтобы избавиться от сухости, но не помогает. А улыбка у этого парня всё же странная. Широкая-широкая и чем-то напоминает квадрат. Гук заторможено кивает и продолжает молчать. Ощущение такое, словно его огрели обухом по голове и выбили почву из-под ног. Ви подходит ближе и Чонгука снова прошивает дрожью вдоль позвоночника. Парень вроде как и ничего не делает, но вот Гуку кажется, что этот итак тесный проём сжался до невероятных размеров и давит на него, воздух катастрофически быстро заканчивается и всё никак не получается снова вдохнуть. Ви склоняет голову к плечу, а после усмехается и снова делает шаг навстречу. Его лицо похоже на морду хищника, который настиг свою жертву после долго погони и загнал её в тот угол, из которого совершенно точно нет выхода. Юноша проводит языком вдоль щеки Гука и прослеживает этот путь кончиком носа, а после убегает туда, куда пошёл Намджун. - Эй, парень, - Намджун снова появляется в проёме и манит Чонгука к себе пальцами, между которыми зажата сигарета. Он делает ещё пару глубоких затяжек, а после вдавливает бычок в асфальт. Он все ещё выглядит сердитым, но не пугающим. Чон выходит из тёмного угла и чуть щурится, смотря на фонарь, что находится рядом с Намджуном. Тот подходит ближе, закидывает руку на его плечи и тянет за собой. - Прости уж, но ты пойдёшь с нами. Он как-то устало улыбается и Гук замечает неестественную бледность лица, дрожь в руках и мешки под глазами. Чон заторможено кивает. Всё равно впереди вся ночь и никаких планов на неё. А это всё попахивает приключением и отчасти опасностью, поэтому почему бы не испытать себя и свою судьбу? Ви, шагающий впереди по бордюру, разворачивается к ним и снова улыбается. Он вытягивает руки в стороны для поддержания равновесия и на носочках продолжает шагать по бордюру. Место, в которое они приходят нельзя назвать ни клубом, где музыка долбит по ушам так. Что ещё немного и барабанные перепонки лопнут ,ни баром, где танцуют стриптиз фигуристе красавицы и без перерыва играют джаз. Это нечто среднее между баром и клубом. Со своими звездами, устоями и атмосферой. На входе у них спрашивают пароль, и Намджун проговаривает что-то на английском, да так быстро, что Чонгук не успевает разобрать ни слова. Ему не то, чтобы хотелось, да и в этом языке он не очень-то и хорош, это просто любопытство. Охранник на входе как-то подозрительно косится на них. Джун бросает ему: "Мальчишка с нами" и подталкивает Чона вперёд. Правда охранника это нисколько не успокаивает, и он продолжает следить за троицей. Как только они добираются до барной стойки: Намджун устало садится на стул и складывает руки на столе, опускает на них голову и прикрывает глаза. Ви стреляет своими голубыми глазами по сторонам и спустя мгновение исчезает, как растворяется сигаретный дым в воздухе. Чонгук опускается на высокий стул возле Джуна и осматривается. Тот хлопает руками по своим карманам и негромко матерится. Видимо, поиски не приносят желаемого результата. Наконец, он запускает руку в карман своего чёрного плаща и издаётся радостный возглас. На стойку опускается чуть помятая пачка сигарет и жёлтая зажигалка. Намджун ловко извлекает из пачки сигареты и щелкает кнопкой на зажигалке, опаляя самый кончик никотиновой палочки. Джун втягивает щеки, когда делает затяжку и откидывает голову назад, чтобы выдохнуть дым вверх. - Намджун! – За барной стойкой появляется юноша. Он выглядит рассерженным. На стойку с негромким стуком опускается пепельница, в которой рыжеволосый паренёк тушит вырванную у Намджуна сигарету. Он протягивает руку и даёт Джуну несильный щелбан. – Когда ты уже поймёшь: здесь дымить нельзя! - Так хочется покурить – выйди на улицу, пока наш громила тебя не вынес. - Юноша глазами указывает на громилу, стоящего возле двери. - Но Хёну же курит, - на реплику Намджуна бармен только качает головой и скрещивает руки на груди. – Есть, сэр! Я всё понял, сэр! А теперь плесни-ка мне абсенту. Бармен отворачивается, чтобы прихватить бутылку с алкоголем и пару стаканов, чтобы приняться за работу. Первым делом он берет специальную ложечку и помещает на ней кусочек рафинада, который поливает абсентом. После поджигает рафинад и ждёт, когда тот расплавится, тушит огонь и переливает алкоголь в стакан побольше, разбавляет напиток холодной водой из-за чего тот мутнеет. Бармен наливает в другой стакан холодный, ледяной яблочный сок, от которого на стенках стопки появляется конденсат. Наконец, он ставит всё это перед Намджуном и кажется только теперь замечает Чонгука. Его рот округляется в идеальную букву "О". - А это Чонгук, - мрачно роняет Намджун. Он подхватывает рюмку с алкоголем и залпом осушает её, морщится и принимается медленно цедить яблочный сок, чтобы избавиться от горечи напитка. - Чонгука у нас нашёл Ви. Поэтому будь осторожен, Хоуп, неизвестно, что способен выкинуть этот парень. Чонгук хмурится, он уже хочет уточнить, что ничего он не собирается выкидывать, а просто переждёт здесь ночь, да и уйдёт. После его никто и никогда не увидит, только вот не успевает он этого сделать, бармен, названный Хоупом, кивает и отходит от них, обслуживать других посетителей. В это время группа, что играла на сцене, эффектно заканчивает своё выступление и, поклонившись, уходит со сцены. Солист, отдалённо чем-то напоминающий смерть в своём сценическом костюме, направляется к барной стойке, только на полпути его останавливает маленький ураган. Ви налетает на высокого парня, обхватывает его за шею и виснет на нём, что-то сбивчиво шепчет на ухо и трётся кончиком носа и чужую шею. Мужчина кивает и продолжает медленно продвигаться к стойке, прижимая к себе Ви. Хоуп подаёт ему стеклянную пепельницу и пачку бело-красных Malboro. Артист благодарно кивает и кое-как отдирает от себя Ви, чтобы сесть на высокий стул и выкурить сигарету. - Хёну, - Ви буквально хнычет. Он напоминает маленького ребёнка, который чего-то добивается от своих родителей, тянет мужчину за рукав чёрного пиджака и не перестаёт бурчать что-то. - Пойдём, Хёну, ты же обещал. Пока у Чонгука есть время, он разглядывает присоединившегося к ним мужчину. Тот высокий, с расплывшейся чёрной подводкой вокруг глаз тёмно-кофейного цвета, в очках с чёрной оправой. У него длинные, тонкие ноги и узкие плечи, на которые он натянул пиджак, украшенный чёрными перьями. Уложенная чёлка лезет в глаза, и мужчина поправляет её подушечками пальцев. Вот настоящая Смерть, не хватает только косы. Наконец, мужчина тушит сигарету о дно пепельницы и встаёт. Ви сразу же оживляется, он счастливо улыбается и, подхватив Хёну за руку, тащит его куда-то в сторону. Чонгук провожает их взглядом и обнаруживает, что в этом заведении есть второй этаж. Ещё одним открытие для Чона становится то, что в этом месте совершенно не замечаешь течение времени, потому что ему кажется, что он отвлёкся не больше, чем на пятнадцать минут, когда на сцене снова появляется Хёну. Только в этот раз на нём какая-то невероятно большая белая рубашка, которую он не заправил сзади, узкие чёрные штаны и зелёного оттенка галстук. Он сидит на стуле и поёт очень грустную песню на английском. А кто-то, стоя позади Гука, кладёт ему ладони на глаза. От этого кого-то пахнет аммиаком. Чон убирает чужие руки и разворачивается на своём стуле, смотря прямо в голубые глаза Ви. Только теперь он блондин. С все ещё чуть влажными волосами и улыбкой от уха до уха. Ви устраивается на высоком стуле, стоящем рядом с Чоном, и принимает точно такую же позу, что и Намджун вначале вечера: он укладывает руки на барную стойку и устраивает на них подбородок. Ви смотрит куда-то на танцевальную площадку. Его брови сходятся на переносице, а губы превращаются в одну тонкую линию. - Намджун его не любит. - Голос Ви звучит настолько тихо в окружающем шуме и для того, чтобы услышать его Чонгуку приходится чуть ли не прижаться своим ухом к губам парня. Чон только приподнимает бровь, безмолвно спрашивая: "Что?", и Ви пальцем указывает направление, в котором ему стоит посмотреть. Там, возле боковой двери, что ведёт в служебное помещение, стоят Хоуп и Намджун. Рука Джуна лежит на талии Хоупа, тот передаёт блондину толстую пачку денег и кусает нижнюю губу, пока парень быстро пересчитывает купюры. – Он его использует, потому что Хоуп удобный и безотказный. Он ничего не требует и Намджун позволяет любить себе. Так жестоко. А ещё бессовестно забирает у Хоупа почти что все заработанные им деньги. Такая вот грустная сказка без счастливого, да и вообще какого-либо конца. Ви затихает и во вспышках света, Гуку удаётся разглядеть две крупные слезы, что стекают из его глаз, с которых уже стёрта подводка. Он больше не выглядит счастливым ребёнком, которого ничего не волнует, как когда Чон его увидел. Теперь он кажется человеком, который имеет двойное дно: одну свою сторону он показывает всем, а вторую усердно прячет. Он кажется человеком, кого разрывают внутренние демоны и каждую ночь он умирает. - Молодежь, хватит зависать здесь и тухнуть! Пора сматывать удочки! – Намджун подходит со спины и укладывает по одной ладони на плечи парней, несильно сжимая. У него маслянистый блеск в глазах, превратившихся в щёлочки от широкой улыбки. Ви смотрит на него хмуро, но всё равно поднимается со своего места и движется к выходу. Намджун только пожимает плечами и следует следом за ним. Чонгук последним соскальзывает со стула, на котором сидел всё это время и выходит. На улице температура упала ещё на несколько градусов. У Чонгука по коже бегут мурашки, и он весь с головы до ног покрыт гусиной кожей. Холодный воздух заставляет зубы дрожать, а изо рта рвутся струйки пара, будто наступила глубокая осень. Намджун прячет руки в карманы своего плаща, чтобы согреть их и шагает по улице вперёд первым. Чонгук следует за ним и старается не думать о том, что ему невероятно холодно сейчас. Ви догоняет его через некоторое время. Он обхватывает своими горячими пальцами руку Чона и переплетает их пальцы. Всю дорогу он прижимается к руке Чонгука и молчит, напряженно размышляя о чём-то. Квартира, в которую они приходят не представляет собой ничего особенного. Это просто почти тесная комнатушка в одном из спальных районов большого мегаполиса. Тесная кухонька, совмещенный санузел и парочка комнат: пол той, что чуточку больше полностью покрыт матрасами, образуя большую кровать, в той, что меньше стоит раскладушка, к стене прибита пара книжных полок, небольшой столик, на котором стоит ноутбук и всё. Раковина заполнена грязной посудой, а в холодильнике повесилась мышь, по крайней мере, так рассказывает ему Ви, сидя на пуфике возле стола на кухне. Зато у них всегда есть блок сигарет, потому что Намджун дымит, как паровоз и коробка с пирамидками чая, обязательно фруктового вкуса, ибо он любимый у Ви. Парень сидит на пуфике, на нём большая рубашка, которая постоянно норовит сползти с плеча и показать в вороте точеные косточки ключиц, и в длинных носках, - почти что гольфах, - в полосочку. Он какой-то слишком домашний и совсем не вяжется с образом того хулигана, что рисовал граффити в общественных местах, а после убегал от полиции, показывая служителям закона язык и маня их к себе пальцами. - Хочешь, расскажу секрет? – Ви склоняет голову к левому плечу и еле заметно улыбается, Чонгук кивает, не думая. Парень меняет свою позу: отпускает колени, которые он обнимал последние полчаса и опускает ноги на пол. Он встаёт со своего пуфика и подходит к Чону, который бесцельно опускает в воду и поднимает её чайную пирамидку с фруктовым вкусом. Ви усаживается к нему на колени, обнимает за шею тонкими руками и жмётся доверчиво, утыкаясь холодным носом в шею Чонгука, а после шепчет тихо-тихо: - На самом деле, я Тэхён. Только не говори Намджуну, что я тебя сказал, хорошо? Всё, что происходит дальше, записывается куда-то очень глубоко, на ту пенку, которую ни при каких обстоятельствах и никому не покажешь, а если владелец её потеряет, то при попытке открытия она самоуничтожится. Чонгук запоминает спёртый воздух тесной комнатушки. Тяжёлое пуховое одеяло, что давило непосильной ношей на плечи. Помнит темноту, в которой глаза оказались совершенно бесполезными, потому что даже когда они привыкли к этому мраку, сквозь него невозможно было что-то разглядеть, можно было только чувствовать. На языке остаётся привкус гибискуса и кокоса с чужой кожи. Чонгук помнит, как волосы липли к потному лбу и вискам. Как пот щипал царапины на спине, оставленные чужими пальцами. Помнит, как разводил ноги Тэхёна в стороны, подхватив их под коленями, и покрывал поцелуями внутреннюю поверхность бедра, успокаивая. Помнит контраст высокой температуры в комнате и холодной консистенции жирного, детского крема для сухой кожи. Чонгук помнит, как сложно было сдержаться и не сорваться сразу же на быстрый темп, как чужие пальцы сжимали его плечи до синяков, как ноги Тэ скрестились на его пояснице. Чон помнит чужие, задушенные стоны подушку и вспышки перед глазами, помнит, как его партнёр откинул голову назад, ловя оргазм, как кусал губу и жмурился, чтобы не шуметь сильно, потому что стены слишком тонкие, а там Намджун… Просыпается Гук от странного шума где-то в этом доме, кажется, это кухня. Там гремит посуды, слышится скрип стульев, которые передвигают с места на место, а ещё приглушенные голоса двоих. Кажется, эти двое пытаются не кричать, но у них не очень выходит, потому что голоса непроизвольно срываются на высокие ноты. Чонгук поднимается с продавленного матраса и, потирая заспанные глаза, движется в сторону шума. - Ты показал ему Тэхёна? – У Намджуна невероятно низкий голос. Он рычит сквозь стиснутые зубы и сжимает в кулаке рубашку блондина. Из-за этого ткань идёт складками. Но ему на это плевать. Он опасно щурит глаза и, кажется, ещё немного и будет готов ударить своего собеседника. – Как ты мог? Мы же договаривались! Я тебя покрываю, а ты никому и ни при каких обстоятельствах не рассказываешь этого! - Я не показывал, ясно? – Ви тоже щурится, он поджимает свои губы и пытается разжать чужие, побелевшие пальцы на своей спальной кофте, потому что ему не нравится, когда на него давят, да и вся эта ситуация тоже. Он ведёт себя, как кот в опасной ситуации: шипит и из стороны в сторону качает хвостом. - Просто прекрасно! – Они оба синхронно поворачивают головы и видят застывшего в дверном проёме Чонгука. Намджун смотрит на него с каким-то презрением, словно парень сделал нечто такое за что ему нет прощения, - а я ведь был прав, когда говорил, что от тебя стоит ждать подлянки, чёрт возьми… А знаете, что? Идите-ка вы на все четыре стороны. Надоело. Особенно ты со своими демонами и внутренними и внешними. Намджун, наконец, отпускает паренька, и, кинув на них презрительный взгляд уходит. Напоследок он указывает на Ви указательным пальцем, словно что-то ещё хочет сказать, но только качает головой, цыкает и уходит, громко хлопнув дверью. Ви подхватывает кипящий чайник, что свистит на плите и разливает кипяток по кружкам, в которые предварительно положил по пакетику с чаем. Он снова усаживается на тот же пуфик песочного цвета, на котором сидел вчера и закрывает лицо ладонями, всхлипывает. Чонгук молча наблюдает за ним и садится напротив. - Он больше не вернётся, - парень шепчет. Дрожащим голосом, видно, что он на грани истерики, поэтому Чонгук накрывает дрожащую руку своей и несильно сжимает, показывая, что он рядом. – Это такая дрянная история. Их было три брата: Сокджин, Намджун и Тэхён. Только вот двое из них воспылали друг к другу совсем не братской любовью. А их родителям то не понравилось. Жаль, что этой парочке не удалось скрыть всё. Самого старшего они посадили в психушку, считая, что Сокджин психически ненормальный и шантажом заставил вступить Намджуна в связь с ним. Тот там долго не продержался. Постепенно копил таблетки и одним прекрасным утром заглотил их все разом. О, как были счастливы родители, ведь им не пришлось жить с тем, что один из их детей ненормальный. Они просто скрыли любое упоминание о Сокджине и продолжали жить, словно ничего не было. А Намджун так не мог. Он быстро сдался и сел на иглу. Таскал потихоньку из дома драгоценности и влезал в долго только чтобы раздобыть себе на очередную дозу. Да, он совсем не похож на наркомана, но на самом деле так и есть. Он конченный наркоман. Хуже, чем кто-либо другой. И он давно ушёл из дома, и знаешь: кто последовал за ним? Правильно, маленький и глупый братишка, который не хотел оставаться со своими родителями. А потом уже появился я, потому что мир был слишком жесток этому милому ребёнку, что хоть и ушёл из дома, но совсем не был готов столкнуться со своей этой грязью и дерьмом. Под конец этой исповеди парня всего трясёт, слёзы градинами стекают по щекам и из груди рвутся всхлипы. Чонгук подрывается со своего стула и подходит к подростку. Он сжимает чужое тело в объятиях и прижимает то ли Ви, то ли Тэхёна к себе. Он знает, что ничего не понимает в этой ситуации и больше ничего, но всё равно бережно обнимается трясущегося в истерике человека. Потому что единственное, что может спасти в истерике – живое тепло человека, который находится рядом. Гук бережно поит паренька холодной водой, чтобы остановить его истерику, поддерживая стакан с водой и, поглаживая паренька по щекам. Его футболка намокает от чужих слёз, но он всё равно продолжает покачиваться из стороны в сторону, сжимая в своих объятиях уже почти не всхлипывающего парня. - Гук, сгоняй в магазин, а? Есть хочется до безумия. – У Ви урчит в животе, и он поднимает свои большие, все её наполненные слезами глаза на Гука, трогательно утирая ладошкой покрасневший нос. Чон заторможено кивает. Он собирается и выходит из квартиры, даже при том, что всё внутри пылает ярко красным и буквально орёт о том, что ему не стоит этого делать, он просто не может отказать парню, что смотрит на него. Просто потому, что кажется, он в мире больше никому и не нужен. Чон ходит по супермаркеты довольно долго, толкает перед собой наполненную всякой всячиной тележку и всё старается заглушить противный голосок внутри, который гнусным голосом шепчет о том, что Чонгук дурак, что повёлся на детскую уловку и ему не стоило бы уходить. Три больших пакеты ужасно оттягивают руки. Ручки пакетов скатывают и больно врезаются в кожу, оставляя после себя желтоватые бороздки. То, что дом располагается в одном из самых отдалённых районов города, становится большой проблемой. Приходится пережить полчаса в духоте, в набитом под завязку автобусе с пакетами, которые скользят по мокрым ладоням и становятся непосильной ношей. Чонгук отворяет незапертую за ним дверь и облегченно выдыхает, когда ставит пакеты на небольшой стол в кухне. Любое движение сопровождается скрежетом посуды, потому что места действительно очень мало, а может всё от того, что Гук просто не привык к таким размерам помещения. - Ви? – Чон кричит на всякий случай. Он и не надеется на ответ, потому что знает, что после таких истерик вполне нормально завалится спать крепким сном, от которого невозможно разбудить несколько часов к ряд. Мысленно Гук радуется этому, потому что сможет приготовить что-нибудь, и он уже почти принимается за исполнение пришедшей мысли ему в голову, как взгляд цепляется за подставку для ножей, в которой есть одно пустое место. Там есть пустое гнездо без ножа в нём, хотя, когда Чон уходил, все ножи были на месте, а Ви задумчиво барабанил пальцами по подоконнику. Блядь… Он тяжело опускается на стул и зарывается пальцами в чёрные волосы. Блядь, блядь. Блядь! Он же не мог? Или всё же… Чонгук подрывается со своего места и быстрым шагом движется в строну спальни. Там он и находит Тэхёна, – или всё же Ви?- завернутым в одеяло и даже облегченно выдыхает. И только после замечает бледность, закушенную нижнюю губу и зажмуренные глаза, да обильно выступившую испарину на лбу парня. Он кидается к нему и принимается разворачивать этот кокон из одеяла дрожащими руками. - Он такой трус, да? – Голоса у парня почти совсем нет, но он всё равно продолжает что-то хрипеть своими побелевшими губами и Чонгук как-то шестым чувство понимает, что перед ним вовсе не Тэхён, с которым он провёл ночь, а Ви, который целовал его возле холодной стены склада. Ви, который сжимает дрожащими пальцами нож в своём животе. Спальная рубашка, которого окрасилась в красный. Он дрожит и крепко сжимает зубы, потому что ему страшно. – Не трогай, только хуже будет. Все же со временем он немного не рассчитал. Думал, что ты придёшь, когда от нас останется только остывающий труп, а нет… Ты здесь и мы тоже ещё живы. Пока. О, нет, в скорую звонить не надо, пожалуйста. Этот парень удивительно точно угадывает его желания. Ведь Чонгук и правда хотел вытащить нож из раны, крепко зажать её рукой, приложив простынь и позвонить в скорую. Ведь ещё не поздно. Совсем не поздно. Ещё можно всё исправить. Только Ви тянет к нему свою дрожащую ладонь, испачканную кровью, смотрит своими голубыми, будто леденистыми, глазами и шепчет: "Не надо, пожалуйста", да касается холодной ладонью щеки Гука, растирая по ней красную краску. Чон глубоко вздыхает и укладывает на свои колени подушку, после укладывает на неё шипящего Ви. Он накрывает холодные руки на рукоятке ножа своими и сильнее надавливает на нож. Прижимается губами к губам Ви, и глушит его крики, пока проворачивает нож в ране пару раз, чтобы все закончилось побыстрее, чтобы сильно не мучился. Всё и правда заканчивается быстро. Буквально за пару минут. Ви больше не шевелится. Его рука, что упиралась в чонгукову грудь, безвольно опадает. Чон только печально улыбается, закрывает безжизненные глаза и в последний раз целует остывающие губы. После методично протирает рукоятку ножа и оставляет на ней свои отпечатки, чтобы не подумали ничего лишнего. Он также тихо прикрывает дверь, как и когда пришёл, да на дрожащих ногах, с гудящего головой и запачканной чужой кровью одеждой, принимается спускаться по ступенькам лестницы подъезда. Ему срочно нужно на воздух… Потому что от металлического запаха, забившего ноздри тошнит, Гука выворачивает на улице, прямо в цветник, в котором ещё роса не подсохла. - У него были голубые глаза. – Чонгук говорит совсем тихо, поэтому полицейским приходится прислушиваться, но всё равно то, что бормочет подозреваемый, не даёт им ответа ни на один вопрос. – Потрясающие. Его. Настоящие голубые глаза, не линзы. И уже ночью, когда все спят на своих койках, Чонгуку на ум приходят строчки, которые шептал ему на ухо Тэхён, когда они занимались любовью:

Дотронься до меня, да. Я хочу чтобы ты дотронулась до меня там. Дай мне способность дышать, Дай почувствовать себя человеком.