Корабли в океане

      О, как я теперь жалею, что не родился поэтом!       И какими пустыми, тщетными, глупыми кажутся мне мои попытки быть остроумным, рассуждать о жизни, о государственном устройстве, о человеческой природе! Впрочем, даже будь я талантливее Гомера или Вергилия, разве мне хватило бы слов, чтобы описать изумительную красоту этого небесного создания, этого ангела, спустившегося на землю и на миг озарившего восхитительным сиянием мой унылый и скорбный путь! Разве смог бы я передать…       - Мистер Толбот, позвольте вам представить. Мисс Мэрион Чамли.       Голос женский.       Леди Сомерсет?       Или дочь капитана, эта новоявленная Беатриче?       Впрочем, не все ли равно!       Не все ли равно, кто представил нас друг другу, если это было роковое, судьбоносное мгновенье, навсегда изменившее мое предназначение, изменившее меня самого! И во взгляде бездонных синих глаз, в нежной улыбке я угадывал, что на эту удивительную девушку наша встреча произвела столь же сокрушительное впечатление. Мы словно оказались одни – нет, не на борту «Альционы», во всей вселенной! Мы смотрели друг на друга и чувствовали, что нас связала глубокая, затаенная близость – столь нерушимая, что она не нуждалась в словах.       - Бедняжка Мэрион страдает от mal de mer*.       Голос другой.       Низкий, звучный.       Сэр Генри.       - Малейшая качка, да что там – зыбь на море, и ей опять дурно.       - «Альциона» – ходкое судно?       - Более или менее. Она, конечно, перегружена, но чрезвычайное донесение – это чрезвычайное донесение, сами понимаете. А ваш корабль?       - Остойчивость как у скалы. А крен выравнивает так, что любо-дорого.       Голоса – так далеко.       И о чем они, право? Что за вздор! Донесения, остойчивость… Какое все это может иметь значение, когда прелестная маленькая ручка лежит в ладони, щеки вспыхивают нежным румянцем, а длинные ресницы…       - Когда мой остолоп-лейтенант невзначай паруса обстенил**, палуба выровнялась меньше чем за десять секунд. И это при хорошем ветре.       - Господа, вы заставили бедное дитя побледнеть! - глубокое контральто леди Сомерсет уверенно врывается в дуэт.       - Стало быть, тогда вы и лишились стеньг на бизани?       - Лидия! Бога ради! Я настоятельно требую: больше никаких разговоров о качке! По крайней мере, не за обедом.       Серые глаза блеснули смешинками.       - Как вам будет угодно, Хелен.       - И, à propos***, пора садиться за стол. Ты составишь компанию мистеру Толботу, не так ли, дорогая?       Серые глаза щурятся.       - Полагаю, с этим лучше справится Мэрион.       - Лидия, но мы…       - А я, с вашего разрешения, сяду с мистером Преттименом. Вы ведь не откажетесь от моего общества, сэр?       - Почту за честь, мисс Сомерсет.       Серые глаза блеснули. Взгляд – всего на секунду – не на Преттимена, а за его спину, на капитана Андерсона. Тот поймал…       Или это все только кажется?       Боже…       - Господа, прошу вас…       Зашуршали платья, задвигались стулья.       Пальцы сами ухватили резную спинку.       Боже…       Так близко!       Золотистые волосы, восхитительный аромат…       - Думаю, бал лучше устроить на моем корабле, он более устойчив.       - Ах, капитан Андерсон! - глубокое контральто. - Все что угодно устойчивее нашей «Альционы»! Неукротимая, капризная красавица…       - Я уверен, что, без всяких сомнений, капитан Андерсон предложит вам свое судно в качестве тихой гавани на все оставшееся время путешествия, мисс… мисс Чамли…       Вздрогнул.       Что это?       Смех?       Пальцы вцепились в резную спинку.       Поглядел, словно ото сна очнувшись.       За столом – офицеры, дамы.       Прямо напротив – синий мундир, золотые эполеты, рыжие волосы.       - Нет-нет, мистер Толбот. Мы идем не в Индию, а в Сиднейскую бухту.       Кажется, первый раз услышал, как он смеется.       До чего противный смех!       - К тому же, наш корабль полон пассажиров, переселенцев, грузов.       Пальцы сжимают резную спинку.       - Мисс Чамли, если вы согласитесь плыть с нами, я уступлю вам свою каюту. Я готов ночевать в кубрике или в трюме…       Мерзкий смех все громче.       Наплевать!       Что он понимает…       - Я буду охранять палубу по ночам! Послушайте, у нас ведь есть свободная каюта! Я перееду туда, а мисс Чамли займет мою…       К мерзкому хохоту присоединился другой – низкий, раскатистый.       - Мэрион, ты плывешь в Индию, и «Альциона» тоже, тут уж ничего не поделаешь.       Пальцы сжимают…       Боже, неужели говорил все это вслух?       На лицах улыбки.       Серые глаза блестят смешинками.       Рябоватая физиономия Андерсона покраснела от хохота.       Какой стыд!       Но если…       Взглянул робко. Длинные ресницы опущены, на щеках нежный румянец. О, ради этой красоты стоило…       Стул неловко скрипнул – надо наконец сесть.       Длинные ресницы опущены. Дрожат. От смущения или…       Так близко.       - Право, не могу понять, почему от господ офицеров требуют такой спешки, - контральто, - теперь, когда мы победили французов.       - Господа офицеры, конечно, подчиняются приказам. Но даже они бессильны против природы. Не так ли, капитан Андерсон?       - Похоже, на сей раз ее воля оказалась сильнее нашей, мисс Сомерсет.       - Я об этом не жалею.       Словно от сна очнулся.       Напротив – синий мундир, золотые эполеты, рыжие волосы.       Рядом – серое платье, прищуренные серые глаза.       - Я тоже.       Оглядел стол.       По другую руку от Андерсона сияют великолепные сапфиры и обнаженные плечи леди Сомерсет.       Сэр Генри между женой и миссис Брокльбанк.       Мисс Грэнхем в компании какого-то офицера с «Альционы», как и мисс Брокльбанк – этой-то все равно, с кем щебетать.       Боже!       Мэрион…       Чистая, невинная Мэрион – за одним столом с этой распутной девицей!       Но разве сам…       Боже, Боже!       - Боюсь, мистер Преттимен, это не совсем верно. Я бы сказала, что мистер Кольридж, как все великие поэты, оказался жертвой собственного воображения.       - Что вы имеете в виду, мисс Сомерсет?       - Только то, что он принял легенду за чистую монету. Моряки, конечно, суеверны, с этим не поспоришь, но несомненно и то, что они невысоко ценят жизнь – как чужую, так и свою собственную. А альбатросов не стреляют лишь потому, что морские птицы вообще непригодны в пищу.       Серые глаза щурятся, вспыхивают смешинками.       - А что вы об этом думаете, капитан Андерсон?       - Добавлю, что матросам не выдают оружия, мисс Сомерсет.       Вокруг звучали привычные светские разговоры, но, Боже, какими ничтожными и бессмысленными казались они мне теперь! Между мной и мисс Чамли установилось то сладостное молчание, которое красноречивее тысячи слов и свидетельствует об истинном и полном единении душ.       Милая Мэрион не поднимала глаз от тарелки, но так и не съела ни кусочка. О, воистину ее красота могла соперничать лишь с ее скромностью!       Сидя поодаль, я любовался ее благородным, точеным профилем, безупречным изгибом шеи и восхитительными белокурыми волосами. Только сейчас я понял, что еще не слышал ее голоса. Я осмелился поинтересоваться, окажет ли мисс Чамли нам сегодня честь, исполнив что-нибудь. Она подняла глаза – о, эти небесно-чистые, сияющие глаза, на земле не достанет слов, чтобы передать их очарование! – и с прелестным непритворным смущением произнесла: «Что заставляет вас так думать, сэр?»       Боже, сам ее голос звучал мелодией!       Самой восхитительной, самой совершенной мелодией на свете…       - До меня дошли слухи, что вы настоящий талант, чему я сначала не поверил, но теперь вижу: это не преувеличение.       Синие глаза глядят удивленно, длинные ресницы дрожат.       - Талант, мистер Толбот?       - Талант, мисс Чамли.       И тут Мэрион рассмеялась. Боже, никогда в жизни я не слыхал ничего прелестнее! Словно звон серебряного колокольчика, журчание свежего горного ручья…       - Боюсь, что вам неверно передали, сэр. Леди Сомерсет скорее обращается со мной как с протеже. Она опекает меня, пока я не воссоединюсь с родными, которые живут на другом конце света. Что же касается моих музыкальных способностей, уверяю вас, они весьма посредственны.       - Для меня, мисс Чамли, вы – чудо и всегда им останетесь.       Сказал ли я лишнее? Был ли чересчур навязчив?       Боже, я не знаю!       Я был словно во сне. Никогда прежде со мной ничего подобного не случалось.       - Мисс Чамли, простите меня, если мои слова покажутся вам… Но я должен… Право же, такое неожиданное взаимопонимание, общность взглядов, чувств… Я хочу сказать… Боже… Мисс Чамли, я ослеплен… Нет, околдован! Вы меня просто покорили.       - Мистер Толбот…       Длинные ресницы дрожат.       Боже!       Только сейчас понял: пальцы крепко сжали маленькую ручку.       И давно я так?..       - Мисс Чамли…       Надо выпустить.       Выпустить, пока никто не заметил.       Боже, какие тонкие пальцы!..       - Мисс Чамли, поверьте, хотя это звучит странно… мне кажется, я знаю вас уже очень давно… и… вы ведь тоже…       - Мистер Толбот…       - Словно мы встречались прежде. Но где же? В Китае, в Африке, в Тимбукту или…       - Вы много путешествовали, мистер Толбот?       Вздрогнул.       Низкий, звучный голос.       Острый взгляд из-под седых бровей.       - Нет, сэр Генри.       - Но я уверен, что Мэрион не была…       - Мистер Толбот рассказывает мне легенду, дядя. Но это полная небылица.       - Небылица? Мисс Чамли, вы жестоки со мной.       - Я бы никогда не осмелилась быть жестокой с таким благородным джентльменом, мистер Толбот. И лично я не считаю сказки чепухой.       О, при этих словах, которые Мэрион произнесла со своей обычной очаровательной улыбкой, заставили мое сердце забиться так сильно, что я боялся, оно выскочит из груди. Впрочем, это была бы лишь малая жертва, которую я готов был положить к ее ногам.       Боже, как мне хотелось, чтобы вместо жалких и смешных ушибов я получил настоящие раны, в настоящей битве. Возможно, истекал бы кровью, но один лучезарный взгляд этого ангела исцелил бы меня. И моя слава…       Ах, какой вздор! Разве такую девушку, как Мэрион, можно ослепить синим мундиром с золотыми галунами! Разве сама мысль об этом – не оскорбление ее чистого образа, ее неколебимой добродетели!       Нет, мне не было нужды носить военную форму или даже рыцарский орден, для того, чтобы быть достойным ее дружеского участия и… даже… возможно…       Боже!