Корабли в океане

      Нужно поесть.       Перед битвой.       Или хотя бы делать вид…       Вон жалкий шут Преттимен уплетает за обе щеки. Рядом с ним несгибаемая мисс Грэнхэм. Даже не побледнела.       Брокльбанк чинит грифель.       Скрип. Скрип.       Отвратительный звук.       Словно лезвием сабли…       Боже правый! Неужели я…       - Мои доченьки! Мои бесценные крошки!       Визгливый голос.       Взлетел и сорвался.       Как можно быть таким ничтожным…       - Мистер Пайк, возьмите себя в руки.       А у самого-то голос не дрожит?       - Мы все в опасности, но нам нужно держаться вместе. Главное – не уронить достоинство. Что касается ваших девочек, не тревожьтесь – для французов они слишком малы.       Кажется, что-то не то…       Тишина повисла такая – слышно, как за кормовым окном тихонько плещет вода.       Да еще закашлялась мисс Брокльбанк. Уж эта-то могла бы не изображать святую невинность!       Миссис Пайк, белая как полотно, забормотала молитвы.       - Право же, мистер Толбот, вы превзошли самого себя.       Голос ледяной.       Глаза ледяные.       Боже правый, ну почему перед этой женщиной вечно чувствуешь себя, как провинившийся школьник?!       - Мисс Грэнхем, я не имел в виду ничего… Я лишь хотел сказать…       Запутался в словах. Должно быть, впервые в жизни.       - Полно, господа!       И впервые благодарен Преттимену за его талант вмешиваться в разговор.       - Французы – цивилизованная нация. Мы вправе рассчитывать на то, что с нами будут обращаться достойно и великодушно.       Нет, все-таки этот доморощенный политикан невыносим!       Повернулся.       - Мистер Боулс, вы, насколько мне известно, сведущи в законах.       - Я помощник поверенного, мистер Толбот.       - Скажите, можем ли мы, гражданские лица, не сражаться?       - Я думал об этом, сэр. На кораблях, подобных нашему, случается, что пассажиры «встают к орудию». Это означает, что они помогают тянуть канаты, если людей не хватает. Мы можем, как предлагает мистер Преттимен, взывать к великодушию врага. Однако если нас заметят на палубе с оружием в руках – они имеют полное право перерезать нам глотки.       Хором ахнули дамы Брокльбанка. До чего противно! Каменная мисс Грэнхем ахать не станет, но глядеть на нее тоже нет никакого желания.       - Есть и еще кое-что. Пассажиры могут добровольно записаться на службу, принять присягу – тогда их впишут в судовой журнал или как там это называется. Впрочем, вопрос жалования остается открытым.       Говорит спокойно. Смотрит прямо в лицо. А пальцы все-таки чуть-чуть дрожат.       - Что ж, мистер Боулс, благодарю вас.       Не уступать же в хладнокровии канцелярской крысе!       - Вы нам указали на наш долг.       - Что за вздор! – Ну конечно же, Преттимен молчал слишком долго! – Как вы можете записаться добровольцем, еще не зная, с кем нам предстоит столкнуться? Предположим, корабль принадлежит Соединенным Штатам Америки!       Даже грудь выпятил. Проклятый якобинец!       - Мы воюем с Америкой, если вы забыли, сэр.       - Некоторые из нас, мистер Толбот, полагают, что она заслуживает независимости.       Вот это да! Похоже, прогулки по палубе в сопровождении Преттимена пагубно сказались на нравственности досточтимой гувернантки.       Об пол грохнула вилка.       - Я не стану сражаться за свою страну!       - Мистер Пайк…       Хотя чего еще ждать от убогого клерка!       - Да, не стану! И нечего на меня так смотреть, мистер Толбот! Я не стану сражаться за свой корабль, или за короля, или за капитана. Но если что-то будет угрожать моей жене… моим девочкам…       Миссис Пайк всхлипнула.       Нет, так дальше нельзя.       Еще немного – и сам…       Выпрямился.       - Итак, подведем итог, господа. Мистер Боулс прольет любую кровь при условии, что все будет оформлено по закону. Мистер Пайк будет сражаться только за свою семью. А мистер Преттимен поможет нам в битве с французами и голландцами, но пощадит американцев, если каким-либо невероятным способом они встретятся нам на пути.       Слава Богу!       Облегченный смех прокатился по столу.       Все-таки не зря считал себя остроумным. Качество весьма полезное на политическом поприще. Если, конечно…       Если, конечно, вообще удастся его начать.       Вслед за вилкой полетел нож.       - Как вы можете так шутить! Как можете сидеть тут и хохотать, когда совсем рядом в тумане скрыт корабль, на нем есть пушки и они могут стрелять по нам, когда им вздумается!       Это уже слишком.       - Успокойтесь, мистер Пайк. Господа… Давайте обсудим ситуацию. Да, там может быть корабль, но, вероятнее всего, они нами не интересуются. Возможно даже, они нас вовсе не заметили. А если заметили – что с того? Мы – военное судно британского королевства, самое мощное орудие разрушения, известное в нашем веке. Тысяча шансов к одному, что мы не встретимся с этим судном и вообще никогда его не увидим.       А ведь неплохо вышло!       На секунду показалось: вот он, лорд Толбот*, признанный гений мировой политики, стоит на трибуне, и весь Парламент завороженно внимает…       - Боюсь, что вы ошибаетесь, сэр.       Какого…       И не слыхал, как отворилась дверь.       На пороге застыл Саммерс. Мундир старенький, но опрятный, взгляд прямой, почти улыбается…       - Это судно, чье бы оно ни было, заштилело – так же, как и наше. Два дрейфующих корабля при мертвом штиле рано или поздно встретятся, следуя закону притяжения тяжелых объектов. Так что, если в ближайшее время не поднимется ветер, нас будет тянуть друг к другу, пока мы не очутимся рядом.       Кажется, слушал с открытым ртом.       Боже правый!       Впрочем, остальные слишком заняты собой.       Вон жалкий Пайк уже подвывает.       Нужно хотя бы как-то…       - Звучит не слишком обнадеживающе.       Улыбка вышла криво. Или ее вовсе не было.       А Саммерс, мерзавец, даже в лице не изменился!       - И тем не менее это правда. Капитан считает, что вам будет легче совладать с собой, если вы будете знать, как на самом деле обстоят дела.       Ну до чего же любезно с его стороны, побери этого проклятого капитана...       - Мы готовы оказать любую посильную помощь, мистер Саммерс…       - Я надеялся на это. Для каждого найдется подходящее занятие. Господа, мое почтение.       Дверь мягко затворилась.       И как ему это удается!       - Ну вот, пожалуйста! А вы еще нас подбадривали, мистер Толбот!       Боже, еще минута – и оттаскает это ничтожество Пайка за рыжие вихры, как поваренка!       - Саммерсу это удалось лучше моего.       Отвернулся. Смотреть противно.       - У меня нет шпаги. А у вас, мистер Боулс?       - Господи, конечно нет! Но на корабле наверняка имеется арсенал.       - Мистер Брокльбанк, вы, прошу прощения, человек дородный. Вы спуститесь в кубрик вместе с дамами?       - Я предпочту остаться на палубе, сэр.       Они все как сговорились! Голос, лицо… Интересно, у самого сейчас…       - Я написал немало батальных морских сцен, но мне еще ни разу не приходилось наблюдать сражение, а тем более – делать наброски прямо в сердце битвы.       Отточенный грифель в толстых пальцах не трясется, не прыгает.       - Я часто расспрашивал военных, каким представляется пушечное ядро в полете. Очевидно, что чем точнее направлено ядро на смотрящего, тем меньшей кажется его скорость. Едва ли мне когда-нибудь представится лучший случай убедиться самому.       Обе дамы затаили дыхание и глядят на толстяка, как на героя.       Жалкий фигляр!       - Я только надеюсь, что все начнется до наступления темноты.       Щелкнул, закрываясь, маленький ящичек с художниковыми инструментами. Брокльбанк выбрался из-за стола – даже как-то слишком проворно для такого крупного господина.       - Послушать вас, сэр, лучшее впечатление о летящем пушечном ядре получит тот, кому снесет этим ядром голову!       Вырвалось само.       Дамы не успели даже заахать.       - Чему быть – того не миновать.       Так просто.       Как накануне Саммерс.       Как Боулс с его рассуждениями про законы.       Как Преттимен с его нелепым восхищением Америкой.       Боже Правый, неужели все так спокойны и хладнокровны перед лицом смерти? И только я…       Я…       И жалкий Пайк.       Я – такой же, как Пайк?       Или даже хуже?       Он, по крайней мере, не прячет малодушие за надменным разглагольствованием и тщетными потугами на остроумие.       Боже…       Кажется, я начал говорить сам с собой.       Или же для того, чтобы вести дневник, мне больше не требуются перо и бумага?       В этом есть что-то нездоровое…       А может, так и есть?       Я безумен?       Я безумен – и потому все это только кажется мне.       Эти никому не нужные разговоры.       Пайки, Брокльбанк со своим борделем, Боулс, Преттимен, каменная мисс Грэнхем…       Саммерс…       Корабль в тумане…       Нет-нет, какой вздор!       Я не безумен.       Я ударился головой, но я не безумен.       Я просто сильно ударился головой.       Оттого в ушах шумит и перед глазами мелькают разноцветные пятна.       Или это краски на палитре Брокльбанка?       Все мы будем красками на его палитре.       Когда нас разнесет пушечным ядром.       Боже правый!       Нужно перестать об этом думать.       Нужно…