Корабли в океане

      Хруст. Треск. Хлопок.       И снова.       Хруст. Треск. Хлопок.       Спереди.       Сзади.       Сверху.       Снизу.       Повсюду.       Ноги скользят.       Только бы не упасть!       Вокруг темно. Огоньки фонарей вспыхивают то тут, то там, под каким-то сумасшедшим углом.       Рев ветра.       Обрывки голосов.       - Тянуть по команде!       Рыжие волосы на ветру.       Рукава рубашки хлопают, как паруса.       - Живей!       В прыгающем свете фонарей без привычного мундира с золотыми эполетами фигура такая худая, почти хрупкая.       Повисает на мотающемся из стороны в сторону канате.       Надо помочь…       Ухватился рядом – Боже, до чего тяжело! Канат мокрый, жесткий – впивается в ладонь, режет кожу.       У самого лица хлопают белые рукава рубашки, маячат спутанные рыжие волосы.       - Держать!       Канат скользит в ладонях – мокрый, жесткий. Боль режет кожу. Но пальцы цепляются крепко.       Палуба – скользкая, дыбится, пляшет под ногами.       Ветер свистит в ушах.       Только бы не упасть.       - По команде тянуть!       Канат вдруг резко тянет куда-то вверх – всего, всем телом. Мокрые доски уходят из-под ног.       Пальцы цепляются крепче.       Боль режет кожу.       Белые рукава хлопают где-то внизу. Удерживают новый канат.       Как ему это удается?       Ноги тщетно ищут опоры.       Белые рукава машут кому-то:       - Сюда! Живо!       Секунда – ноги находят склизкие доски.       Ладони горят.       Рядом – чьи-то громадные жилистые руки.       Вниз, вниз.       Тянуть уже легче.       Белая рубашка и рыжие волосы – где-то далеко, у другого борта.       - Не отпускать! Держать!       Прямо над головой вдруг что-то трещит и рушится.       Пальцы сами выпускают трос. Глаза ищут наверху, в темноте – что…       Болью прошивает насквозь.       В затылок что-то бьет со всей силы – холодное, мокрое.       Палуба?       Быть не может! Ведь не мог поскользнуться…       Перед глазами плывет. * * *       Перед глазами плывет.       А под головой что-то мягкое.       Из дымки выглядывает румяная физиономия.       Где-то ее…       Ах, да.       Филлипс.       Корабельный слуга.       Совсем юнец, но вполне расторопный. И не так навязчив, как этот несносный Виллер. Боже правый, о чем…       Шевелиться не хочется. Но ведь нужно встать и…       - Вы лучше полежите покамест, мистер Толбот, сэр.       - Филлипс… Что произошло?       Румяная физиономия заулыбалась.       - Да уж, доложу я вам, сэр, отведали вы линька*! Ни дать ни взять заправский матрос, сэр. Нашему брату уж без этого нельзя, всяк хоть раз в жизни да испробует – не по спине, так по корме, уж простите, сэр. Да вы не тревожьтесь. Синяки будут, и всего делов…       - Филлипс, перестаньте городить чушь!       Вот ведь болван негодный!       - Что с кораблем?       - А, так это… Ветер, сэр! Паруса посрывало. Вы бы…       - Филлипс, оставьте меня в покое, что вы, в самом деле… Вы должны были позаботиться о дамах. Полагаю, они… они…       Перед глазами плывет.       Откуда-то издалека – знакомый голос: «Мистер Виллис!»       Плывет. * * *       - Мистер Виллис!       Перед глазами плывет.       Сквозь дымку где-то над головой… на шканцах? О да, шканцы – священная земля капитана Андерсона… Боже, что за вздор!.. Где-то над головой – худая, почти хрупкая спина, обтянутая белой тканью жилета. Рукава рубашки хлопают, как паруса. Рыжие волосы на ветру.       - В чем дело, я вас спрашиваю?!       Над головой – еще выше – черное небо. Хлопают обрывки…       - Вы несли вахту?       - Сэр, я… он… мистер… он…       - Про «он» мне все известно, мистер Виллис! Вы несли вахту?       - Сэр…       Белый рукав хлопнул на ветру.       На палубу с грохотом что-то повалилось – над головой, на шканцах…       - Извольте встать, когда я к вам обращаюсь! Видите эти стеньги**, вы, сопливый болван?! Встать! Вы хоть знаете, сколько парусов изорвано в клочья? Сколько канатов теперь только и годны, что на кранцы***?       - Капитан Андерсон… сэр…       - Довожу до вашего сведения, мистер Виллис: когда у нас снова будет топ бизань-мачты, следующее звание вы будете выслуживать там!       - Но… но мистер Деверэл, сэр… он…       Перед глазами плывет. * * *       Все еще хлопает.       Не то паруса, не то белые рукава.       Чей-то голос – другой, но тоже знакомый. Странный голос. Словно испуганный и небрежный одновременно. И немного…       - Что натворил этот малый, черт его дери?       Голос капитана – неожиданно тихо:       - Лейтенант Деверэл, вахта была ваша.       - Виллис стоял…       - Виллис стоял?! Вам не хуже меня известно: существует приказ, запрещающий ставить курсанта на вахту в открытом море. Сэр!       Голос Деверэла – вдруг почти до крика:       - Но все так делают! Как еще учить этих юнцов?       - Стало быть, вахтенный офицер может улизнуть в кают-компанию, оставив за себя сопливого мальчишку?! Как только нас тряхнуло, я вышел на палубу – и, видит Бог, вас там не было! У вас ноги заплетаются, пьянчуга!       - Я не позволю себя так называть! Ни вам, никому другому! Я…       - Лейтенант Деверэл! Вы покинули палубу во время вахты, что является преступной небрежностью. Считайте, что вы арестованы.       - Не перегибай палку, Андерсон!       - И еще, сэр! Я запрещаю вам пить.       - Андерсон, ублюдок чертов…       Перед глазами плывет. * * *       Я очнулся в своей каюте и сперва даже не мог решить, считать ли все случившееся, все виденное и слышанное мной накануне, сном или явью. Но ладони саднило и, поглядев на них, я заметил, что они аккуратно перебинтованы чистой тканью. Вещь сама по себе удивительная, ведь на нашем корабле нет не только священника, но и врача. Не иначе как кто-то из дам… При этой мысли меня охватило чувство неловкости, ибо дамы наши… Впрочем, о дамах, как и о мертвых – aut bene, aut nihil****. К тому же, повязка действительно была выполнена мастерски и не помешала мне одеться самостоятельно. Едва поднявшись на ноги, я обнаружил отсутствие качки и, обрадованный этим наблюдением, поспешил наверх, на палубу – проверить, в каком состоянии наша старушка.       Просто невероятно, сколь переменчива погода в открытом море! Нет, сухопутной крысе никогда к этому не привыкнуть! Солнце сияло высоко в ослепительно-синем небе. Ослепительно-синие волны тихонько шептались за бортом. Ничто не напоминало об ужасах вчерашней ночи.       Вернее сказать, ничто в божеском мире не напоминало о них.       Что же касается нашей скромной посудины, творения рук человеческих, то она, должен признать, находилась в состоянии весьма плачевном. По всей палубе валялись щепки и обрывки снастей. Еще поднимаясь по трапу, я услыхал звон молотка – наш кузнец вместе с плотником были заняты какой-то починкой.       Я огляделся.       На шканцах нес вахту несгибаемый лейтенант Камбершам.       Капитана нигде не было видно, равно как и незадачливого курсанта Виллиса, который, судя по всему, изрядно напортачил вчера и получил от Андерсона хорошую взбучку. Должен признать, меня самого секли в школьные годы, за что я безгранично признателен своим мудрым наставникам, сделавшим из меня человека и джентльмена. Однако удар, полученный вчера несчастным юношей, заставил меня содрогнуться и в очередной раз убедиться в жестокости нашего капитана. Несомненно, провинность была не столь велика, чтобы карать за нее так сильно.       От размышлений меня отвлекло появление первого помощника капитана, лейтенанта Саммерса, джентльмена весьма любезного, который, по крайней мере, в отличие от прочих наших офицеров, никогда не брезгует беседой с сухопутной крысой. Он только что вернулся с бака*****, где, вне всяких сомнений, отдавал какие-то приказания матросам, я шагнул ему навстречу и учтиво его поприветствовал, после чего поинтересовался состоянием нашего судна. Мистер Саммерс пояснил, что у нас треснула фок-мачта и починить ее сейчас, в открытом море, нет никакой возможности. К тому же, порвано много парусов и сорваны стеньги, которые также нельзя установить заново. Прошлой ночью на нашу несчастную посудину внезапно обрушился шквал. Налетел он с обратной стороны, вывернув паруса, и нас с неумолимой силой потащило назад.       Я ожидал, что мистер Саммерс пояснит мне, какова была в произошедшем роль несчастного курсанта Виллиса и лейтенанта Деверэла, которого я, должен признать, долгое время считал образцовым офицером, разве что склонным к бренди чуть более, нежели это дозволяется дисциплиной и простым здравым смыслом. Однако первый помощник ни словом об этом не обмолвился. Равно как и не передал мне благодарности от капитана – а ведь я помогал ему тянуть канат, хотя, будучи пассажиром, совершенно не обязан был этого делать. Впрочем, наглость и грубость мистера Андерсона меня уже давно не удивляли.       Вместо этого лейтенант Саммерс заметил: «Вам следует отдохнуть, мистер Толбот, вас сильно ударило концом троса». Я мог бы обидеться на такие слова, если бы не заметил, что произнесены они искренне, с почти дружеским участием и теплотой, которых я не привык встречать в наших бравых офицерах. Впрочем, повторюсь, первый помощник всегда казался мне среди них наиболее любезным. Я заверил его, что чувствую себя превосходно, и выразил радость по поводу того, что море наконец успокоилось. Мистер Саммерс отвечал, что радоваться, пожалуй, рано: повреждения сильно замедляют наш ход, даже с исправным такелажем****** наше судно с трудом могло маневрировать против ветра, теперь же мы не можем поднять все паруса и будем идти значительно медленнее. В довершение всего, вчерашним шквалом нас сильно отбросило назад – мы вновь вернулись в экваториальные воды, которые лишь недавно сумели покинуть.       Вести неутешительные, что и говорить.       Возвращение в экваториальные воды не сулит нам ничего, кроме невыносимой жары и влажности, от которой одежда вмиг становится мокрой и прилипает к телу. Во мне все это вызывает самые что ни на есть неприятные воспоминания, о которых мне, пожалуй, следовало бы умолчать, но смертельная скука, которой я томлюсь уже третий день, равно как и то приятное обстоятельство, что ладони мои заживают и я уже могу без всякого труда удерживать перо, одним словом – все это вместе заставляет меня вновь погрузиться в воспоминания о начале нашего плавания и, пожалуй, более подробно рассказать о моих попутчиках.