Корабли в океане

      Туман – снова другой.       Не клоками.       И не пеленой золотистой.       Густой, влажный, черный.       И вокруг черно.       Где небо, где море – не разобрать.       Но две соседних улицы освещены ярко, снует по ним нарядная публика – голоса, смех. Ни дать ни взять лондонский Сити!       Мачты голые.       Причудливо переплелись снасти.       Разноцветные флажки, фонарики. Застыли неподвижно – ни ветерка. Слава Богу!       Значит, можно вздохнуть спокойно. По крайней мере, пока.       Можно насладиться балом.       Подумать только – все танцы!       Она обещала – все танцы.       А потом…       Потом…       Должен сказать, я поступал несколько легкомысленно, не заглядывая в будущее дальше, чем на час-другой. Я думал о том, как буду танцевать с мисс Чамли кадриль, и аллеманду, и вальс, и котильон. Представлял, как поражу ее остроумием и свежестью суждений, как мы будем беседовать обо всем на свете, с изумлением и радостью замечая, как сходятся во всем наши взгляды и впечатления – словно мы знаем друг друга всю жизнь, да и может ли быть иначе, если мы предназначены друг для друга? Я думал о том, как буду глядеть в ее небесные глаза и ловить чарующие звуки ее голоса…       Но я не думал о том, что в конце вечера…       Боже правый, да я и сам толком не знал, что будет в конце вечера! Знал только, что мое чувство к этой удивительной девушке сильнее и глубже всего, когда-либо мною испытанного. Невероятно! Еще вчера я считал себя человеком рассудка, еще вчера был твердо убежден, что любовь с первого взгляда, coup de foudre* – не более чем поэтическая выдумка, которая годится разве что для сентиментального представления на театре. И вот…       Замечу еще одну поразительную вещь.       Разлука с Мэрион, во время которой я успел вторично побриться, облачиться в бальный костюм, привести в порядок свою шевелюру… С ужасом я подумал о том, что запекшаяся рана на моей несчастной голове слишком заметна – какое отвращение должна была испытать прелестная мисс Чамли! Конечно, лицо у меня не обезображено оспинами и волосы мои имеют приятный каштановый оттенок, а не вызывающий рыжий, я вполне могу назвать себя привлекательным человеком, и все же… Впрочем, все это вздор! Так вот, наша разлука продлилась недолго, но показалась мне вечностью, я не мог дождаться мгновенья, когда снова увижу моего ангела. И однако теперь я не могу восстановить в памяти тот момент, когда сэр Генри в сопровождении своего семейства ступил на нашу палубу. Словно туман, окутавший все вокруг, поглотил и меня. Словно я впал в забытье… И очнулся лишь тогда, когда оркестр с «Альционы» бодро грянул «Боже, храни короля»**.       Я вдруг обнаружил, что – о чудо! – стою рядом с Мэрион. Губы мои шевелились и даже издавали звук – я пел гимн, сам того не осознавая! Слова, знакомые с детства, вырывались из груди непроизвольно, без всякого усилия. А то, что я услышал… О, это было незабываемо! Мэрион пела как ангел! И она воистину была ангелом. В белоснежном бальном платье, с золотыми волосами, убранными в очень простую, но оттенявшую ее красоту прическу.       Я украдкой огляделся и увидел по другую руку от себя леди Сомерсет. Она, по обыкновению, сияла любезной улыбкой и дорогими украшениями. Платье ее было столь великолепно, что я не решусь даже пытаться его описать. Сэр Генри в безупречном парадном мундире звучным, сильным голосом, уверенно выводил второй куплет.       Еще один мужской голос принадлежал капитану Андерсону – он неожиданно обнаружился справа от мисс Чамли: стоял, как всегда, прямо, заложив обе руки за спину, уставившись блеклыми голубыми глазами перед собой. Возле него я увидел мисс Сомерсет и с любопытством прислушался. Если она сказала правду и ничего не смыслила в музыке, то ей по крайней мере удавалось вполне успешно попадать в ноты, и голос ее (оказавшийся, как я и предполагал, меццо-сопрано) был вполне приятным. Хотя, разумеется, ее пение не шло ни в какое сравнение с божественными звуками, издаваемыми Мэрион.       Последние слова гимна тают в черном влажном воздухе.       Наконец-то!       Сейчас заиграет первый танец, маленькая изящная ручка ляжет в ладонь, и…       Какого дьявола?!..       Вместо стройных звуков оркестра – боцманская дудка.       Затопали грубые башмаки, застучали палки – конечно, не в такт. Впрочем, чего еще ждать от этих народных представлений? Ни ума, ни изящества.       Но делать нечего.       Придется наблюдать.       Хорошо, что можно сесть.       Боже, а ведь только сейчас почувствовал, как сильно устал.       Да и немудрено.       Все эти волнения, почти бессонная ночь.       Голова тяжелая.       Хорошо, что можно сесть.       Вот если бы еще глаза закрыть.       Всего на минутку.       Никто не заметит.       Всего…       - Какое чудо, не правда ли, мистер Толбот?       Вздрогнул, повернулся.       Синие глаза сияют.       - Никогда не видела, как танцуют моррис***.       - Эм… да… да, очаровательно.       Шестеро дюжих молодцов в одних рубахах и нелепых коротких штанах. Один сбился с шага…       Если бы закрыть глаза…       - Ах, как весело, не правда ли, мистер Толбот!       Юное личико сияет.       Прелестные ручки хлопают в такт.       Надо, наверное, тоже…       - Замечательный танец, мисс Чамли.       Палки стукнули в последний раз.       И наконец уложились в ритм.       Моргнул посильнее – глаза сами закрываются.       Но милая Мэрион…       Грохнули аплодисменты.       Сзади капитан Андерсон и сэр Генри несколько раз ударили кулаками по столу.       - Молодцы!       Прошуршали рядом белоснежные складки бального платья – поднялась. Личико сияет. Ладошки хлопают.       - Молодцы!       Нужно следом…       - Браво!       - Право же, мистер Толбот, никогда бы не подумала, что вам по душе матросские представления.       Серые глаза щурятся, пляшут насмешливые искорки.       - Для меня в морских традициях еще столько удивительного, мисс Сомерсет. К примеру, почему офицеры не аплодируют…       - О, это традиция новая. Вам, несомненно, известно, что прославленный адмирал Нельсон лишился в бою правой руки****.       - Разумеется.       - Так вот, у доблестных офицеров нашего флота установился обычай таким образом отдавать дань его памяти: они не аплодируют двумя ладонями, как мы, существа сухопутные, а стучат по столу кулаком левой руки.       Показалось, или она в самом деле…       Искорки пляшут.       Если в намерения мисс Сомерсет и входило как-то задеть меня, я тотчас об этом позабыл, ибо глазам моим предстало поистине невероятное зрелище. От толпы матросов и переселенцев, теснившихся на баке, отделилась тоненькая женская фигурка, одетая в простое платье и чистенький белый чепец. Я узнал ее. Миссис Ист плыла в Антиподию в сопровождении мужа и некоторое время назад перенесла тяжелый недуг, унесший ее еще не родившегося ребенка. Это была молодая женщина, тихая, кроткая и, вероятно, хорошенькая, но сейчас болезнь истощила ее, лицо у нее было бледное, осунувшееся, с темными кругами под глазами, а руки, которые она сложила перед собой в бесхитростном жесте, казались и вовсе прозрачными. К моему изумлению, миссис Ист запела – без музыкального сопровождения. Одинокий нежный голос поплыл в ночном воздухе, и всего через мгновенье воцарилась полнейшая тишина. Даже наши бравые матросы, разгоряченные танцем и ромом, умолкли, словно по волшебству.       Никогда прежде я не слыхал такого пения.       Простая шотландская колыбельная проникала в самое сердце, заставляя его трепетать от сладостной тоски.       Веки обожгло.       Моргнул.       Еще раз.       И по щеке, кажется…       - Она хорошо поет, не правда ли, мистер Толбот?       - О да.       - Мой учитель пения нашел бы некоторое тремоло***** в голосе и, конечно, недостаток выразительности, но тем не менее… Что с вами, сэр?       Веки жжет.       - Прошу меня простить, мисс Чамли. Я недавно ушиб голову и еще не полностью…       - Вам следует медленно восстанавливаться. И, конечно, избегать глубоких потрясений.       - Благодарю вас за заботу, мисс Чамли. Смею заверить, ваше общество способно исцелить и куда более страшный недуг, чем несколько жалких ссадин.       Синие глаза улыбнулись.       - Я не столь высокого мнения о своих способностях, мистер Толбот, но я рада слышать, что вы чувствуете себя лучше.       Одинокий голос еще дрожит в ночном воздухе.       За спиной мисс Сомерсет проворковала что-то капитану Андерсону.       - Мисс Чамли… Для чего вы плывете в Индию?       Синие глаза улыбнулись.       - Леди Сомерсет полагает, что Индия – это настоящий рай. Лидия со свойственной ей язвительностью утверждает, что она будет разочарована.       - А что скажете вы, мисс Чамли?       - Я, сэр, скажу, что молодые люди – словно корабли. Они не вольны распоряжаться ни своей судьбой, ни своей дорогой.       Боже, как справедливо – и горько это прозвучало!       Неужели все решено и нет никакой надежды?       Я отказывался верить в это!       За спиной заскрипели, отодвигаясь, стулья.       Моргнул изумленно.       Ах, да, бал.       Боже, почти забыл.