Follow Through

Дауд неподвижно сидел на краю крыши, подставляя лицо холодному ветру с моря, который приносил крики чаек и безжалостно трепал полы его красного камзола. Здание, в котором находились портовые конторы, было самым высоким в районе, и с него открывался действительно шикарный вид на переливавшиеся слюдяным блеском под неярким, холодным солнцем воды реки Ренхевен. Но стоило лишь перевести взгляд на передний план — и в поле зрения сразу же попадали неаккуратные, налепленные вразброс портовые постройки, проржавевшие ларьки торговцев рыбой, кучи отходов, крысы и бедняки – три последних явления всегда сопровождали друг друга. Там, внизу, по улицам ходили пьяные моряки, дешевые шлюхи, апатичные стражники, бездомные дети. Изредка можно было заметить купца, возвращавшегося из заморских странствий. Еще более редкими гостями являлись смотрители, считавшие, видимо, что этот загноившийся нарыв на карте города уже ничто не спасет. Здесь и правда не было спасения никому. Внизу правили свои законы, как, впрочем, и во всех трущобах этого города. Неосторожные, зазевавшиеся рисковали потерять либо свой кошелек, либо зубы, либо даже жизнь. Но в то же время портовый район издавна давал надежду на выживание: там были все необходимые для этого ресурсы и условия. Еда, деньги; покровительство или прислужничество — выбирай сам. Единственное, о чем не стоит забывать: если тебя сюда затянет, то уже не выберешься никогда. Дауд испытывал к этому району двойственные чувства. Он мог бросить труп посреди улицы, и никто бы на него даже не взглянул. Люди здесь настолько несчастные, онемевшие от постоянных лишений, что способны сочувствовать лишь себе самим. Но, по крайней мере, здесь, в портовом районе, всё было просто, без масок и прикрытий, и, если уж говорить начистоту, гораздо меньше гнили, чем в Квартале особняков. Внимательно прищурившись, Дауд следил за маленькой фигуркой, которая перебежками, незаметно, приближалась к ящикам, куда сгружали свежий улов. Намерения наглеца были понятны сразу, но Дауда заинтересовало, удастся ли ему совершить задуманное. Это был тот самый малец, с которым он столкнулся два дня назад. Тогда Дауд получил заказ от ювелира из Ткацкого квартала, который был не на шутку обеспокоен своим конкурентом, более именитым, жившим в Квартале особняков. Поговаривали, что тот конкурент получил заказ от самого Имперского казначея. Проведя нехитрое расследование, Дауд нашел подтверждение этим слухам, и этим сильно огорчил своего заказчика который, в свою очередь, лишь укрепился в намерениях ликвидировать угрозу для своего дела, как он сам выразился. Дауд давно уже не испытывал угрызений совести в этом плане. Его нисколько не трогала судьба человека, который любил забавы ради хлестать шлюх плетьми до крови и выбивал из своих кредиторов долги с помощью двух мордоворотов — Билли и Берти. Когда заказчик (его звали Вильгельм: сухопарый, высокий тип, носивший воротники-жабо, то и дело нервно щелкавший увешанными перстнями пальцами) сказал, что хотел бы для начала обезопасить себя, убрав тех двух помощничков, Дауд лишь согласно хмыкнул, взвешивая перекочевавший в его ладонь кошель с золотыми монетами. Пока что людей у Дауда было немного, да и то большая их часть занималась либо тренировкой новичков, либо патрулированием территории возле их укрытия. Решив, что пришло время размяться, Дауд сам отправился на задание. Он знал, что двое увальней собирались навестить вечером какую-то семью из бедного квартала — с подслушанных слов получалось, что мать семейства украла какую-то драгоценность из дома ювелира. Никакого расследования не было: просто жена ювелира всегда недолюбливала ту женщину, посему вину сразу же повесили на неё. Волею случая или из-за злой насмешки судьбы, но Билли и Берти пришли к провинившейся семье гораздо раньше запланированного, и Дауд настиг их уже на пути обратно, петляющих по узким улочкам. Ассасин не чувствовал ни злости, ни удовольствия от убийства. Он всегда выполнял задания отрешенно и спокойно. В этот раз он просто переместился за спины мужчинам и перерезал горло одному из них, одновременно выпустив арбалетный болт в висок другому. Два тела тяжело шлепнулись оземь. Дауд одернул камзол и принялся перезаряжать свой запястный арбалет, когда его чуткий слух уловил мелкую дробь приближающихся шагов: кто-то бежал прямо к месту убийства. Заинтересованный, Дауд переместился на балкон ближайшего дома, скрываясь в тени. Жизнь давно приучила ассасина не удивляться ничему, однако при виде мальчишки, бесстрашно подбежавшего к телам, всадившего в мертвеца осколок стекла, а затем разрыдавшегося, Дауд слегка удивился. Впрочем, он быстро смекнул, что к чему. Его кольнула мысль, что он мог прийти раньше и предотвратить трагедию. В конце концов, в его руках сила, способная менять течение жизни не только в городе, но и во всей Империи. Но он не смог повлиять на такую мелочь, как жизнь этого парнишки. Дауд сжал левую руку в кулак. Он мог бы переместиться на соседнюю крышу, а затем дальше и дальше, пока не добрался бы укрытия ассасинов. Вместо этого он очутился в нескольких шагах от свернувшегося калачиком юнца, который назвался Томасом. Дауд стал наблюдать за ним. Он знал, что у мальчишки был выбор: тот мог бы пустить в ход доставшуюся золотую монету и продержаться на плаву какое-то время, затем обязательно скатиться вниз, обратно на грязные улицы. Он мог бы примкнуть к какой-то из уличных банд, с которыми успел столкнуться несколько раз после той ночи. Одному Чужому известно, как мальцу удалось унести от них ноги, а в последний раз даже надерзить обидчикам (даром, что его голос при этом срывался от страха). Был еще третий вариант, самый неприятный для Дауда — Томас мог бы побежать к страже и рассказать о случившемся. Конечно, стражники уже нашли тела, но в историю какого-то оборванца о перемещавшемся в тенях убийце они могли бы и не поверить. Однако в любом случае Дауду было бы неприятно узнать, что пацан попытался его сдать. Тем не менее, шло время, а Томас благополучно избегал всех этих очевидных вариантов развития событий. Монету он берег, как зеницу ока, носил в нагрудном кармане потрепанного пальто, а по вечерам, забившись в какую-нибудь дыру (или сидя на ветках дерева, как было в первую ночь), вертел кусочек золота в пальцах, подбрасывал его, всматриваясь в тусклый блеск металла. К страже юнец, судя по всему, не питал особого доверия, и своим поведением он отнюдь не был похож на благопристойного гражданина. Он в первый же день умыкнул с портовой площади гигантскую миногу и затем обменял ее у какой-то встреченной на берегу прачки на буханку хлеба, два яблока и сочную серконскую грушу. Сегодня Томас тоже собирался провернуть нечто похожее: он притаился за углом, осматриваясь и выжидая момент. Дауд был явно заинтересован тем, как же все-таки закончится эта история. Вдруг сбоку затрещал наэлектризовавшийся воздух, и в черной дымке появился человек в маске китобоя и с низко нахлобученным капюшоном. — Как ни крути, а на горгулью ты не похож — плащ выдает, — раздался искаженный маской веселый голос. — Хотя лицом вышел. Если бы на месте говорящего находился кто угодно другой, он бы сначала заработал сломанную челюсть, а потом и позвоночник. Но это был старый друг, и Дауд нахмурился еще сильнее. — Рульфио, — произнес он сквозь сжатые зубы. — Я вижу, у тебя много свободного времени. Дауд знал Рульфио многие годы, еще с той поры, когда жил в Серконосе. Можно сказать, что в детстве они дружили, если этим словом можно было охарактеризовать украденные сладости Дауда и вечные синяки Рульфио. Затем их пути разошлись. Но верно говорят, что все дороги ведут в Гристоль: однажды Рульфио решил начать жизнь с чистого листа, сошел с пришвартовавшегося в Дануолле китобойного судна — и встретил старого знакомого. К тому времени Дауд успел походить под пиратским флагом, в полной мере проникнуться мрачной атмосферой столицы, отучиться в Академии натурфилософии, получить метку Чужого и снискать жуткую славу наемного убийцы. — Времени никогда не бывает много, — глубокомысленно заявил Рульфио, присаживаясь на крыше рядом с командиром и снимая маску. — Но мне никогда не жаль потратить его на беспокойство о тебе. Дауд скривился, ожидая продолжения. — Ибо если ты продолжишь и дальше наблюдать за этим пацаном, то я решу, что он твой внебрачный сын, — заржал Рульфио, устраиваясь поудобнее. Морщинки вокруг его глаз явно указывали на веселый характер, и он был из тех невыносимых людей, которые сами шутили и сами же смеялись над своими шутками. Одному Чужому известно, почему Дауд до сих пор его терпел. — Ты и так догадываешься, как обстоит дело, — глухо произнес предводитель ассасинов. — Он видел меня. — Думаешь, расскажет? — Рульфио сразу посерьезнел. — Вряд ли. Если бы хотел — давно бы сделал. Они замолчали, наблюдая за тем, что происходило внизу: Томас чересчур замешкался, и теперь на него неотвратимо наступал толстый торговец — по всей видимости, владелец прилавка, который пытался обчистить голодный мальчишка. — А малец-то резвый, но не хватает ему тонкости, — бросил Рульфио как бы невзначай, исподтишка наблюдая за выражением лица Дауда. Но Дауд проигнорировал его и продолжил выжидающе наблюдать. Рульфио замолчал, но ненадолго: — Явный потенциал. Молчание. Томас умудрился увернуться от хватки продавца и побежал прочь что было сил. Увы, сил у него было не так много, потому что торговец следовал за ним по пятам. Еще чуть-чуть — и он дотянется до одежды. Томас резко рванул в переулок справа. Толстяк последовал за ним. Дауд поднялся и переместился на другой дом, чтобы не потерять из виду двоих внизу. Рульфио не отставал, материализовавшись рядом. — Я тут подумал… — Нет, — твердо прервал его Дауд. — Но я даже не договорил! — У меня не детский приют, Рульфио! — рявкнул Дауд. — Кстати, я слышал, что сегодня ночью произошел загадочный случай: на пьяного головореза, гнавшегося за кем-то, кого он называл «пузатой мелочью», сверху свалился усыпляющий дротик. Что бы это могло означать? — Это означает, — зарычал Дауд, — что сейчас кому-то нечем заняться. Отчет о полевой тренировке должен был лежать на моем столе еще вчера! Рульфио понял, что упустил инициативу в беседе. А еще он понял, что торговец настиг-таки мальчишку, схватил за руку, резко разворачивая к себе и выкручивая ему кисть. Послышался сдавленный вскрик, и еще один после того, как толстяк выхватил рыбину у парня из рук. — Возможно, ты сейчас теряешь ценный кадр. А малец явно попадет в каталажку, — Рульфио поднялся на ноги. — Даже не вздумай вмешаться, — с угрозой в голосе проговорил Дауд. — И не собирался, — отозвался второй ассасин, отряхивая камзол. — Ты наш лидер — тебе решать, — сказано это было так, словно Рульфио знал какую-то таинственную правду, скрытую от простых смертных. — Пока ты решаешь, малец явно получит леща той несчастной форелью, — гоготнув, Рульфио исчез в клочьях черной дымки. Дауд быстро посмотрел вниз, где Томас уже успел получить тумаков, а торговец отчаянно кричал: «Стража! Стража!». Терпеть этот цирк не было времени. Ассасин снова сжал в кулак левую руку, мысленно прицелился и возник прямо за спиной мальчишки. Выражение лица торговца было поистине бесценным: глаза округлились, брови поползли наверх, теряясь во всклокоченной челке. Рот так и остался открытым, но теперь из него не вырывалось ни звука. Его руки разжались одновременно, выпуская Томаса и злополучную форель, после чего толстяк истерично втянул воздух и кинулся прочь. — Чужой! Чужой среди нас! — его крик постепенно затухал вследствие того, что он отбегал всё дальше, и к нему примешивался шум других голосов, взволнованных, сходящихся вместе и превращающихся в один сплошной гул. Томас резко развернулся на месте, уставился, смешно приоткрыв рот, на нежданного спасителя. Вот только в его взгляде читался не ужас, а удивление, смешанное с искорками облегчения. Он отступил на почтительное расстояние и молча стоял, выжидая. Дауд не был уверен в том, делает ли он всё правильно или совершает ошибку. В конце концов, без него у парня будет больше шансов на нормальную жизнь. В то же время, вероятность оступиться, а то и вообще сгинуть, также была велика. Но что мог предложить ему Дауд, который всегда имел дело с людьми постарше, способными сделать осознанный выбор и хотя бы частично понять все превратности пути ассасина? «Ты можешь защитить его, научить его, — прошептал предательский голос в голове. — Вырастить его лично, словно выкормить с руки волкодава. Если только он окажется достаточно способным». Дауд окинул Томаса долгим, проницательным взглядом, а затем протянул ему руку.