Follow Through

— Томми! Эй, придурок Томми! — донеслось с порывом зябкого ветра. Томас лишь плотнее закутался в своё дырявое пальтишко и ускорил шаг, спеша домой. На другой стороне улицы столпились ребята примерно его возраста, что-то выкрикивая и показывая неприличные жесты. Конечно, им было не холодно в их красивых, с иголочки одежках. Томасу было очень обидно, но виду он не подавал, стараясь игнорировать всё вокруг. Когда-то он дружил с теми, кто сейчас с восторгом орал вслед ему обидные слова. Еще маленьким он преспокойно общался со всеми мальчишками в округе. Никому не было дела до того, кем работали их родители, что они ели на ужин (и был ли он у них вообще). Единственное, что имело значение — то, что им было весело. Но дети взрослели и не могли больше отрицать жизненные устои города Дануолл, и вот в один прекрасный день Томаса просто не захотели принять в компанию. Ему сказали, что он всего лишь сын кухарки и почтальона, что одежда у него в заплатках, что он портит репутацию всех остальных. Репутацию! Слово-то какое! Томас выговорить-то его мог с трудом, но о примерном значении догадывался. С тех пор он остался один. Конечно, по соседству были и другие дети из простых семей, но Томасу они казались слишком странными и скучными, чтобы с ними дружить. Ну в самом деле, в чем прелесть гоняться за крысами или обрывать перья попавшему в силки кингспарроу? Конечно, Томасу было нелегко. Каждый раз, столкнувшись с сочувствующим и тревожным взглядом матери, он отворачивался, уходил, залазил на крышу дома и плакал там навзрыд. Но время шло, обиды забывались, и однажды Томас просто понял, что он уже взрослый, и что ему никто не нужен, и что он должен думать о чем-то более важном. Например, как помочь родителям, изо всех сил старавшимся прокормить семью и часто работавшим с утра и до позднего вечера. Поэтому Томас собрался с духом и пошел в доки: искать работу. И он её нашел. Поначалу ему разрешали лишь счищать рыбью шелуху с брусчатки да ловить крыс. Затем, заметив, как ловко он управляется с ножом, стали поручать разделку юрких угрей. За это платили целых два серебряника в неделю. Для Томаса это казалось целым состоянием. Одну монету он отдавал родителям, а другую оставлял себе, складывал в тканевый сверток и прятал под крыльцом дома. На что именно он копил, Томас и сам не знал. Его грела сама мысль о том, что он уже не какой-то уличный оборванец, а человек с деньгами. И вот сегодня он спешил из доков домой. Мама специально обещала прийти пораньше с работы и испечь пирог с голубями. На самом деле, они не могли позволить себе такие кушанья, но мама сказала, что праздник должен быть праздником, ведь не каждый день тебе исполняется тринадцать лет. Уже смеркалось, и родители определенно ждали его. Томас не надеялся на подарок — за свою жизнь он получал их совсем редко, для него гораздо важнее были объятия родителей и горячая еда. При мысли о горячем в животе у него жалобно заурчало, и Томас невольно ускорил шаг, подставляя лицо колючему ветру. Он мог бы побежать, но не хотел, чтобы свистящие вслед ребята подумали, будто он убегал от них. Поэтому он лишь сжал сильнее кулаки, торопясь изо всех сил. Наконец, свернув направо, он оказался на своей улице. Где-то там, впереди, виднелась полоска света, падающего на деревянные ступеньки перед домом — его крыльцо. Наверное, родители специально открыли дверь, ждали его с нетерпением! Томас не выдержал и всё-таки побежал. Из его рта вырывались клубы пара, рваные башмаки спотыкались о брусчатку, но он видел перед собой только это крыльцо. Он даже заулыбался в предвкушении. Скорее, скорее! Но чем ближе подбегал он к дому, тем тяжелее давался каждый шаг, а радость сменилась недоумением. С чего бы это родителям оставлять дверь открытой, впуская в дом сырой холод? У них и так едва хватало угля на растопку небольшой чугунной печки, не способной даже обогреть все комнаты. Или это они специально, потому что не каждый же день тебе исполняется тринадцать? Или все-таки что-то случилось? К крыльцу Том подошел тихим, аккуратным шагом, стараясь дышать как можно размереннее, и заглянул в дверной проем. Что-то явно было не так. Его приветствовали осколки стекла прямо на пороге — видимо, от лампы над дверью. Дальше, в прихожей, валялись вытащенные ящики, рассыпавшие свое содержимое по старому вылинявшему ковру. Томас замер, как кролик перед волкодавом. Его ноги буквально приросли к холодному камню улицы, и он боялся даже вдохнуть. Вместо этого он лишь отчаянно обшаривал всё взглядом, пытаясь заметить хоть какое-то доказательство, что всё ему привиделось, что он ошибся домом; надеялся, что сейчас выйдет отец и скажет, что они просто прибирались в доме или что-то искали. Но был лишь гудящий в ушах ветер и приглушенные звуки из глубины дома. Тяжело сглотнув, Томас поднялся на крыльцо и переступил порог. Он словно очутился в другом мире, наполненном каким-то странным, чужим запахом и всхлипами. Они доносились из обеденной комнаты, вход в которую находился прямо по левую руку от Томаса. Он осторожно заглянул в открытую дверь. Посреди комнаты, на светло-серой плитке, лицом вниз лежал отец. Его поза была странной, с вывернутой под неестественным углом рукой. Почему-то он был только в одном ботинке, второй валялся поодаль. Из-под неподвижного тела по полу медленно растекалась густая темно-красная жидкость. Чуть дальше, возле кухонных шкафчиков, стояли двое: высокие, крепко сбитые мужчины в шляпах. Один из них удерживал в своих толстых руках мать Томаса, сжимая ей горло, а другой обращался к ней низким, грубым голосом. Мать, заливаясь слезами, тщетно пыталась отцепить от своего горла чужую руку. — Последний раз спрашиваю: где ты их прячешь? — рычал на неё второй верзила. — Где они, шлюха? Первый встряхнул её, будто пойманную крысу, отчего мать начала просто-таки захлебываться рыданиями. — Я не знаю… что… что вы ищете, — наконец выдавила она из себя. — Пожалуйста, пожалуйста… — Моё терпение не безгранично, — заговорил первый. — Верни то, что взяла, и мы обещаем не трогать тебя. Если же не вернешь, я тебя наизнанку выверну. И подвешу на первом же столбе в назидание! Вас, отребье, надо держать в подвалах, вместе с крысами! — последние слова он почти что прорычал, сжимая пальцы сильнее. — Я не… — прозвучал в ответ едва слышный хрип. — Кончай с ней, Билли, — бросил второй. — Быстрее самим всё обыскать. Босс и так долго ждет. Билли не пришлось просить дважды. Послышался странный, глухой треск, и Томас с ужасом увидел, как голова матери бессильно свесилась на бок, будто у тряпичной куклы. Здоровяк отшвырнул её в сторону и вдруг резко повернулся к двери. Томас еле успел отпрянуть от двери, вжался в стену всем телом, смотря перед собой широко раскрытыми глазами. Его рот был распахнут в беззвучном крике, и он торопливо зажал его обеими ладонями, боясь издать даже звук. — Что такое? — раздался раздраженный голос одного из чужаков. — Что? — Погоди, — рявкнул второй, и Томас с ужасом услышал приближающиеся шаги. Томас словно видел себя со стороны: как оттолкнулся от стены и на цыпочках шмыгнул на улицу. Не колеблясь ни мгновения, он шмыгнул под лестницу крыльца, поджал под себя ноги и свернулся клубочком в пыли и грязи. Над его головой прогрохотали тяжелые ботинки, так что в лицо ему посыпалась труха со старых досок. Затем ботинки замерли в ожидании. Томас боялся даже вдохнуть, чувствуя, как сердце колотилось где-то в горле. Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем ботинки развернулись и зашли обратно в дом. Как и не знал, сколько времени он просидел, скорчившись от ужаса и трясясь, словно в лихорадке, пока над его головой раздавался шум переворачиваемой мебели, разбиваемой посуды и хриплой ругани. Затем шаги раздались вновь. Две пары ног сошли по лестнице, и Томас понял — это конец. Его найдут. Его убьют. Он не знал, что такое смерть. Как-то не задумывался над этим прежде. Да, он жил в бедном квартале и часто видел трупы на улицах, но старался не задерживать на них взгляд. И вот он увидел еще двух мертвецов. Своих родителей. Неподвижные, неживые тела, еще утром улыбавшиеся ему. Интересно, когда они открыли на стук дверь этим вечером, удивились ли, что вместо него на пороге стояли незнакомцы? Томас должен был вернуться раньше. Если бы он был уже дома, родители могли бы вообще не открывать двери! И ничего этого бы не случилось! Томас ничего не знал о том, кто эти люди, и кто их непонятный «босс». Как не понимал он и того, что хлипкая деревянная дверь их бы не остановила, и в таком случае на полу вместо двух лежали бы три тела. Но он осознавал, что смерть его не пугает. Если это означало, что он так же спокойно будет лежать на полу, не чувствуя пустоты внутри, то он не боялся. Стылый холод улицы начал пробираться в душу, притупляя все чувства. Томас сам будто растворялся в этой улице, сливался с ней, превращаясь в ничто, уходя в Бездну. А потом Томас резко всхлипнул и уже запоздало понял свою ошибку: его же услышат! Он прислушался и лишь тогда понял, что окружен тишиной. Никаких шагов, никаких голосов. Только гудящие порывы ветра между домами. Они ушли? Они не должны уйти! Томас на четвереньках выполз из-под лестницы и, пошатываясь на затекших ногах, поднялся, осмотрелся. Куда они могли пойти? Явно не к реке — там тупик, да и в доках многолюдно даже ночью. Значит, пошли дальше по улице. В центр! Точно! Томас рванул к двери, подобрал осколок стекла, по размеру удобно легший в ладонь, и, спотыкаясь, припустил дальше по улице. Ему приходилось останавливаться возле каждого закоулка, рассматривать густые тени: он не мог допустить, чтобы они спрятались, он должен был их найти! Но чужаков не было, и Томас понимал, что безнадежно отставал. Дыхание, паром вырывающееся изо рта, становилось всё более хриплым, в нем сквозило отчаяние и страх. Он должен их найти! Должен! Однажды какой-то человек в доках рассказал ему историю, как на груженое китобойное судно, уже подходившее к острову, внезапно напал кит. Небольшой китенок, который неистово кидался на окованные железом борта корабля, воя так протяжно, словно призывал самого Чужого. Животное разбилось прежде, чем его успели загарпунить, и моряки, подняв на борт тушу, бросили её на платформу рядом с мертвой матерью. Двойной улов! Моряки, слушавшие эту жуткую историю, лишь посмеялись над тупостью кита, но Томасу стало очень грустно. Потом он, кажется, забыл о ней, но сейчас ужасающие картины снова стояли перед его глазами. Томас отмахнулся от непрошеных мыслей и прибавил ходу. Резко повернув вслед за изгибом улицы, он выбежал на развилку, освещенную фонарем, и замер перед границей резкого, белого света. Там, у фонарного столба, лежала темная груда тел, в которой Томас узнал Билли и того, второго. Аккуратно, словно ступая по тонкому льду, Том ступил в круг света, не отрывая взгляда от лежащих людей. С едва слышным хлюпаньем под ними растекалась густая лужа крови. Томас подошел ближе, еще ближе, почти вплотную. Он не мог понять, как это могло произойти. Неужели Бездна услышала его внутренний крик и… убила их? Но как? Томас ничего не понимал и не мог привести в порядок мысли в голове — их было слишком много, и они были слишком увертливые. Так что вместо этого он, даже не глядя по сторонам, подпрыгнул к лежавшему сверху громиле и с криком всадил осколок в белую шею, видневшуюся из-под ворота пальто. Так же быстро Томас отпрянул, отполз прочь, поближе к краю освещенного круга, и безутешно заплакал. Он тихо давился вздохами, спрятав лицо в ладонях, и потому не заметил, как высокая фигура отделилась от густых теней у стены какого-то здания и неторопливо пошла в его сторону. Он понял, что не один, только когда каблуки щелкнули по камням мостовой совсем рядом с ним. Томас дернулся, как ужаленный угрем, попытался вскочить на ноги, но поскользнулся и больно приземлился на зад. Попытался судорожно отползти на пару шагов и лишь тогда посмотрел на появившегося рядом человека, медленно поднимая взгляд выше. Тяжелые ботинки, большие руки в высоких кожаных перчатках, красный камзол. Сурово нахмуренные брови и острый взгляд, пронизывавший Томаса не хуже дануолльского ветра. Томас судорожно вздохнул, чувствуя себя ничтожной букашкой, над которой нависает какой-то невиданный великан из Пандиссии. — Как тебя звать? — проговорил глубокий хрипловатый голос. Странно. Обычно голоса незнакомцев были резкие, пугающие, но этот звучал спокойно и размеренно. Томас решил, что лучше этому голосу ответить. — Томас, — негромко и нерешительно произнес он. — И как же ты оказался здесь сейчас, Томас? — всё так же размеренно продолжил голос. Томас, казалось, проглотил язык. Он несколько раз открывал и закрывал рот, не в силах совладать с волнением. Что ему сказать? Зачем ему это надо? А вдруг он рассердится? А вдруг он из Смотрителей? Что он сам здесь делает? Но голос не ждал от него четкого ответа. — Ты видел, что сделал я, а я видел, что сделал ты, — человек кивнул на осколок стекла в горле убитого. — Вот так ситуация. И тут с Томаса спало оцепенение и даже прорезался голос, так что он смог пролепетать: — Они… мои родители… они… — он судорожно сглотнул, — я пришел, а они там… их… — тут он внезапно затих, не в силах удержаться от слёз. Они текли сами по себе, без всхлипов и конвульсий. С ужасом Томас осознал, что теперь он один, и нет никого рядом, кто мог бы его защитить, а тут еще откуда-то взялся этот странный человек. Кстати о нем. Человек слегка наклонился — было слышно, как заскрипел плечевой ремень. — Ты ведь понял, кто я, Томас? Тот в ответ лишь кивнул. — Никчемные люди всегда приходят к такому финалу. Но сегодня на этом пути им попался ты, — незнакомец снова выпрямился во весь рост, и Томасу пришлось задрать голову выше. — Добро пожаловать во взрослый мир, парень. Человек достал что-то из поясной сумки и ловким движением бросил предмет Томасу. Тот машинально поймал его, раскрыл ладонь — на ней радостно блестела в свете фонаря золотая монета. Томас ни разу в жизни не держал золота в руках, но сразу понял, что это именно оно. Почему-то ему не хотелось думать, что этот человек мог его обмануть. Оторвав взгляд от монеты, он оглянулся по сторонам — он снова был один на этой промозглой улице. Томас встал на ноги и нетвердым шагом поплелся прочь от этого ужасного места.