волшебники

Врач говорит, что такие приступы — это нормально и они иногда будут меня посещать. Главное — переждать. В случае чего, удваивать дозу таблеток и мыслить позитивно. Мыслить позитивно. Я почти оскаливаюсь каждый раз, когда слышу это словосочетание. Хотя кого я обманываю? Не оскаливаюсь, а лишь выдавливаю грустную улыбку, которой глушу рвущееся «извините, я дурак, извините». На третий день меня отпускают домой. Всё-таки психологи хорошо поработали надо мной — почти ничего не помню о ночи приступа. Может, оно и к лучшему. — С днём рождения, Такеши! — отец приобнимает меня за плечи. Да. Семнадцать лет. Точно. Как я мог забыть? — Спасибо! — притворяюсь, что рад. Отец ерошит мои волосы. Я уже выше него на пару сантиметров. Пожалуй, это единственное, чего я достиг за семнадцать лет жизни. Будет слишком паршиво в такой солнечный день размышлять об неутешительной истории одного маленького бейсболиста с планеты, где люди не умеют плакать. — Мама приедет сегодня вечером. Возвращайся пораньше. — Ага, — обнимаемся на прощание. Хочется повеситься на ближайшем дереве. Говорят, что сеансы психотерапии помогают. Я снова исключение? Сакура к концу апреля почти отцветает, а сакуровые моря превращаются в мёртвые, хотя и были изначально трупными. Паршиво. Представляю, с каким лицом буду отдавать учителю справку из больницы для душевнобольных. Этот год должен быть другим: никаких больниц и никакого разочарования. Только бейсбол и мысли о счастливом будущем. И я должен был оставаться глупым дурачком с несбыточными мечтами, а не становиться унывшим сумасшедшим. Вижу Хаято в школьном парке. Он сидит рядом с Тсуной и раздражёно протирает стёкла очков краешком чёрной футболки. Почему-то мне казалось, что за три дня он непременно изменится: растеряет весь пыл, перестанет хмуриться или перекрасит волосы под цвет души. — При… — Хаято меняется в лице, а я запинаюсь. Он будто светлеет. Ни хмурится, ни улыбается, ни краснеет, а именно светлеет. Кто-то направил на его скулы луч прожектора или приоткрыл внутренние жалюзи. И как же приятно осознавать, что этот кто-то – я. Только если Хаято снова спросит: «кто ты?», то я просто разобью его посветлевшее лицо. И даже ни каплю жалости не ощущу. Сегодня мой день — это будет подарком Гокудеры. — Где ты, чёрт возьми, был? — блондин хватается за воротник выглаженной рубашки, сминая его бледными пальцами. Я молчу, потому что не могу соврать. Смотрю то на поджатые губы Хаято, то на его пепельные волосы. Только окунуться в зелёный омут глаз напротив никак не могу. Потому что знаю, что в его взгляде прочитаю лишь бессильную ярость и желание стереть улыбку с моего лица. — Гоку-кун! — Тсуна подскакивает, и тетрадки летят с колен одноклассника на землю. — Мы же ходили к Ямамото! Ямамото-сан сказал, что Такеши болен. — Он не мог излечиться за три дня, — шипит Гокудера, не отпуская воротника. — Гоку-кун, — Тсуна тактично понижает голос, — это не наше дело. Ямамото-кун, ты же в порядке? — Ага, — уж Саваде я могу лгать. — С днём рождения, кстати. Извини, что не вышло сюрприза, — Савада, как и положено порядочному японцу, кланяется. — Спасибо, — отвечаю на автомате, понимая, что мне придётся говорить это слово за сегодня до судорог в скулах. — Угум, — замечаю, что Хаято хочет что-то сказать, но упрямо молчит и хмурится ещё больше. Будто внезапно в душе блондина начался ураганный ливень. Мне действительно сводит скулы от желания извиниться. Класс встречает меня радостными объятьями и лучшими пожеланиями на будущий год. Здоровья, счастья и, конечно же, любви. Без этого никогда и никак — проверенная временем стандартная схема стандартных жизненных стремлений. От бесконечных «спасибо» вскоре плавится улыбка и превращается в подобие боли и искренних посылов в ад. Ташио повис на моём плече: — С днём рождения, Ямэ-кун, — фыркаю. — Где ты взял такое прозвище? — тут же начинаю смеяться. Может, нужно хотя бы сыграть правдивое дружелюбие, чтобы одноклассник отстал? — Будет моей маленькой тайной. — Ташио подозрительно хихикает. — Псих тут всех на уши поставил в твоё отсутствие. Пхах, кажется, он на тебе помешался: Ямамото то, Ямамото сё! Нет, вы не понимаете! Он не мог пропасть просто так! Ямамото! Одноклассник изображает Гокудеру, думая, что это смешно. Иногда мои кулаки чешутся сильнее голоса остатка здравого смысла. — А ты помешался на нём, Ямэ-кун, — Ташио смеётся. Громко. Отвратительно. Смеётся. Не помню, когда я в последний раз слышал такой ядовитый и злой смех. Ташио прав. Не нахожу причин, чтобы не рассмеяться точно так же. — Такеши-кун! — Хикари окликает меня в коридоре на большой перемене. Он вкладывает мне в руки фенечку с черепами. Я благодарно фыркаю, потому что не вижу смысла больше притворяться кем-то другим перед ней. Я же могу перестать лгать хотя бы девушке, влюблённой в меня? — Знаешь, это такой глупый шаг. Но… подари его Пс… Гокудере. Думаю, он будет жутко рад. Её глаза полны боли и искренней радости за меня. — Спасибо, Хикари. Ты самая потрясающая! Нет, не врать просто не выходит. Без лжи моя жизнь превратится в настоящий ад вместо приевшегося кошмарного сна. — Нет, Таке. Самый потрясающий — это ты. Хикари искренне улыбается, а мне почему-то жутко стыдно. Как же хочется, чтобы она ошибалась, но разве могут люди, говоря с таким одушевлением, лгать? — Спасибо, — улыбаюсь. Будто могу сделать и сказать что-то другое в этот день. Никогда не любил дни рождения. Ну подумаешь, стал на год старше и на голову выше — тоже мне достижение! Хотя всё же нет: день рождение — это награждение за прошедший год. Мол, получи положенный торт и ненужные поздравления с напоминанием, что даже ты можешь быть хорошим. — Ямэ-кун! — Ташио виснет на мне, заговорчески хихикая. Иногда одноклассник жутко напоминает Чеширского кота. У этого кота самая жуткая улыбка. — Неужели ты думал, что я отпущу тебя домой без сюрприза? — Какого ещё сюрприза? — в шутку недоумеваю. — Я от тебя ничего не приму. Возьми на себя ответственность! Мы с Ташио смеёмся, пугая первогодок в коридоре. Они косятся на нас, как на умалишённых, но почему-то в какой-то момент становится всё равно, что на меня теперь смотрят без восхищённых вздохов. — Серьёзно, Ямэ-кун, — одноклассник берёт меня за плечо, — твоя девушка сделала тебе подарок, а ещё нет! Пошли! Но закрой глаза! Девушка? Он думает, что мы с Хикари встречаемся? Да лучше бы он снова пошутил про Хаято, который вместо подарка чуть не прикончил меня одним взглядом. — Ладно-ладно, — всё ещё смеюсь и закрываю глаза. — Но только потому, что ты обещаешь взять на себя ответственность! Ташио грубовато хватает меня за предплечье и ведёт по коридору. Девушка, между прочим, у меня когда-то была. Но это было давно, кажется, ещё в начальной школе. Амаи была тёмноволосой почти-дикаркой, и все назвали её Тигровой лилией. Мы «встречались» три дня, но наши отношения распались после того, как ей понравился мальчик из параллельного класса. Мы даже встретились полгода назад в торговом центре. Она выкрасила волосы в огненно-рыжий цвет и рассказала, что теперь играет в рок-группе и планирует бросить школу, уехав в Америку. Ташио, наверное, думает, что я не догадываюсь, куда он меня ведёт. Но нет. Мои ноги навсегда запомнили этот маршрут. Прямо по коридору — налево — к выходу — за угол — направо. Я бы мог сделать вид, что мне совершенно не больно проходить этот путь в тысячный раз. Ветер двадцать четвёртого апреля всегда свеж и юн. А в воздухе витает запах зелёной травы и распустившихся деревьев. Скрипит дверь, и я притворяюсь, что пропасть под ногами не разрастается с поражающей быстротой. — С днём рождения, Ямамото Такеши! — кричат ребята из бейсбольной команды. Смеюсь, и мы дружески обнимаемся по очереди. Они чокаются бокалами с яблочным соком и запевают знаменитую песенку президента. — Капитан, поздравляю! — кричит кто-то. И мне становится горько оттого, что меня помнят. Хотят помнить таким, каким я был. Тоже жутко хочу помнить, кто я, но не помню даже, как потерял себя. — Ямамото, — слышу глухой голос тренерши, а после нахожу её взглядом. — Можно тебя на пару секунд? Осторожно киваю и вручаю стаканчик с соком Ташио. Тренерша, к которой я проникся глубоким уважением с самой первой тренировки, всегда относилась ко мне, как относятся к младшему брату. И мы не говорили с тех пор, как школьный врач сухо объяснил, почему мне нужно уйти из команды. — С днём рождения, приятель, — она сухо улыбается и обнимает меня с материнской теплотой. Не знаю, как вести себя, потому что чувство стыда не уступает ни на дюйм. Она становится серьёзной. Видно, что тоже нервничает: — Я переговорила со школьным доктором насчёт тебя. — Что? — чувствую, как дёргается глаз. — Если ты хочешь, то можешь вернуться в команду. Потеют ладони. Из раздевалки доносится приглушённый смех. «БЕЙСБОЛ НЕ ДЛЯ СУМАСШЕДШИХ», да? Тренерша хмурится, ей не хватает слов, как и мне: — То, что ты немного с дефектом, — горько смеётся, — не помешает тебе стать профессиональным игроком. Скоро соревнования, Ямамото, будут смотрители, которые могут тебя протолкнуть вверх. Ты же этого хочешь? — Хочу, но… не знаю. Это трудно объяснить. Прислоняю ладонь ко лбу. — Хочешь подумать? — тренерша пытается сделать вид, что понимает, какого мне. Но она ничего не понимает и вряд ли поймёт. И нет совершенно никакого права обвинять её. — Да. Дайте мне неделю, если можно, — хочется, чтобы эта пропасть под ногами наконец приняла меня в свои объятья. — Хм, ну ладно, — тренерша натянуто улыбается. — Знаешь, ребята жутко скучают по тебе. И я очень скучаю. Ты бы хоть заходил иногда! — Извините, времени нет. — И желания тоже. Вы хоть представляете, как сердце обливается кровью каждый раз, когда я иду мимо поля? — Ну ладно. Кстати, можешь посоветоваться насчёт бейсбола со своим блондинистым дружком. Тренерша подмигивает мне, а я расплываюсь в глуповатой улыбке. Она была одной из немногих, кто знал о моих отношениях с Хибари и кто вообще знал меня. Ну как я мог забыть об этой потрясающей женщине? К концу занятий на телефон приходит сообщение от неизвестного номера: «жду после звонка у выхода. не опаздывай». Почему-то я прекрасно знаю, кто это написал. Хибари не изменился ни капли: такой же невысокий и нелюдимый. Только одно бросается в глаза — отсутствие пиджака с повязкой дисциплинированного комитета. Однако это не значит, что он не может напугать первогодок одним лишь взглядом. Кёя никогда не признается, что страдает социопатией. А ему никто и не скажет. Себе дороже. — Привет, — протягиваю ему руку. — Надолго приехал? Хибари не подаёт руки. И мне действительно всё равно. Теперь всё равно. Раньше я пытался состроить обиженную гримасу, специально растягивал словечки и делал всё, чтобы дать Кёе понять, что так с людьми не обращаются. А теперь просто… плевать? Страшное слово. — Ну здравствуй, — ухмыляется. Улыбка лидера, а вот гуманность настоящего тирана. — Ненадолго. Через полчаса автобус. Как дела? — Ты спрашиваешь, потому что тебе интересно или потому что должен? — решаюсь на честность. — С днём рождения. Ты на год ближе к смерти, — Кёя хмыкает. — От моей руки. — Ясно. — Почему-то становится легче дышать. — Тебя проводить? — Да. Мы больше и не говорим до автобуса. А нужно ли? Всё, что нас связывало, осталось в прошлом по нашей же прихоти. Но Кёя приехал. И это хорошо. И это спокойно. Потому что в день рождения нужно найти ответы на некоторые вопросы или заставить совесть поутихнуть. У Хибари всё отлично, как мне кажется. Конечно, не сомневаюсь, что он скучает по ДК. Или хотя бы на мгновение задумывается обо мне. Мол, маленький бейсболист из маленького городка, знаешь, иногда ты мне мерещишься в толпе. И в этот момент я понимаю, как сильно тебя ненавижу. Почему-то мне легче, когда я думаю, что Хибари ненавидит меня. Не переживу, если он тоже скучает, как тренерша с моей командой. Кёя ничего не говорит на прощание, а лишь тянется ко мне бледными худыми руками. И мы целуемся, потому что должны. Никаких пересечений орбит наших планет: маленький бейсболист всё ещё пытается увидеть солнце, а маленький зоопарк на планете Дисциплины продолжает свой путь. Губы гудят, и мне не хватает сил на улыбку для Хибари. Только желаю ему удачи. Вдыхаю апрельский воздух. Хочу почувствовать хотя бы лёгкое истерическое веселье. Но ничего. Абсолютно ничего. Кажется, я всё-таки упал в эту пропасть, которая забралась под асфальт. — Бу! — Хаято появляется из-за спины. — Испугался, бейсболист? Закатываю глаза и улыбаюсь. Вот она — причина абсолютной пустоты, которая порождает за собой вселенную. — Ты что, следил за мной? — щурюсь. — Ая-яй, Хаято, как нехорошо! — Не следил, — Гокудера пожимает плечами. — Кто виноват, что твой парень вёл тебя прямо к нашему приключению? И делаю вид, что не замечаю, как дрожат плечи блондина. Врёт мне на пустом месте. Врёт, потому что обижен. Обижен, потому что я не могу сказать всей правды до конца. — Оу, это твой подарок? — Ага. Окей, бейсболист, нужно купить билеты до соседнего города. И ты будешь в восторге от кое-чего. — От чего? — подаюсь вперёд. — От меня, конечно же. Ха-ха, я придумал то, до чего твой паренёк никогда бы не додумался. Почему всем так интересна моя личная жизнь? — Он не мой парень, — говорю так, будто оправдываюсь. — Мы расстались уже давно. — Но целовались вы отменно! Ты что, даже не заметил, как на тебя Хибари смотрит? — Ты знаешь его? — Ну, Десятый рассказывал, что вы когда-то дружили и всё такое. — Хаято, — смеюсь, — хватит собирать на меня компромат. — Ты чё? Буду потом продавать сведения твоим фанаткам. Не говори, что я гений! Мне это давно известно! Ведёт себя, как напыщенный индюк, чтобы не выдавать злости. Злится, потому что я пропадаю с кем-то, кто не он. Пропадаю, потому что… просто потому что. Потому что боишься повторения приступа, Ямамото Такеши. Смирись, это было из-за него. И начни говорить с собой честно. Гокудера покупает билеты. Я смотрю, как он расплачивается и что-то бормочет под нос. Почему-то во мне поселяется уверенность, что блондин ненавидит снег и слишком жаркую погоду. — Так и будем молчать? — Хаято хмурится, доставая сигарету. — Ты же, вроде, говорил, что развлекательная программа по твоей части? — вдруг становится так грустно, будто тысячи дементоров облепили меня, желая станцевать последний танец. — Что-то я не вижу здесь молочного коктейля, — Хаято выдыхает ментоловый дым мне в лицо. — Прекрати, — поднимаю руку в бессильном жесте. — Окей, чувак, — пожимает плечами, будто действительно не знал, что непринято выдыхать дым кому-то в лицо, — я просто подумал, что это разрядит обстановку. Подъезжает наш автобус. Честно, до встречи с Хаято я редко выезжал из Намимори без особой нужды. А теперь знаю, как называет соседний остров и даже побывал на пристани, потому что просто захотел. — Куда ты собираешься поступать? — спрашиваю, садясь рядом с блондином. — Отдам жизнь астрономии, — губы Гокудеры складываются в простую, но светлую улыбку. Все мы улыбаемся так, когда говорим о том, что любим. – Ты? — Не знаю, — откидываюсь на спинку сидения. — Не думаю, что на что-то годен. Я же не супер-музыкант-виртуоз. — Эй, — Хаято бьёт меня в плечо. — Ты неплохо играешь в бейсбол. — Ты даже не видел, — смеюсь, — а я вот слышал, как ты играешь на губной гармошке. — Вообще-то, я… мне рассказывал Десятый. — Много же он тебе про меня рассказал? — смеюсь сильнее, понимая, что своим смехом уже достал самого себя. — Достаточно, чтобы понять, что ты настоящий идиот, — фыркает Хаято, отворачиваясь к окну. — И ты только слышал только губную гармошку, а я умею играть ещё и на фортепьяно, скрипке и гитаре. — Сыграешь мне завтра? — На собрании музыкального клуба. — Я выхожу из него, — пожимаю плечами на непонятливый взгляд зелёных глаз. — Просто это не моё. — Тогда… хм, не знаю. Что-нибудь придумаю, — чешет лоб, и на коже остаётся ярко-красный отпечаток. — Хаято, — зачем-то зову блондина. — Что? — Ты самый удивительный человек в моей жизни, — за окном проносятся зелёные поля. — Я не хочу, чтобы ты думал иначе. — Если подаришь мне фенечку от своей фанатки из ДК, то я въебу тебе. Точно, совершенно о ней забыл. Довольно улыбаюсь весь остаток пути, разглядывая не удивительные пейзажи окрестностей Намимори, а белые, как снег, который Гокудера априори ненавидит, ресницы Хаято. Такой странный контраст: ресницы светлые, а подводка тёмная. Почему-то краснею, когда такой же алый блондин просит перестать пялиться. Приезжаем в город, когда солнце уже засыпает в объятьях горизонта. На небе зажигаются первые бледные звёзды, напоминающие бледных призраков в старинном замке. — С чего начнём? — неожиданно приободряюсь. — Только не говори, что ты ничего не придумал. — Бейсболист, не будь пессимистом. Я пока не настолько великолепен, чтобы импровизировать. Хаято роется в школьной сумке и вытаскивает из неё бумажную корону. — Итак, бейсбольная принцесса, — надевает мне на голову предмет королевской власти, — изволите ли Вы провести незабываемые сумерки со скромным музыкантом? — Ох, даже не знаю, — говорю писклявым мультяшным голосом. — Не навредит ли это чести моей династии? — Забудьте о ней, принцесса, — Гокудера по-смешному подмигивает. — Сегодня мы свободны. Вся правда в том, что рядом с Хаято я свободен всегда. Мы говорим всякие глупости про голубое небо мультяшными голосами и, наверное, выглядим, как наркоманы под дозой. Гокудера вскоре надевает венок, который я купил ему несколько дней назад, и вновь обращается Маленьким Питером Пэном из неизвестного конца вселенной. Не понимаю, он что, всё это время носил искусственные цветы с собой? Мы забираемся по пожарной лестнице на десятый этаж какой-то многоэтажки. Хаято аккуратно ступает на бортик: — Что ты творишь? — хочу его остановить, но хватаю руками пустоту. — Упадёшь и размажешь по асфальту свой гениальный мозг. — Ой, прекрати меня смущать, — театрально закатывает глаза и идёт дальше, держась за вырезные фигурки. Хорошо, что мы пришли в музейный квартал, где много декоративных зданий, которых почти не осталось в промышленных городах. — Я не посмею умереть в твой день рождения, принцесска. Ага, стовосьмидесятисантиметровая принцесска-бейсболист. — Это несмешно, — хмурюсь. — Иди сюда. — Ну что за ты принцесска такая? — хохочет, а я ступаю на бортик за ним. — Стой, блядь, кому сказал! — Я пойду за тобой, если ты не прекратишь. — Да подожди, кое-что сделаю и вернусь, — жестом приказывает мне ступить обратно. Жизнь-то дороже, подчиняюсь. И внимательно слежу за каждым жестом блондина. Вот он делает ещё один шажок в своих старых, видавших лучшие времена кедах. Замирает напротив окна, злобно хихикая. Только не говорите мне, что он собирается туда войти. Я убью Хаято, если он вернётся. Но он замирает, а после поворачивает голову и, глядя мне в глаза, стучит в окно. Не сразу понимаю, что происходит. Точнее, соображать я начинаю, когда мы с Хаято бежим со всех ног по полупустой улице и громко смеёмся, снова напоминая наркоманов. Мы бежим так быстро, что витрины магазинов размазываются в одну картину, а дамы с собачками становятся похожи одна на другую. Я не боюсь заблудиться и даже не допускаю мысли, что неспортивный Гокудера может остаться далеко позади. Просто бегу и смеюсь, плюя на все правила дыхания во время бега. — Ты бы видел их рожи! — кричит, смеясь, Хаято. — Девушка как подпрыгнет! — А если б сердечный приступ? — кричу. — Да плевать! — слышу, как он задыхается. — Сегодня можно, прин… ты где-то просрал корону! — Воу-воу, я принцесса глубоко в душе. Останавливаюсь у фонтана, скидываю школьную сумку. Я не думаю о том, что кто-то мог сойти с ума от такого сюрприза, что нас могли видеть, что на улице лёгкая, как фольга, апрельская ночь. Поворачиваюсь к Хаято, а тот на бегу сбрасывает сумку на плитку. — Только не говори, что ты собираешься нырнуть! — пытаюсь прикрыться руками, но Гокудера всё равно налетает на меня. И мы приземляемся за бортиком в холодной воде. Я смеюсь и плескаюсь в Хаято. Тот что-то кричит, как резаный, и продолжает водную бойню. — Принцесска, нечестно! — различаю среди бессвязных воплей и проклятий. Мы садимся на холодную плитку, насквозь продрогшие, в мокрой одежде и безумно счастливые. Звёзды на небе сияют ярче фонарей. — Я скучал, — говорю зачем-то. — Пока меня не было в школе, я каждый день думал о том, сколько приключений мы могли пережить. — Наверстаем! — Гокудера достаёт из сумки сигареты и зажигалку. — До мая ещё целая неделя. Кстати, чего расселся? Это ещё не весь мой подарок. — Хаято, — смеюсь. — Боюсь представить, что ты ещё мог придумать. — Всё для тебя, принцесска. Мы приходим к огромному мосту. В Намимори таких нет. Он окутан туманом ночи и ярко-жёлтой лентой. — Только не говори, что мы туда полезем! — пытаюсь охватить взглядом мост. — Это же аварийка. — Тогда я молчу, — Хаято поднимает ленту и проходит вперёд. — Идёшь? Ненавижу себя за безотказность: — Ага. Мы доходим примерно до середины по покрытому трещинами асфальту, и Хаято бежит к ограждению. — Смотри, как прекрасен триумф железобетона! — разводит руки. — Если прыгнешь, то я не знаю, что сделаю с тобой, — подхожу к нему, когда Гокудера перелезает через перила. Город действительно красив: будто небо пролило серую краску, за которой теперь прячется маскарад цвета, на ровные улочки, по которым ходят лишь усталые работники да такие нелепые искатели приключений, как мы с Хаято. — Ну поплачешь немного и забудешь, — пожимает плечами. Внизу бежит река, заглушая шум города. Мне кажется, что мы снова на пристани. Хочу вспомнить каждую секунду, которую клялся себе запомнить, но голова совершенно пустая. Обнимаю Хаято сзади. Нас разделяет ограждение, но он не упадёт. И это хорошо. — Отлично, чувак. Ты — единственное, что держит меня на этом свете. В буквальном смысле. — Это ужаснейший подарок в моей жизни, — фыркаю. — Тебе не понравилось быть принцессой? — Гокудера смешно корчит рожицу. — Мне не нравится, что ты так открыто намекаешь, что сиганёшь вниз, — пожимаю плечами. Хаято холодный. И я тоже продрог. Минус на минус даёт плюс, верно? — Вообще-то, нет. Смотри, я твой Питер Пэн! — Гокудера шмыгает носом. — Ты бы полетел со мной в Нетинебудет? Для начала мне нужно покинуть собственную планету Маленького Сумасшедшего Бейсболиста, о которой вряд ли кто-нибудь знает, кроме меня, из ныне живущих. — Нет, Хаято. — Прижимаю блондина крепче. — Я не Венди, чтобы улететь с тобой. — Ну ладно, отпусти меня. Я хотел сказануть херню в стиле американских фильмов — я её сказал, а теперь собираюсь выпить с тобой кофе и поехать на электричке домой. — Ты… ты! — отпускаю Хаято. — Я же испугался. — Вы, принцессы, так легко верите подлецам! — перелезает обратно. — Где же твой верный принц из ДК, чтобы спасти бейсбольную принцессу? — Брось, — мы идём обратно. — Я не встречаюсь ни с кем из ДК. И хватит дуться! Потому что ты вовсе не тот Питер Пэн из сказок. — Ладно-ладно, — Хаято поднимает жёлтую ленту. — Другой вопрос. Если я, скажем, прыгнул, что бы ты сделал? И помни о том, что ты не можешь мне лгать! — Ну хорошо… — думаю примерно с минуту, но ответ слишком прост и очевиден. — Я бы не позволил тебе упасть. — А если бы я всё же упал? — Ты бы не упал. И всё. Аксиома, — хмурюсь. На самом деле я знал ответ задолго до вопроса. Ещё со дня нашей первой встречи. Я бы упал вместе с ним. Мы согреваемся и пьём дешёвый кофе в какой-то забегаловке. Звёзд из неё не видно, зато тепло и даже уютно. — Если меня похитят инопланетяне, — Гокудера несильно сжимает пластиковый стаканчик в ладони, — то пусть ещё и это кафе прихватят. Замечательный кофе. — Ты веришь в инопланетян? — Ага. Начинаю по-глупому хихикать, представляя, как Хаято рассказывает им, как сорвал урок религиоведения, а они даже не знают, что такое религия, и совсем не понимают земного языка. Гокудера бьёт меня по ноге и обиженно фыркает: — Идиот. — Ладно-ладно, — поднимаю руки в извиняющемся жесте. — Я тоже думаю, что они есть. Не рядом, а далеко-далеко. Так далеко, что и представить нельзя. — А я и не говорил, что инопланетяне за углом! — вижу, что Хаято доволен. Просто ворчит из вредности. — Тебе в детский садик, — смеюсь, нажимая указательным пальцем на кончик носа блондина. — Как ты мог доучиться до выпускного класса? — Вот не надо, — строит обиженную гримасу. — Между прочим, моя успеваемость гораздо лучше твоей. — Оценки — не показатель знаний, — пытаюсь тоже скорчить рожицу, но ничего не выходит. — Пф, умник! Согревшись, мы идём к ближайшей станции. На улице уже глубокая ночь, и город медленно погружается в сон. До Намимори мы доезжаем в молчании. Я смотрю на Гокудеру: подводка размазалась по бледному лицу, теперь кажется, будто он рыдал без остановки несколько часов. Сам он продрогший, со всклоченными волосами. Похож на пепельного воробья в снегу. — Ладно, — говорит Хаято, когда мы выходим со станции. — С днём рождения, бейсболист. Расти большой, не будь лапшой… ну и что там далее по списку. — Хорошо, — смеюсь, приобнимая друга за плечи. — А когда твой день рождения? — В сентябре, — нервно хватается за пустую пачку сигарет. — Числа не помню, но как-нибудь скажу. Он вырывается из моих дружеских полуобъятий, но я вновь окликаю: — Хаято? — Ну что? Быстрее, у меня сигареты закончились! — Ты снег любишь? — Ненавижу, вечно тает на лице и волосах. Вот в Италии снега мало, если он вообще выпадает. Смеюсь и махаю рукой на прощание. Идти по ночным улицам, осознавая, что ты один, — лучшее в мире ощущение. Город спит, а я – нет. Город временно мёртв и парализован, а во мне кипит жизнь. — Такеши, сыночек! — с порога на меня налетает низенькая японка с длинными тёмными волосами. Ах да. Я же обещал вернуться раньше. — Привет, мам, — стараюсь улыбаться широко. Я на самом деле рад её видеть. — Ух, ты так вырос! Прямо жених уже! — она смеётся. У нас с ней одинаковая улыбка и одинаковый смех. И глаза тоже. Мы не больно-то и похожи, но сходство всё же есть: то ли из-за того, что мы японцы, то ли всё-таки родня. — Мы с папой приготовили торт! — она восторженно разводит руками, напоминая маленькую девочку. Мама и папа были в редкостных хороших отношениях. Ну, по крайней мере, при мне они не ругались и не обсыпали друг друга проклятиями, а это уже не могло не радовать. Мы сидим допоздна, разговаривая обо всём на свете, только обходя некоторые темы. Например, мои планы на будущее. Например, мой недавний приступ. Например, почему моя школьная форма в ужасном состоянии, а сам я пропах ментоловыми сигаретами.