волшебники

Кружится голова. Я чувствую непреодолимую тошноту. В лёгкие будто налили отравленную воду из глубокого, наполненного вязким илом. Что со мной? Будто падаю в вату. Города из серой ваты, пропитанной ядовитыми выхлопами; ватный океан, на нитях застыли крупинки кристаллической соли: Хаято из сигаретной ваты растворяется в ватной музыке уходящего очарования. И я. Тоже из ваты. Меня мнут в руках, а после, напитав своей болью, выкидывают в урну. — Сынок? — отец бежит босиком по деревянному полу, который на самом деле сделан из ваты. — Что с тобой? Лежу на полу и рыдаю. Безудержно, неосторожно, забывая обо всём. — Пап, — вата катится по моим щекам, отдавая солью. – Пап! — Такеши? — хватаю его за ватную руку и сминаю. Отец даже не кричит, смотря на меня, как… ах да, я же и есть умалишённый. Но ум тоже из ваты, и я из ваты. Значит, я с умом. Отец практически кричит: — У него приступ! — слова превращаются в вату и медленно касаются ватного пола. Глупо хныкаю. И вата становится красной. Она катится по подбородку, очерчивает кадык и капельками застывает на груди. — Он прокусил себе щёку! — у отца паника. Вата вокруг его глаз становится чёрной и насыщается солью. — Такеши, ты меня слышишь? Такеши! Трясёт за плечи. Вата начинает плавиться и жутко пахнуть. — Убери руки, — говорю с таким спокойствием, что вата из рта насыщается грязно-лазурным цветом. — Убери руки, я сказал! — Такеши, очнись! — ударяюсь об угол кровати. Боль зелёного цвета, как глаза серого мальчика с белыми цветами в волосах. — Я убью тебя, если не уберёшься! — шиплю. — Убери! Свои! Руки! Убери-убери-убери! Оставьте меня в покое! Оставьте меня наедине с ватным миром моих надежд! Хаято. Серого мальчика зовут Хаято. Цветы в его волосах — лилии. Они не из ваты. Они — настоящие. — Пап? — мир сужается до материальной точки. — Пааап? — ничего не вижу. — Прости, пап! — задыхаюсь. Мир разлетается до размеров вселенной. Ножка кровати оборачивается огромным небоскрёбом, мое сбившее дыхание предстаёт песчаной бурей, руки — двумя млечными путями. — Такеши, всё будет хорошо. — Отец гладит грубыми от работы пальцами мои мокрые волосы. Я пытаюсь улыбнуться, когда медсестра вкалывает мне морфий. Мы же с Хаято хотели пойти смотреть на звёзды. Что же, звёзды в моих запястьях. Всё будет хорошо. Сахарная вата моих приступов тает в уколах и таблетках. Всё обязательно будет хорошо. Если вообще будет. Возвращаюсь в памяти в поезд. Франц Кафка. Юноша превратился в жука — все считали его монстром. Я превратился в сумасшедшего. Но я не монстр, как и герой книги. Хаято, спасибо тебе. Я тебя так сильно благодарю.