Это не любовь!

Горячо. Так горячо, что, кажется, ещё немного, и она начнёт плавиться. Не так, как обычно, демонстративно, с высокопарными возгласами, а по-настоящему. Рядом с Сияющим созданием всегда было горячо, ни посмотреть, ни тем более коснуться — обожжёт, оставит страшные багровые рубцы и волдыри, оплавит плоть до кости. Маленькое солнце на земле, источник света такой яркости, что, если долго смотреть, можно навсегда ослепнуть — Кёхея она воспринимала именно так. Сначала это действительно были представления, чтобы держать ребят подальше, но потом притворство сошло на нет, всё стало по-настоящему. И иногда от осознания этого становилось страшно. Жаркое, жаркое пламя, сметающее всё на своём пути с неумолимостью лесного пожара. Пылала даже не плоть, а что-то внутри. Душа? Кто знает. Один его мимолётный взгляд — Сунако всегда их чувствовала, даже если не видела — и по телу прокатывается эта хорошо уже знакомая обжигающая волна. И ни скрыться от неё, ни уберечься. Обречена. Она привыкла к этому и немного примирилась, но всё равно надеялась, что когда-нибудь научится с этим бороться. Потому что каждый день под одной крышей с Сияющим созданием был сродни прогулке по канату, вот только канат под ногами — натянутая леса. Одно неверное движение — и смерть может наступить много раньше, чем её тело коснётся земли. Поэтому и воевала с ним, не подпускала к себе, надеялась отогнать от себя, как отгоняют грубым окриком бродячего пса. Но Кёхей был хуже пса — он всегда возвращался. Упрямый мальчишка. И избавиться от него не было никакой возможности. Осознание пришло внезапно, точно в тёмной комнате кто-то зажёг свет. Сунако отпрянула от этого знания, испуганно, как ребёнок, который заглянул под кровать и ему померещилось, что там кто-то шевельнулся. В случае с ребёнком это наверняка была кошка. А вот страшная догадка Сунако так просто разрешиться не могла. Во время прогулки по канату она оступилась, замерла, балансируя на одной ноге. До земли далеко, леска больно режет ступню, а вниз, тускло блестя, падают капли крови. Во всём как обычно было виновато Сияющее создание. Это из-за него она повредила ногу, это он отравился и заставил её за ним ухаживать (последнее было ложью, Сунако сама вызвалась, но она придерживалась другого мнения), это рядом с ним она провела несколько дней и разве что не спала на стуле у его постели. Он был болен и почти не сиял. Тусклый, еле заметный свет, как у светлячка. Красиво и завораживающе, но всё равно не то. Ослепительный Кёхей был ей гораздо ближе и нравился много больше. Ей было одиноко без этого света и немного холодно. Странное, необычное чувство. Когда он поправился, Сунако испытала облегчение — всё стало на свои места. Хорошо. Прошла и её нога, гипс сняли, и теперь она могла свободно передвигаться по дому. Ещё лучше. Но что-то всё равно изменилось. Неуловимое, едва заметное, оно летало в воздухе. Сунако его чувствовала, но не видела, хотя и изо всех сил старалась разглядеть. Зачем ей это было надо? Глупая, глупая девчонка, сама же вырыла себе могилу! Ей нужен был его свет. Она, девочка из мрака, нуждалась в его сиянии, как нуждаются в солнечном свете растения. Оно согревало, давало силы и жизнь. А без него было пусто, холодно и одиноко. В этот момент вся её жизненная философия, всё, на чём держалась её реальность, рухнуло в преисподнюю. Она нуждается в свете Сияющего создания. Какая жестокая насмешка судьбы! И Сунако испугалась. Она, знающая о страхе лишь понаслышке, дрожала как осиновый лист, и могла думать лишь об одном: бежать, бежать, бежать. Подальше от Сияющего создания, его света и тепла и мыслей о том, что её место рядом с ним. Глупые, глупые мысли, от которых только страшнее. У неё всё валилось из рук, мысли путались, а ночами — вот умора-то! Точь-в-точь одна из тех сладких девочек, на которых никогда не хотела быть похожей — она боролась со слезами и неизменно проигрывала. Две недели тянулся этот кошмар наяву. Умом она понимала, что так нельзя, что за неё переживают, что домашние дела копятся, а её страх и хандра только усиливаются. Но одно дело понимать, а другое — действовать. А сделать с собой Сунако ничего не могла. Только бродила бледной тенью, тихонько завывала иногда и ничего перед собой не видела. Ни дать ни взять баньши. А он злился. Забавно морщился, щурил глаза, сжимал кулаки, стоило ему её увидеть. Сунако делала вид, что не замечает, но в такие моменты в душе всегда становилось тепло — её окатывало его светом. А потом страх усиливался. Когда он заявился к ней в комнату, чтобы выяснить отношения, Сунако, к ужасу своему, обрадовалась. Темнота вокруг него испуганно расступалась, клубилась вокруг его сияющего ореола, и от того Кёхей сиял ещё ярче. Сунако знала, что он придёт, и ждала. Но теперь, когда он стоял перед ней, хотела только одного: чтобы он оставил её. Потому что, когда он был рядом, бороться с собой было сложнее. Горячо. Слишком горячо. В груди пылало так, что на глазах выступили слёзы, и она снова расплакалась. Непозволительная слабость, но Сунако проиграла этот бой с собственными желаниями. Он сидел рядом, а было жарко, точно Сунако сидела у самого камина. Кёхей положил руки ей на плечи, и они обжигали даже сквозь ткань пижамы. — Эй, Накахара, не реви. Лучше расскажи, что случилось, — тихо попросил он, робко, без обычной наигранной грубости. И стало ещё жарче. Она плавилась, плавилась, плавилась под этим светом. Умирала, обращалась в пепел, а потом и вовсе растворялась в воздухе. Но почему-то чувствовала, что это очень правильно, что так и должно быть. — Я поняла кое-что, — призналась она. По щекам текли слёзы бессилия и злости на саму себя, и Сунако совсем не сопротивлялась, когда он развернул её к себе и легко приобнял. Носом она уткнулась ему в плечо, а ткань пижамы быстро промокла от её слёз. Сияющее создание даже пахло солнечным светом! Хотя Сунако и не имела ни малейшего понятия, как он пахнет. А ещё гелем для душа и кондиционером для одежды.