Это не любовь!

Накахара всегда виделась ему как могучая женщина, бой-баба, которую ничего не берёт и с которой не страшно и в разведку. Будь она парнем да без её стандартных закидонов, стала бы ему лучшим другом. Она и сейчас была ему другом, только — тссс — об этом никто не должен был даже догадываться, даже сам Кёхей. Накахара была совсем не похожа на обычных девушек, это всем ясно. То, что иную вгоняло в ступор, заставляло визжать от ужаса, что твоя недорезанная свинья, рыдать и жаловаться, на Сунако действовало подобно валерьянке на кота. У неё даже походка менялась! Ни дать ни взять маньяк, вышедший на тропу охоты. А ещё её почти невозможно было довести до слёз. До нормальных, девичьих слёз. От горя, безысходности или боли. Нет. Не такова была Сунако. Из колеи её вечно выбивали какие-нибудь пустяки вроде пропущенного праздника или похищенной куклы, но и тогда она страдала молча, слёз почти не было. Иногда Кёхею очень хотелось посмотреть на это — Сунако, ведущую себя как обычная девушка. Сунако, рыдающую от горя и безысходности. Сунако, заламывающую руки, бормочущую под нос горькие слова. И плачущую, плачущую, плачущую… Это было странное, извращённое желание. Примерно того же разряда, что и жажда Накахары убить Сияющее создание. А потому он никому-никому про это не рассказывал. Пусть чёрные тени его души так и остаются где-то на самом дне, никому не видимые. Было бы здорово, если бы кто-нибудь или что-нибудь довело её до настоящих слёз! Так думал Кёхей почти всё то время, что жил под одной крышей с Сунако. Он знал, что это просто мечта, фантазия, которой никогда не стать реальностью, но думать-то об этом можно. А потом это произошло. Бой-баба, рубаха-парень Накахара захандрила. По-настоящему захандрила. Она была похожа не безответно влюблённую, которую отвергли. Бродила по особняку, ссутулившись, с таким отрешённым видом, что для полного сходства с зомби ей оставалось только начать бормотать под нос слово «мозги». Бледная, ни кровинки на лице, под глазами чёрные круги, а глазах — пустота. Она опять забросила домашние дела, но не заперлась как обычно в своей комнате, просто из рук всё валилось. Рис и тот пригорал. Это было страшное зрелище. Кёхей получил то, что хотел. Совсем как тогда, когда она, наевшись грибов, на какое-то время стала леди. Но в тот раз они пожалели о её метаморфозе, теперь же Кёхей ничуть не страдал. Темнота в душе стала больше, росла, как на дрожжах, и сдержать её было невозможно. С одной стороны, Кёхею и остальным было очень интересно, что же случилось, но Сунако лишь вяло махала рукой и снова уходила в себя. С другой — ему хотелось, чтобы такой Накахара оставалась как можно дольше. Почему? На этот вопрос он не хотел отвечать даже самому себе. — Надо что-то с этим делать! — воскликнул Ранмару, брезгливо поднимая с пола грязный чёрный носок. Кто был его хозяином, установить оказалось невозможно. Рядом с одиноко лежащим на полу носком высилась груда точно таких же — чёрных и грязных. Великолепная четвёрка просто сбрасывала их в одну кучу, как привыкла. А сортировала их всегда Накахара. Как ей удавалось определить, где чьи вещи, для парней оставалось загадкой. — Что? Мы даже не знаем, из-за чего всё произошло. Ни праздников, ни дней рождения её любимых героев фильмов или кукол, ни даже премьер новых ужастиков, которые она пропустила — ничего! Мы перебрали все, какие только можно варианты, но так и не поняли, в чём дело, — отозвался Такенага. Даже он, всегда невозмутимый и сдержанный, был на взводе и позволил себе пару раз взмахнуть руками, будто это лучше могло передать его чувства. — Но ведь должно же что-то быть! — возразил Юки. — Сунако-чан никогда просто так не хандрила. Если так продолжился и дальше… Юки бросил красноречивый взгляд на гору грязного белья, занимавшую половину гостиной. На кухне, будьте уверены, ситуация была ненамного лучше. Остальные обречённо молчали. В этот крайне драматический момент словно в насмешку мимо них по тому ничтожному кусочку пола, ещё чистому от грязного белья, ветер прокатил клубок пыли размером с яблоко. Прошло уже несколько лет с тех пор, как они начали жить под одной крышей с Сунако, но по-прежнему, стоило ей на время забросить домашние дела, как дом превращался в помойку, а от быстрорастворимого рамена всех четверых уже тошнило. Это была катастрофа. И, если ничего не сделать, всё станет только хуже. — Может, у неё ПМС? — флегматично пробормотал Кёхей. Его происходящее тоже не больно радовало, но тёмная часть его души получила то, что хотела, и теперь довольно урчала, как сытый хищник. Все трое синхронно повернулись в его сторону. Кёхей почувствовал на себе их удивлённые взгляды и грубо отозвался: — Что? Скажете, не прав? — Ну почему же? — задумчиво протянул Ранмару. — А может, наша Сунако-чан наконец-то влюбилась и боится признаться? Может, наш прекрасный цветочек, если ему придать немного смелости, наконец расцветёт? Интересно, кто же тот счастливчик? .. — он мечтательно прикрыл глаза. Выражение его лица красноречиво говорило о том, что Ранмару как обычно думает о пошлостях. Остальные, что удивительно, согласно закивали. Им эта мысль показалось не лишённой смысла. Кёхей поморщился и процедил сквозь зубы ругательство. Пусть трое придурков думают, что хотят, а лично ему эта идея с какой-то там влюблённостью ни разу не нравится. Вот ещё. Накахара — и влюбилась! Да это же смешно! Бабник Ранмару как обычно ляпнул какую-то глупость, а остальные повелись, как дети. Но он-то Кёхей не такой, он умнее. Влюбилась! Ага, держи карман шире! Он потёр грудь слева и нахмурился ещё сильнее. Чёрт бы побрал эту Накахару! Ему нравится её мрачный вид. Но хорошего понемногу. Пора вправить ей мозги на место. Влюбилась… Ха! И он снова потёр грудь слева. Ночью ему не спалось — всё проклятущий рамен, будь он неладен. Ни сытости от него, ни пользы. Да, да, во всём виноват именно рамен, а слова бабника Ранмару тут совсем ни при чём. И Кёхей не мог сомкнуть глаз исключительно от голода, а не от странного сосущего чувства в душе. Ничего, вот сейчас спустится вниз, заварит себе лапши, поест, а потом — на боковую. И вовсе он не собирается притормаживать возле комнаты Сунако, и заглядывать туда тоже не будет, и… — Эй, Накахара… — позвал он, просунув голову в приоткрытую дверь. Кёхей бы прошёл мимо, конечно, прошёл бы, как и собирался, но, когда он притормозил у двери в её комнату и прижался к ней ухом, ему померещился тихий плач. И доносился он не из телевизора. Странный, подозрительный звук. А потому Кёхей не сдержался. Она ничего ему не ответила, только прошуршала одеялом — скорее всего, закутывалась поплотнее. В комнате было темно, даже телевизор не шёл. И тихо так, как обычно бывает в фильмах ужасов перед особенно жутким моментом. Кёхей поёжился, но всё равно вошёл. Вот ещё, его после стольких лет жизни с Сунако какой-то там тишиной да темнотой не испугаешь. — Эй, Накахара, ты там жива вообще? — на всякий случай уточнил Кёхей. Он медленно и осторожно подбирался к её кровати — боялся наступить в темноте на что-нибудь. У Сунако сейчас в комнате было не больше порядка, чем во всём особняке. Снова всхлип, шорох и тишина. Честное слово, Кёхей не удивился бы, если бы, приблизься он к Накахаре, вместо неё там оказалась какая-нибудь жуткая дрянь, жаждущая вцепиться ему в горло. Он протянул дрожащую руку и осторожно отбросил в сторону край одеяла. Никаких монстров. Всего лишь Сунако, льющая слёзы. Это было настолько неожиданное зрелище, что Кёхей потёр глаза. Она и в самом деле плакала. По-настоящему, от души. Как обычная девушка. Неужели рыжий придурок был прав? — Ты чего ревёшь? — получилось ворчливо, но с едва заметными вкраплениями беспокойства. — Не твоё дело, Сияющее создание. Оставь меня в покое! — буркнула в ответ Сунако. Она попыталась снова накрыться с головой одеялом, но он не позволил. Сунако дёрнула раз, другой, а потом бросила на Кёхея злобный взгляд. — Уходи! — снова повторила она. Процедила сквозь зубы, предостерегающе, словно кошка, которая шипит на врага перед нападением. В другое время Кёхей бы отступил, бросил напоследок какую-нибудь грубость и позорно сбежал — слишком уж жутко она выглядела. Но сегодня отчего-то не получилось даже сдвинуться с места. Беспокойство за неё кислотой разъедало душу, пусть Кёхей не признался бы в этом даже самому себе. — Так что случилось-то Накахара? Пропустила что-то важное? Ждёшь чего-то и боишься? Или страдаешь отчего-то, но не хочешь нам рассказывать? Он будто не замечал, как она вся напряглась-подобралась, точь-в-точь к готовящийся к прыжку хищник, как зло сверкают её глаза, а верхняя губа приподнялась и дрожит, потому что Сунако тихонько рычит. Нет, к подобным штукам в исполнении Накахары у него давным-давно выработался иммунитет. Кроме того, уж больно любопытно было услышать её ответ. Кёхей отбросил в сторону угол одеяла и уселся на кровать в ногах Сунако. Он физически почувствовал, как она напряглась. Натянутая струна, опасно звенящая от напряжения — одно неверное движение, и порвётся. Она продолжала рычать, уже не предупреждающе, а просто так, чтобы Сияющее создание не теряло бдительности. Потом Сунако поняла, что бесполезно, Кёхей не уйдёт. Глупое Сияющее создание, когда ему вожжа под хвост попадёт, было отвратительно упрямым и не отставало, пока не добьётся своего. Когда в голову пришла эта простая мысль, Сунако как-то вся расслабилась, обмякла, будто марионетка, для которой закончилось её представление, и кукловод бросил крестовину на пол рядом с ней. Голос её, теперь бесцветный и спокойный, был очень тихий, Кёхею даже пришлось чуть придвинуться к ней, чтобы услышать. — Ничего не случилось. Всё в порядке, просто настроения нет. — Уже вторую неделю? — тут же взвился Кёхей. — Ты совсем идиотка или прикидываешься? Даже когда ты свой грёбаный Хэллоуин прохлопала, и то меньше ныла. Да мы, если хочешь знать, места себе не находим, уже все варианты перебрали, всё, что можно перепробовали, а ты как изображала из себя зомби, как и продолжаешь. Знаешь, как достало? Она безразлично повела плечиком и промолчала. Ей всё равно. Этой чокнутой сучке всё равно, что они живут в свинарнике, жрут помои и, кажется, скоро подохнут от такой жизни. Ей-то что, ушла в себя, как обычно, придумала себе какую-нибудь хрень, и носится с ней как дурень с писаной торбой. Идиотка. Да, он хотел увидеть её слёзы. Но, чёрт бы её побрал, цена за это слишком высока! Кёхей вскочил на ноги и начал нервно расхаживать из стороны в сторону. Очень хотелось что-нибудь разбить, но, как назло, из бьющегося в комнате Сунако были только банки с какой-то заспиртованной дрянью и телевизор. Кёхей был зол, но самоубийцей он не был. — Эй Накахара, — снова начал молодой человек и остановился. Он стоял спиной к Сунако, но был уверен, что она подняла на него глаза и слушает. — Помнишь, когда твоего Хироси похитили, я сказал, что мы все за тебя беспокоимся, потому что мы твои друзья? Помнишь? Кёхей и сам не помнил точно, что тогда говорил, но смысл был ведь примерно такой? Она не ответила, но он знал, что Сунако утвердительно кивнула. — Помнишь, значит. А раз так, какого хрена снова изображаешь из себя великую страдалицу и выносишь нам мозг?! — Кёхей резко повернулся к ней, и на мгновение их взгляды встретились — редкий случай. Она смотрела на него испуганно, с лёгкой болью, как будто он требовал от неё раскрыть тайну, которую как раз ему было знать не положено. Сунако молчала очень долго и, что удивительно, не отводила взгляд. По её щеке скатилась одинокая слезинка — жалкие остатки недавней истерики — и от этого зрелища в груди Кёхея стало горячо-горячо и больно. С чего бы? — Ты не поймёшь, Сияющее создание, — наконец выдавила из себя она и отвернулась. Её плечи мелко вздрагивали, и Кёхей понял — снова плачет. Гляди, какая фифа. Можно подумать, он задел её за живое. Мысленно он мог быть сколько угодно циничен, но боль в груди усиливалась, точно её боль становилась его болью. Это было странно и неприятно, и он с удивлением заметил, что каким-то чудом оказался сидящим рядом с Сунако, а его руки тянутся к её плечам с явным намерением обнять. Сдалась ему эта глупая девчонка! — Эй, Накахара, не реви. Лучше расскажи, что случилось, — тихо попросил он, робко, без наигранной грубости. Потому что и в самом деле переживал за неё, как бы ни пытался отрицать. И её слёзы для него совсем не были приятны, нет. Всё потому что Накахара бой-баба, рубаха-парень, которую ничто не берёт. А ему всегда хотелось о ней заботиться. И пусть он спасал её бесчисленное множество раз, это всё равно было не то. Ведь по-настоящему-то она не нуждалась в его помощи. Он всё-таки осторожно обнял её и прижал к себе. Покорная, дрожащая и тихо всхлипывающая Сунако. Иллюзия нормальных отношений. Мечта, которая осуществилась, пусть совсем ненадолго. Мгновения, которые делают его по-настоящему счастливым. — Я поняла кое-то, — прошептала Сунако ему в плечо. Пижама насквозь промокла от её слёз, но это было даже немного приятно, и Кёхей не возражал. — Но никогда-никогда не расскажу об этом тебе, Сияющее создание. Даже не пытайся узнать. — И что же это? А вдруг проболтается? — Я поняла это две недели назад. А теперь, кажется, наконец приняла, — она продолжала бормотать, точно не слышала его вопроса. — Есть вещи, с которыми бесполезно бороться, можно только принять их такими, как есть, и смириться. И я, кажется, смирилась. Потом Сунако надолго замолчала. Внезапно Кёхей почувствовал, что что-то изменилось. Нечто неуловимое, незаметное глазу, но оттого не менее значимое. Он напрягся, готовый к любой неожиданности, а потому совсем не удивился, когда Сунако медленно отстранилась от него. Она не поднимала на него лица, но он скорее почувствовал, чем увидел, что её глаза сухие. Будто и не было этих горьких слёз. — Что тебе нужно от меня, Сияющее создание? — Это был голос прежней Сунако, и на несколько мгновений Кёхей даже обрадовался, а потом возмутился: — Снова-здорово, Накахара?! Что за идиотские вопросы. Я поговорить пришёл. Или ты уже забыла? — Поговорил? — грубо отозвалась она. — Теперь проваливай. Она вернулась. Больше никаких слёз, слабостей и прочего, чем так умело пользуются девушки. Старая добрая Накахара. Удивительно, но он был рад её возвращению. И пусть она так и не расскажет ему никогда, что же мучило её все эти дни, он переживёт, не так уж и интересно. Главное — вот она перед ним, бой-баба, рубаха-парень. Такое чувство, что лучший друг вернулся! — Ладно, ладно, ухожу! — он замахал руками и попятился к двери. Оказавшись на пороге, Кёхей посмотрел в сторону Сунако и спросил: — Так отчего эта депрессия была? Она зло на него зашипела, оскалилась и явно приготовилась к нападению. Кёхей расхохотался и закрыл дверь. Как же хорошо! Плачущая, нуждающаяся в помощи Сунако — хорошо. Но та, к которой он привык, ещё лучше. Плевать, любовь у неё там или какая другая ерунда, его это не касается. Всё-таки Сунако нравится ему именно как Сунако. И с любовью это не имеет ничего общего!