Жаркие ночи

Гет, Вацлав/Катерина

Катерина просыпается от шума в соседней комнате. Ее покои представляют собой три совмещенных помещения: спальня, гостиная и ванная комната. И сейчас, посреди ночи, она отчетливо слышит какую-то возню за дверью. Молодая женщина бросает быстрый взгляд на массивные напольные часы, мерно отсчитывающие минуты — без пяти три. Самое темное и опасное время, предрассветные мгновения. Она поднимается с кровати, скосив взгляд на легкий халат, висящий на спинке кресла, и тянется к нему. Но из гостиной слышится немелодичный «дзиньк», и она спешно хватает небольшой револьвер, лежащий под подушкой, и, как была в пеньюаре, так и крадется к двери. Стреляет она неплохо. Конечно, до агентов новообразованного AX ей далеко, но защитить себя в случае необходимости она сможет. Тем более, что ей уже приходилось это делать. Создание специального отдела одним из кардиналов было воспринято некоторыми в штыки, и Катерину попытались устранить особо могущественные противники. Однако благодаря помощи и собственной стойкости девушка, впоследствии получившая броское прозвище «Стальная леди», пока уверенно держится на позициях. В гостиной очень темно, и Катерина пытается нашарить выключатель сразу же, как только отворяет чуть скрипнувшую дверь. Но сделать этого не успевает, потому что ее хватают, резко разворачивают и зажимают рот рукой. Мгновение — и револьвер перемещается из рук кардинала на стол, а кожу возле уха щекочет жаркое дыхание. — Тихо ты, — знакомый голос заставляет Катерину, перепуганную настолько, что сердце пропускает удары раз за разом, изумленно замереть и перестать вырываться. — Вспугнешь. Сфорца мычит в руку и умудряется садануть нападающего кулаком по бедру. Попадает чуть выше и немного в стороне, так что держащий ее мужчина охает и разжимает руки. Не успевает она гневно выдохнуть и повернуться к нему, как тот резво падает на колени и наклоняется, заглядывая под диван. Катерина ошарашенно смотрит на его спину. — Вацлав, ты совсем из ума выжил? — громко возмущается она, стараясь успокоить бешено колотящееся сердце. Гавел поднимает голову. Глаза Сфорцы уже привыкли к мраку, и скудного света, падающего из окон, теперь достаточно, чтобы рассмотреть ночного гостя, а также выражение некоторой растерянности на его лице. Он садится на пол, и Катерина обращает внимание на то, что мужчина в легких штанах и рубашке. И босиком. Это вгоняет девушку в полнейший ступор. — Он сбежал, — несчастно говорит Вацлав и смотрит на возвышающуюся над ним Катерину. Окидывает ее взглядом, скользит глазами по обнаженным до бедер стройным ногам, задерживается чуть дольше, чем положено, на груди, и Сфорца смущенно ежится — в комнате прохладно, и соски затвердели, отчетливо заметные под тонкой тканью пеньюара. — Впрочем, может, оно и к лучшему? Он поднимается слитным, хищным движением и оказывается лицом к лицу с кардиналом. Катерина отступает назад, упирается спиной в стену и опускает голову, не в силах спокойно смотреть на вспыхнувшую в темных глазах страсть. Им приходится все это тщательно скрывать, и это доставляет что Вацлаву, что Катерине много мучений. Но оттого свидания наполняются вкусом чего-то совершенно неповторимого и запретного. И Сфорца почти мгновенно всегда теряет голову от близости любимого мужчины. И даже забывает спросить его, кто же все-таки сбежал от Безликого и что этот «кто-то» забыл в ее покоях. Вацлав прижимает ее к стене, и его рука скользит по бедру, задирая подол пеньюара, поднимается вверх, потянув за собой тонкую ткань, но лишь для того, чтобы пальцы огладили высокую грудь, коснулись горошин сосков и чуть сжали их. Катерина тяжело дышит, не в силах уже отвести взгляда от любимого лица, проводит ладонью по щеке и чуть улыбается, когда кожу легко покалывает щетина. И потом уже сама подается вперед, приникает поцелуем к желанным губам. Вацлав отвечает сразу же, мягко, нежно и очень настойчиво, и Катерина чувствует, как он оттягивает рукой трусики, касается большим пальцем клитора — она стонет и выгибается ему навстречу. Улыбка в губы, тихий шепот, и один палец проникает внутрь, а желание становится невыносимым. Сфорца торопливо тянет вниз штаны, но он лишь мягко отстраняет ее руки. — Не мучай, — выдыхает она, и Гавел подхватывает ее под бедра, прижимает к стене. Катерина обвивает его ногами, ощущая его каждой клеточкой своего тела, стремясь слиться с ним в единое целое. Словно две половинки, некогда разделенные и вновь нашедшие друг друга. Он входит осторожно, хотя глаза темные-темные, ошалевшие, мышцы под пальцами напряжены до предела. Кажется, что еще немного — и сорвется на рык. Но он двигается медленно, одурманивающе тягуче, дразнит, а сам не разрывает поцелуя, и Катерина забывает, как дышать, с головой погруженная в чистейшее возбуждение. — Сильнее, — с хрипотцой говорит она и сама удивляется, что вообще что-то может произнести. Толчок, и она стонет ему в губы, требует еще и еще. Он подчиняется, движения становятся резкими, жесткими, и каждое отзывается раскаленным огнем по венам. Он заполняет ее полностью и, несмотря на то, что сначала член проникает туго, нехотя, причиняя некоторый дискомфорт, все же растягивает и заставляет срываться на вскрик. — Тише, — шепчет он, приникает губами к нежной коже на шее, опускает цепочку поцелуев к ключицам. Она послушно пытается удержать стоны, но ничего не получается. С каждым движением Катерина теряет голову, сначала просит, умоляет, а потом уже шипит сквозь зубы. Вацлав хмурится, крепче прижимает ее к стене, и берет жестко, властно, заставляя почти кричать в зажавшую рот ладонь. Катерина взрывается вокруг него, дрожа и хрипло выстанывая его имя. Он толкается еще несколько раз и резко выходит, а Катерина опускает руку и доводит его до пика. Ткань пеньюара темнеет в тех местах, куда попало его семя. — Вацлав, — обессиленно прислоняется она лбом к его плечу. Гавел обнимает ее, заключает в кольцо рук, и Сфорца понимает, что без него она — ничто. — Почему ты так редко приходишь? — Ты не просишь, — тихо говорит он, и девушка вспыхивает, смущенно пряча лицо у него на груди, хочет сказать что-то в свое оправдание, но резкий звук заставляет их вздрогнуть. — Ага, вот ты где! — бросается в сторону Вацлав, одной рукой придерживая штаны, а другой хватая кого-то очень юркого за шкирку. Изящная ваза, стоящая, наверное, целое состояние, летит на пол и брызгает осколками. В руке Безликого печально болтается снежно-белая ласка, устроившая погром в гостиной. — Тебе хотел подарить, — виновато говорит Вацлав, а Катерина заливается серебристым смехом, обнимает его за шею и целует. Зверек неодобрительно сверкает крохотными бусинками глаз.