Good night, sweet princess

Чем она заслужила это? Больше всего на свете Великая Герцогиня любила три вещи: свою дочь Шарлотту, свою ныне покойную сестру Гвинерву и танцы. Она не любила устраивать казни. Она не пытала людей. Она не отправляла солдат на смерть ради собственных прихотей. Когда она оказалась обречена? Когда получила письмо от Шарлотты? Когда оставила ее с этой… Этой… Этой демоницей? Или когда родилась младшей сестрой наследной принцессы? Что будет дальше? Принцесса получит контроль над Шарлоттой, принцесса получит контроль над герцогством, принцесса обвинит ее во всем. Принцесса, принцесса…. Все сводится к ней. Анна сжала свою изящную ручку вокруг бокала, из-за чего по изысканному хрусталю пробежала огромная уродливая трещина, после чего в один глоток закончила бокал. Она не любила вино, но сегодня… Сегодня она будет пить изо всех сил в первый и последний раз в жизни. Все закончится так? Опозоренная герцогиня и проклявшая ее дочь. Проигрыш. Унизительно поражение нанесенное так… Сухо, просто, мимоходом, неожиданно и моментально. Анна знала о том, что ей нельзя было оставлять Шарлотту в замке с принцессой, та никогда не нравилась ей, пусть и была дочерью ее любимой сестры. Взбалмошная, глупая, наивная девчонка, не проявляющая никакого таланта к политике, к интригам, к управлению. «Затычка для трона, подставка под корону». Гвинерва была неудачной правительницей. Плохой, Анна была готова согласится с этим. Королевский род под ее началом пал. Но королевство процветало. Да, она не смогла удержать власть в своих руках. Но разве это было плохо? В масштабах страны, все, что произошло бы в итоге — закономерная смена власти. Люция бы просто стала новой королевой, на этот раз — сильной, могущественной и способной. Наследие Новы продолжило бы жить, мирно и тихо сменив одного монарха на другого. Анна знала, что рано или поздно так и произойдет. Она любила свою сестру, но сестра не умела править — поэтому Анна была среди тех, кто сформировал ее «правительство» — она была той, кто забрал бразды правления из ее рук и подготовила государство к тихой смене власти. Девчонка, племянница была отправлена в далекий пансионат, где под присмотром учителей та должна была жить спокойную и размеренную жизнь как пожелает. Где ее должны были содержать до тех пор, пока Люция не возьмет бразды правления в свои руки окончательно, после чего, после того как сестра отойдет на покой — убрать как единственную потенциальную угрозу власти нового королевского рода. С отречением королевы и гибелью последней наследницы Великие Герцоги избрали бы новую королеву — и в этот раз Анна и Джулиана поддержали бы Люцию как единственный вариант, в то время как сестра удалилась бы на покой в свой летний замок недалеко от владений самой Анны. Анна любила сестру — но она была готова показывать свою любовь к ней разными действиями. Люция бы мирно взяла бразды правления в свои руки — и обеспечив подавляющую мощь внутри королевства она бы стала достойной правительницей для Новы, в то время как сестра Анны наконец-то окончательно удалилась от так нелюбимой ей политики туда, где Великая Герцогиня всегда могла бы присматривать за ней. Простой и изящный план. Когда все пошло не так? Новости о гибели Гвинервы просто в один день пришли к ней простым письмом с королевской печатью на нем. Анна перевела взгляд с сочащегося глянцевой бордовой жидкостью треснутого бокала на лежащее рядом письмо и разорванный конверт, после чего криво улыбнулась. Должно быть, все плохие новости приходят так, в простом конверте, без предпосылок и предупреждений. Гибель Гвинервы в одночасье разрушила план постепенной и мирной передачи власти в руки новой правительницы. На половине пути, в наиболее уязвимую фазу — когда Люция уже обрела достаточную власть, но все еще не получила подавляющего превосходства. Анна решилась передать власть в руки Люции не только потому, что та была способна — ведь в таком случае она могла бы взять в руки власть сама. Она отдала ее потому, что Люция жаждала власти. Не как Урсула, для себя — но для общего блага, для самого государства, для людей. Люция была сильна, умна и целеустремленна — она все равно стремилась бы к власти, кто бы не правил в королевстве. Поэтому — Анна просто решила присоединиться к ним. Не можешь победить — возглавь. Она регулировала передачу власти, чтобы исключить насилие, чтобы обеспечить спокойную жизнь ее сестренки, ее появившейся дочери, чтобы провести смену лишь мирными способами. Смерть Гвинервы была выгодна лишь одному человеку на свете, Императору Сшанджи — но действительно ли он смог организовать ее? Таким способом? Гвинерва никогда не любила магию — она показывала некоторые трюки, но никогда не хотела и не училась чему-то большему. И вдруг, смерть от перенапряжения магии, магического эксперимента — и все планы полетели в тартарары. К моменту, когда письмо о гибели Гвинервы дошло до Анны принцесса уже была в замке и потому ее нельзя было устранить втихую. Все, на что оставалось надеяться Анне и Люции — на то, что та окажется такой же глупой девчонкой, как ее запомнили в прошлом. Что она просто не станет мешать начавшемуся процессу. По крайней мере — такова была мотивация прибытия самой Анны на встречу с принцессой. То, что встретило ее там — не обрадовало ее. Она смирилась бы с недовольством — Гвинерва тоже была недовольна происходившим в прошлом, но не была способна помешать тому, что происходило за ее спиной. Она смирилась бы с открытой враждебностью — пусть передача власти и была нарушена на середине процесса, у принцессы просто не было сил помешать этому дальше. Да, возможно, еще не все силы однозначно признали Люцию в качестве новой королевы, многие силы колебались среди когда-то двух лагерей, а ныне просто отдаляли от себя этот неизбежный момент, но исход уже был предрешен. Так казалось девушке. Принцесса, что встретила Великую Герцогиню была совершенно не той, кем в последний раз ее видела Анна. Это был не наивный ребенок, не подставка под корону — это была неопытная, глупая — но настоящая участница приема. Для интриг у нее не хватало словесной изящности, для этикета утонченности — но умом, складом характера, манерой поведения она уже показала то, что не просто не собиралась сойти с трона когда ей скажут — она была готова за него побороться. Анна не хотела этого. План все равно продолжился бы своим чередом — но вмешательства пока еще законной наследницы с учетом ее возможной поддержки колеблющимися и противоборствующими элементами серьезно осложнили бы ситуацию как для плана, так и для всего королевства. В голове канцлера при покойной королеве уже созревал план того, как она избавиться от неожиданной наследницы, но… Анна не чуралась многих грязных ходов в политике и считала власть имущих выше многих земных законов, но брать заложников? Шантажировать мать дочерью? Взять в заложницы собственную подругу, ту, что всю свою жизнь равнялась на нее, что целыми днями только и жужжала о ненаглядной Элоди? Ради власти, чтобы продлить свое собственное существование, ввергнуть в хаос собственную страну только из-за мелочного желания править? Это было вне понимания Анны. Шарлотта, дочь. Душа Анны, ее дорогая дочь, которую она берегла как зеницу ока, скрывала от всех бед этого мира — в руках когда-то просто не любимой племянницы, а ныне — противницы, врага, которого ее наивная девочка просто не могла разглядеть за показной дружелюбностью? Анна не могла допустить этого. Не могла оставить свою дочь принцессе. Пусть она тогда еще не знала пределов этой твари, но уже тогда она не могла оставить дочь. Но что хуже — она не могла подвергнуть свою дочь опасности. Она согласилась с принцессой — но сразу же после приема приготовилась первым же делом, стоило только принцессе договорить последнее слово, обеспечить безопасность своей дочери любым требующимся способом. Падение же наследницы в кому сразу по окончанию приема фактически едва не разрешило возникший ворох проблем само собой — Анна несколько раз узнавала о здоровье наследницы, о ее шансах на выживание — и, удовлетворенная ответом, отправлялась отдыхать. Наверное, ей стоило бы впервые задаться вопросом о том, кто же занимался королевством те две недели, что принцесса была в коме? Несколько дней фактически вся политическая верхушка, исключая Джулиану была заперта во дворце. Как это могло пройти незамеченным для нее? Сейчас, думая об этом спустя несколько месяцев, Анна понимала, что вероятнее всего, именно и уже тогда она проиграла. Пала жертвой рук заговорщиков, интриганов, политиков — не сказать точно. Но стоит замолвить слово в ее защиту — век Вдовствующего Короля и его бурной политической жизни прошел. Он давно уже закончился, за года до рождения наследницы. И вот, спустя семнадцать лет перерыва, Король Новы неожиданно сделал свой шаг. Пока на несколько дней вся аристократия была собрана внутри дворца, пока на две недели принцесса была убрана с трона… Кто правил королевством? Анна, стоило ей только покинуть дворец, первым же делом попыталась вытащить свою дочь. Потянуть за нити, отослать официальные заявления, договориться с нужными людьми. Но этого не вышло. И это было не просто плохо — это было странно. Да, в оппозиции к Люции стояло несколько все еще значимых игроков, Джулиана или Елена, например. Но им не доставало связей, сил, а главное, мотивов чтобы удерживать Шарлотту в замке. Люция могла бы это организовать. Истинная Королева возможно могла бы это организовать. И Король мог это организовать. Люции не было причины держать Шарлотту в замке, даже если бы она хотела взять ее в заложницы — она легко смогла бы организовать это раньше, позже, более изящным или грубым способом. Но это оставляло только два варианта на карте. Либо Истинная Королева заинтересовалась молодой принцессой. Либо Вдовствующий Король. Но что могло заставить неопределенную личность с неясными целями рыскающей на самой границе политической сцены королевства, тем не менее опутав своими сетями каждого мало-мальского игрока начать подыгрывать принцессе? Или что могло расшевелить политический труп короля, давно забывшего имя своей дочери? Анна не знала, но, видимо, ей и не суждено это было узнать. Ей не суждено было узнать о том, кто же в итоге оказался за первым покушением на принцессу, за вторым. Что в дальнейшем планировала предпринять молодая принцесса, как повернется план Люции, мотивацию Короля и ради чего впервые за долгие годы Истинная Королева решилась на открытый фаворитизм. Она не увидит, как власть перейдет к достойной правительнице и никогда не увидит, как ее повзрослевшая дочь примет корону герцогини из ее стареющих рук. Не увидит, как она найдет себе достойного консорта, не погуляет на ее свадьбе и не услышит, как ребенок Шарлотты назовет ее непривычным «бабушка» и улыбнется ей не как политику, не как герцогине, а как кому-то более простому, близкому и доброму. Анна в один глоток испила остатки вина и обратила взгляд к стоящему рядом фужеру. Наполненному до краев мутно-янтарной жидкостью с запахом горького миндаля. Пожалуй, день, когда она действительно проиграла все же случился много лет назад, когда впервые Шарлотта застенчиво подпихнула в спину дочь кухарки под очи своей строгой матери. Нет, на несколько секунд позже, когда Анна отвергла низкорожденную. Анна любила свою дочь — она не могла не любить ее, как любила всю свою семью — почившего мужа-консорта, сестру, почившую мать и дочь. Но ее любовь могла принимать разные формы. Ведь она не хотела ничего плохого — она просто хотела, чтобы в тот день, когда ее наивная милая девочка впервые взглянет на мир трезво — она была готова. Начитана, имела знакомства в самых высоких кругах, репутацию благородной светской леди… Эти голодранцы из низов, едва обученные счету поварихи, грязные конюхи — зачем они были нужны ей? Отнимают столько времени, тащат в грязные кабаки, учат вульгарным словам и в конце — что они могут дать? Опасные, неподобающие благопристойной леди и просто бесполезные знакомства, отнимающие столько времени от учебы, ставящие под удар ее репутацию… И Анна даже не была готова задуматься о том, что могло случиться с ее девочкой в руках плебса! Элоди же, ее горячо любимая племянница… Она росла как сорная трава, на самом минимальном приемлемом уровне освоившая науки, бегающая с палкой вместе с мальчишками, сыновьями стражников, пока ее кузина училась, пока ее мать любовалась садом, в который она вложила четверть всей королевской казны, покуда ее отец проводил в летнем замке столько времени, что во дворце его видели трижды в год — день рождения Королевы, его собственный и День Леди. Удивительно, но в конце, именно воспитание босоногой прислугой оказалось намного успешнее тщательно подобранных учителей и выверенных уроков Шарлотты. Что это, если не ирония? И так, Шарлотта нашла в своей дражайшей двоюродной сестренке то, чего ей всегда не хватало. Залихватской удали, веселой безбашенности, простых развлечений и полной детской свободы. Элоди стала единственной подругой для ее бедной одинокой девочки, которую просто слишком сильно любила мать. День за днем, с каждым годом поездки во дворец становились все более и более радостным событием, а Элоди превращалась из знакомой в сестру. Анна видела это, не любила этого и потому, когда Элоди была наконец отослана в дальний интернат — она была рада этому. Ей было несколько жалко Шарлотту, прорыдавшую в подушку целую ночь, но ее достойное воспитание, что обеспечило бы ей достойную жизнь все же было важнее ее радостной улыбки на эти несколько дней или пару недель, как бы не было жалко ее самой Анне. Анна медленно потянулась к бокалу и поднесла к губам, слегка пригубив напиток. Вино, тягучее словно сироп резко пахло горьким, практически удушающе терпким миндалем, но на вкус лишь слегка отдавало горечью. Гораздо сильнее чувствовалась сладость — именно этот конкретный напиток, вопреки возражениям многих сомелье готовился не на основе настоящего винограда, а на основе, подумать только, сбродившей в меду клубнике. И все же, традиционно этот напиток считался вином. Наверное потому, что аристократы могли принять смерть только так, как они жили — с бокалом вина в руках. И вот, все окончилось именно так. Шарлотта, возблагодарившая Леди за данный ей шанс увидеться с горячо любимой подругой — что стало с ней сейчас? Анна могла предположить, что ее дражайшая племянница взбунтуется против нее, что она привлечет на свою сторону эту еретичку, Елену, оппортунистку Джулиану, хоть самих монстров из Имперского Леса. Что она попытается убедить Шарлотту, ее дочь, восстать против Люции и передачи власть — поэтому Анна и пыталась достать ее из дворца. Но такой финал? Нет, даже для ее открытого ко многим подходящим политике вещам разума это было перебором. Не было у Анны возможности сейчас узнать, как Элоди провернула все это одновременно за ее спиной и у всех на виду. Меняла ли она письма, приходившие от нее? Или, быть может, просто трактовала их по своему? Заставляла Шарлотту или просто мягко подталкивала и направляла ее к нужной мысли? Как долго шла эта игра и как именно она все же изменила мышление Шарлотты? Легко и просто она общалась со своей дочерью эти месяцы, постепенно замечая, как с каждым разом все холоднее и холоднее становиться тон ее писем, как неожиданно, словно без предпосылок начинают проскакивать в ее речи враждебность по отношению к ее матери. Анна не сразу поняла, куда все движется, а когда осознала — было слишком поздно. Жутко, но столько незначительных деталей — ссора с дочерью, стрела горцев на турнире, прибывший на день раньше посол и оценивающий взгляд, брошенный на Анну в их первую встречу сложились вместе только сейчас. Ведь что Иксион? Бедная держава на грани коллапса, готовая пойти на любые уступки, лишь бы не спровоцировать своего не очень стабильного, но не в пример более сильного соседа. Им не нужна была война. Нове война не была нужна тоже — разбитая на два лагеря страна, чьи территории и без того пребывали в раздрае, в болезнях. Ввязываться в еще одну долгую, горную войну с непримиримыми горцами среди эпидемии новой чумы? И все же, всего одна маленькая деталь — покушение на принцессу. Покушение, что было совершено с помощью нарочито-горской стрелы. Нарочито-горской и нарочито-неправильной. Покушение, совершенное на принцессу с учетом возможного участия горцев просто связывало ей руки, не давая ей обойти эту деталь в переговорах. Одновременно же с тем, излишне доказывающая вину горцев лишь убеждала каждого в том, насколько на самом деле несчастные дикари были невиновны. Вновь — никто не хотел войны. Но поднятый вопрос покушения просто не мог не поднять градусы переговоров, не мог не поставить новый вопрос, и, пусть государства не хотели войны — некоторые отдельные личности могли желать и другого исхода переговоров. Надеющиеся отомстить захватчикам Катагенеты или поживиться награбленными богатствами горцы могли обратиться к этому покушению как к иной причине для спора. Каков же был итог? Все просто, чтобы не допустить войны, сторона, что имела наибольшую вероятность устроить нападение всего лишь должна была предоставить гарантию неприкосновенности отступающих солдат. Предоставить им нечто в залог. Предоставить им заложника. Безумный шаг, недостойный королевы — но разве не был он логичным? Но кто бы смог послужить гарантом? Кто смог бы стать как важным заложником, гарантом неприкосновенности отступающих солдат и вместе с тем — не помешать работе Королевства? Кандидат, впрочем, вызвался сам. И только в этот момент Анна поняла… Это быть может и был договор с Иксионом, да. Но это был удар по ней. Допив последние капли сладкой и слегка горчащей жидкости Анна раскрыла ладонь, позволив фужеру упасть на мраморный пол, в одну секунду с громким звоном превратившись из дорогого произведения искусства стеклодувов, которым обладал не каждый аристократ, в всего лишь небольшую россыпь переливающихся закатным солнцем стеклянных снежинок. Анну бросило в жар — но увы, красота картины здесь была не при чем. Анна не сомневалась, что Шарлотта была нужна Элоди. Наследная Великая Герцогиня, дражайшая подруга, верный соратник. Она не позволила бы ей умереть в лапах дикарей, нет. Но ведь не только дикари могут желать ее смерти? Парадоксально, но смерти Шарлотты больше всего хотели ее собственные сограждане. Неудовлетворенные результатами переговоров Катагенеты могли увидеть в Шарлотте не просто заложницу — а повод. Повод для начала войны. Достаточно было лишь подослать нужных людей. Анна почувствовала, как по ее телу начал разливаться жар, но ее разум был все еще крепок как и всегда. Элоди не хотела убивать Шарлотту. Но это не значило, что она не могла этого допустить. Род Гейнтреттов обрывался на Шарлотте — ведь он только и успел, что начаться из-за гибели предыдущего Великого Герцогского рода, стоило только матери Анны и Гвинервы, старой королеве Новы согласно традициям вывести ненаследную дочь из Рода. И это значило, что стоило освободиться месту, как Элоди могла найти своего собственного человека, чтобы пожаловать ему герцогство. Мелкому лояльному феодалу или своей «святой» собачке. Что стоило ей найти замену Шарлотте? Возможно, ей не хотелось заменять Шарлотту — но вероятность того, что Элоди просто решит избавиться от проблемы, прервав одновременно род своих политических противников и получив новый, неоспоримый повод для войны была достаточно велика, чтобы от нее нельзя было просто отмахнуться. За сколько времени Анна успела бы обратиться к Люции? Сколько времени понадобилось бы той, чтобы создать план по защите Шарлотты? Сколько бы времени потребовалось, чтобы привести его в исполнение? И сколько времени потребуется Катагенетам, чтобы окончить жизнь наследницы? Анна почувствовала неожиданно жуткий прилив слабости, а ее дыхание, жаркое и прерывистое, неожиданно сбилось на полувдохе. Как же ей не хватало воздуха! Печально, но в той же мере и несколько забавно. Шантажируя жизнью дочери, племянница заставила мать ее двоюродной сестры покончить жизнь самоубийством… Меж тем, убедив первую в том, что ее мать пыталась совершить абсолютно противоположное, собиралась убить ее саму. Элоди верно подбирала ключи к душе Шарлотты, сеяла правильные мысли — и в конце, как и всякая верная ведомая, дочь пришла к самостоятельным выводам. Принцесса не обмолвилась ни одним прямым словом, но смогла заставить Шарлотту саму поверить в то, что Анна планировала убить ее дражайшую подругу. Заставила юную наследницу встать за спиной столь невинной, измотанной, но честной принцессы и выступить против ее собственной матери. Словно история из любимого Шарлоттой рыцарского романа. Анна попыталась втянуть рефлекторно воздух в легкие, но обнаружила, что они и без того уже были наполнены, хотя ее ощущения лишь говорили о том, как же жутко она задыхается. Ухватившись двумя руками за край стола, тем не менее, Анна лишь продолжила свои рассуждения. Но хуже всего было то, что даже после смерти Анна не сможет раскрыть глаза Шарлотте. Что ей письма мертвой предательницы, никогда не любившей, планировавшей убить ее единственную подругу, пусть она и была ее матерью, против слов Великой Принцессы? А если и поколеблют ее уверенность эти слова — что тогда? Решится ли Шарлотта спросить прямо? Станет ли тихо собирать сведения? Потребует ли прямого ответа? Элоди никогда не была величиной в разговорах политиков. Как говорят про таких: «Затычка для трона, подставка под корону». Но она оказалась умнее, чем многие думали, хитрее и изворотливее. И она действительно воспользовалась фактом того, что никто не воспринял ее всерьез. И стоило ее Шарлотте, что однажды уже пала в ее сети так легко и непринужденно, так просто и бесповоротно, взбунтоваться против нее… Выйдет ли это? У Анны не вышло. Но к тому времени Шарлотта, в жизни которой останется только Элоди, ее милая маленькая девочка… Она тоже не сумеет победить Элоди. И она погибнет — падет жертвой принцессы. Анна не желала ей смерти. Анна любила свою дочь. Но ее любовь иногда могла принимать странные формы. И потому, Анна оставила прощальное письмо, в котором призналась во всем. В организации покушения на Элоди, в попытках ее убийства и то, как отчаянно Шарлотта сопротивлялась ей. В конце, она умирает — что ей мирская репутация или слава в Саду Леди? Однако же, если убежденная ее признанием Шарлотта останется с Элоди… Тогда она сможет, возможно, даже выдержать надвигающийся шторм. Тогда Элоди сохранит ее. Тогда у Шарлотты останется опора ее жизни, нерушимый столп ее сущности. Тогда сердце Анны будет спокойно. Какой конец! — силы уже стремительно покидали тело девушки, в чьих глазах уже медленно разливалась тьма, но все же последние остатки воли, собранной в кулак исказили ее лицо в подобии усмешки,- Мать погибает за свое дитя, оболгав себя перед ее лицом, заставив поверить в то, как она хотела разрушить ее счастью, убить ее сестру — лишь потому, что была принуждена сестрой. Мать, что сама отдает свою дочь в руки своей убийце зная, что только так спасет дитя от гнева злодея. О, какая же вышла бы пьеса! Руки Анны окончательно ослабли и она медленно опустилась на пол, словно марионеточная кукла, опущенная кукловодом на нитях. -Я умираю, но это не страшно, — медленно, чувствуя, как начинают неметь губы и постепенно, с каждым ударом замедляется сердце, продолжала говорить Анна, — Я ухожу по своей воле, соверши благое дело. Я ухожу, защищая свою дочь. Я ухожу задолго до своего падения, в начале этой пьесы. Я ухожу будучи сама своим палачом и без финального аккорда. Я ухожу не видя, что станет кульминацией в пьесе, что породила такого главного героя. Я ухожу — а вы продолжаете лишь ждать своего ухода. С последними несколькими ударами сердца в последнюю секунду своей жизни Анна же, из последних сил вытянула свою руку вверх, словно пытаясь ухватиться за нечто, видимое лишь ее помутневшему взору и медленно, борясь с наступающей темнотой все же смогла лишь тихо пробормотать лишь несколько слов. -Шарлотта, — она словно попыталась в этот момент ухватиться за подол платья стоящей рядом девчонки, что она любила больше жизни, — Про… сти… меня… И с этими словами Анна Гейнтретт покинула этот мир.