Побег. По двум сторонам океана

      Астора Виперана и Силестиана Жаке под вооружённым конвоем везли в столицу. За всё время заключённые под стражу не проронили ни слова. На лице Виперана застыло тяжкое изумление, он словно не верил, что теперь он преступник, а не герой отечества. Силестиан лежал спине и равнодушно смотрел в потолок, изредка обращая внимания на Виперана и тихонько посмеиваясь над ним. Он лишь спросил конвоира:        — Смогу ли вновь увидел этого Ландро?        — Увидите его, не переживайте, — ответил конвоир.       Экипаж с заключёнными прибыл к высокому серому зданию. Теперь они должны жить здесь, прощайте, поместья с толпой слугой, прощайте, зелёные леса. На дороге стояло пятеро человек. Виперан узнал их всех, Силестиан только троих: семью де Ландро, двоих юношей он не знал.       Арестованных провели через этих людей. Силестиан сжимал от отчаяния кулаки, ему хотелось наброситься на Алексиса и перерезать ему горло. Генерал стыдливо отводил взгляд.        — Здорово, приятель моей молодости! — с усмешкой крикнул Виперану лже-Ландро.       Только сейчас генерал и отшельник смоли осознать, как жестоко их обманули. Виперан побледнел, пот полился с его лба, он оглянулся по сторонам, и найдя глазами мать и дочь де Ландро, злобно прошипел:        — Суки!       Он ощущал себя последним болваном на земле.       А Силестиан Жаке смеялся от всех души. Он смеялся, радуясь, что всё-таки остался победитель — он сумел уничтожить ненавистного ему человека. Он достиг своей цели, а больше ему ничего не надо: ни свободы, ни жизни.       Заключённых увели. Мать и дочь молча смотрели им вслед и улыбались — они выполнили свою миссию. Анна с радостными, но с тем и печальными глазами повернулась к Алану, Пьеру и Экене.        — Алан, мальчики, спасибо вам за всё. Я вам очень благодарна. Без вас мы с мамой никогда бы не смогли похоронить моего отца, а негодяи продолжали бы радоваться своему преступление.       И Анна по очереди обняла каждого. Аннет де Ландро пожала руки Алану и молодым людям.        — Я вам тоже несказанно благодарна. Мы навсегда ваши должники. Если что, то мы всегда вам поможем.        — Спасибо, — скромно сказал Алан. — Но я уже говорил много раз: мне не нужна ничья помощь. Я ни в чём не нуждаюсь. Я бы мог, конечно, попросить столько золотых, сколько я вешу, но не собираюсь. Мне чуждо жить благодаря помощи других, я привык всего добиваться сам. Пусть я не имею и половину благ жизни, но оставшихся, заработанных собственным трудом, мне хватает, чтобы жить без печали.       Анна ещё раз обняла Алана и произнесла:        — Алан, двери нашего дома всегда открыты для тебя. Как и для вас, Пьер, Экене, — сказала она юношам. Те ответили ей доброй улыбкой.       Женщинам не терпелось взглянуть Силестина Жаке, убийцу их мужа и отца. Виперана они не хотели ни слышать, ни видеть, он вызывал у них лишь презрение. Они договорились со следователем, чтобы тот повременил с допросом и попросили у него разрешение на личную встречу с Жаке.       "Хоть бы мою маму он не сумел разжалобить", — опасалась Анна, зная, добрый характер матери.       Разговор должен был проходить в присутствии следователя. Конвоир вывел к женщинам Жаке.        — Очень рад вас видеть, — улыбнулся Силестиан.       Анна молчала, пытаясь разглядеть в Жаке хоть каплю раскаяния за его преступление, но не находила.        — Мерзавец, — стиснула зубы Аннет.       В мгновение ока она через конвоира схватила Жаке за шею и зажала свою руку.        — Мама, прекрати! — встревожилась Анна. — Оставь ты его в покое.        — Никогда не прощу тебя, — гневно сказала Аннетт и отпустила Силестиана. — Жаль, что не могу убить тебя сама.        — Утащите у охранника ключи и удушите меня, — смеялся Жаке.        — Не смей издеваться над моей мамой, — изменила тон Анна. — Я ещё пытаюсь разговорить с тобой как с человеком, хоть ты и убил моего отца, но знаешь, я тоже могу оказался безжалостной.       Силестина вздохнул:        — Ладно, ладно. Я увлёкся, я просто очень счастлив тем, что был обманут вами. Ну так что вам от меня нужно? Раскаиваться за Алексиса я не собираюсь. Я считаю, что я всего лишь совершил волю закона — наказал преступника. Вы тут можете мне вешать лапшу на уши, что Алексис случайно убил моего сына, что он до конца жизни раскаивался, но ваш Алексис совершил преступление и как страус зарыл голову в песке. Страх, желание забыться, оправдание самого себя... За такое малодушие должно сулить наказание. Аннет, как бы вы поступили, если то же самое произошло с вашей дочерью?       Аннет без капли раздумья твердо произнесла, глядя в глаза преступнику:        — Я бы никогда не совершила убийство. Я бы до последней капли добивалась, чтобы восторжествовал закон.        — Ну да, вам бы удалось наказать виновника, вы же всё-таки маркиза, а не сельский мужик. Кстати, вы тут сказали, что никогда не совершили бы убийство, но меня, возможно, казнят. И это будет по вашей вине. Как же интересно устроен человек! — рассмеялся Жаке. — Сам он убить не может, ведь он станет убийцей, но позволить убить другому он может — он считает, что кровь в таком случае его рук не коснётся.       Жаке замолчал и тут же продолжил:        — Думаю, теперь вы хотите узнать, как же мы с Випераном поймали Ландро, совершили это "преступление", — с иронией отметил он последнее слово. — И всякие там подробности? Ну хорошо, я вам всё расскажу.       Жаке присел.        — Для начала вас успокою. Никто Алексиса не пытал. Так что не бойтесь, что он умер в муках. Всё-таки мой сын его любил сильно. Рука была отрезана уже после его смерти. Надо отдать ему должное, Алексис не боялся смерти, он был храбр и мужествен, а я считал его размазнёй. Что его беспокоило, так в порядке ли его жена и дочь.       Силестиан ничего не скрывал от Аннет и Анны. Он начал свой рассказ с того дня, как в его хижине на окраине деревни появился Астор Виперан, который и рассказал ему всю правду. Ничего Жаке не знал о смерти своего сына Жюля, долгие девять лет он считал сына пропавшим без вести. Каждый день он тайно надеялся на его возвращение, но Жюль не возвращался. Когда незнакомец Виперан рассказал Жаке всю правду, жизнь оборвалась для Силестиан.       Только месть, желание уничтожить несправедливую ложь стали жить в нём. Его жизнь потеряла всякую цену, поэтому забрать чужую для перестало быть проблемой.        — Как я хотел убить кого-нибудь из вас, — грустно говорил Силестиан. — Я хотел посмотреть, как же он будет жить на моём месте. Но моя сожительница Ирен отговорила меня от убийства невиновных.       Тот Виперан думал, что я пешка в его руках, на которую можно в случае чего всё слить, но я на самом деле использовал Виперана. Я не дрожал над своей жизнью, это у него было из-за чего бороться. Виперан связался с какими-то бандитами, которые без всяких улик поймали и привели ко мне Ландро. Его смерть была быстрой, я видел, что Алексис сильно раскаивается за убийство Жюля, но не за своё малодушие. Я могу просить человека, который отнял у меня по своей глупости самое ценное и позволил памяти о моём сыну исчезнуть в небытие. Я хотел, чтобы Алексиса не удостоили даже похорон — он не позволил мне похоронить моего сына. Но Ирен испоганила всё.       Она ушла от меня, — печально добавил Жаке. — Я потерял самого последнего близкого человека.        — Как вы подставили Урбена Игаридье? — спросила Аннет, не проявив ни капли жалости к допрашиваемому.        — Я его не подставлял, — возразил Жаке. — Виперан ожидал, что теперь он заживёт счастливо без этого Ландро — "вора славы", но страхи не давали ему покоя. Неизвестной оставалась судьба главного свидетеля — моей Ирен. Но однажды она явилась ко мне с просьбой покаяться. Я отказался само собой, и тогда Ирен заявила, что всё расскажет обществу и исчезла. Это известие шокировало Виперана, он не мог спать по ночам, есть и отдыхать. Тогда он и решил на всякий случай запутать следствие так, чтобы в случае раскрытия правды, никто бы не поверил полоумной женщине. Он увидел в мэрии Игаридье, почерк которого невероятно был схож с моим и сделал несчастного своей жертвой. Ограбление соседей было спровоцировано его подручными, пока одни орудовали в пустой квартире, другие с дубликатом ключей проникли в квартиру Игаридье и подложили улики. Не просто так в том день под рукой у Игаридье оказались полицейские, да ещё и такие, которые тут же бросились вершить свою работу и сумели заметить странные улики в доме совсем обычного человека. Он мастер своего дела, просто гений.        — Нет, — заявила Аннет. — Он трус.        — Согласен, — качнул головой Жаке.       Анна молчала. Она ничего не хотела говорить Силестиану. Но Аннет не могла оставить убийцу своего мужа в покое.        — Ты подлец. Ничего не оправдывает тебя, — проговорила она. — Но слава Богу ты понесёшь своё наказание.        — Я его уже давно понёс, — ответил Жаке. — Спасибо скажите своему мужу. А что меня ждёт впереди, честно говоря, это уже не моё дело. Аннет, я вас, конечно же, прекрасно понимаю. Для вас я только преступник, а Алексис — прекрасный человек, но взгляните на нашу ситуацию глазами постороннего человека.        — Ничего не изменится, — ответила Аннет.        — Вы правы, — согласился Силестиан. — Я — преступник. Я ведь ради мести забрал чью-то жизнь. Убил любимого мужа и доброго отца, прекрасного человека, который свою жизнь посвятил во благо общества, а я обыкновенный подлый мститель. Алексиса должно было наказать правосудие, а не я. Но представьте чуточку другую ситуацию. Жилы-были отец и сын, однажды в дом ворвались грабители и убили сына, а спустя годы отец нашёл этих мерзавцев и уничтожил их. Вот как бы на это взглянуло общество? Поступок бы того отца считался бы благородным делом, ведь он расправился с преступниками и отомстил за сына. Так почему же тот же самый поступок при том же самом мотиве в моём случае считается преступлением? Всё просто, люди смотрят не на свершителя поступка, а на человека, на которого было направленно действие. Согласитесь, что это неправильно? В одной и другой ситуации совершались одни и те же действия: убили невинного мальчика, а отец воздал этим людям по заслугам. Но первый человек считается преступником, а второй любящим отцом.       Вот вы, Аннет, насчёт вас, Анна, я не знаю, — сказал он. — Сами убить меня не можете. Я это вижу. Но позволить другим людям мне отрезать голову вы можете. То же самое с каторгой. Вы можете взять в руки кнут и наказывать насильников и детоубийц? Нет. Вам не позволяет это сделать совесть и мораль, но когда вы позволяете так обращаться другим с насильниками и детоубийцами, то совесть и мораль бродит где-то далеко. Что это такое? Лицемерие или же противоречивая человеческая природа?       Аннет смотрела на Силестиана. Сердце у неё бешено колотилось. Но она не показывала ни следа скорби.        — Я не святая, — ответила она. — Но я не лицемерка. В обоих случаях я не стояла бы на стороне отца. Я не оправдываю своего мужа, я признаюсь при родной дочери, что мой Алексис совершил страшное преступление и поступил подлейше. Но никто не заслуживает смерти.       Аннетт встала и подняла нахмуренную и задумчивую дочь.        — Прощайте. Приговор вам уже вынесен. Ваш судья не я, не могу выбирать вам наказание. Даже тот представитель закона, перед которым вы предстанете на глазах общественности, на самом деле вам не настоящий судья и его приговор не будет иметь никакой силы. Думаю, вы уже сами знаете, кто вам судья и какой страшный приговор он вынес вам давным-давно.       Мать и дочь прошли мимо камеры с Випераном. Аннет зашла к нему и сказала всего несколько слов:        — Вас предал не Жаке, а собственная трусость и зависть. Вы не могли смириться с тенью моего мужа. Помощь Алексису — всего лишь вид, чтобы возвыситься как доброму другу перед обществом. Только сейчас я поняла, что каждый раз вы казнили себя за спасение жизни Алексису, совершённое в порыве молодости, а раздумали этот случай, дабы, опять-таки возвыситься. Но вы просто трус. Вы испугались деревенской женщины и совершили ошибку, выдав одного человека за другого. Вы так хотели отвлечь от себя подозрение, что не заметили, сколько оставили за собой улик. Мне очень жаль, что мы с мужем были такими наивными лопухами. Но я рада, что наша дочь не пошла по нашим стопам.       Аннет и Анна возвращались домой, они были печальны, но довольные тем, что наконец-то смогли восстановить справедливость: Астор Виперан понесёт заслуженное наказание. Но прийти в себя они не могли, человеческое сочувствие не могло исчезнуть к Силестиану Жаке.       Кучер открыл дверь кареты, и де Ландро вступили на свой родной двор. Дворецкий тут же подбежал к ним и забрал их сумки. Анна взглянула на их прекрасный дом и осмотрела красивый сад.        — Доча, пошли в дом. Что-то холодно, ещё простынешь, — ласково сказала Аннет.        — Мама, нам надо купить новый дом, — вдруг сказала Анна. — Этот слишком тесный и сад какой-то маленький.       Аннет ахнула от слов дочери. Анна жеманно передёрнулась и недовольно, капризно поджала губки. Привычный, свойственный знак Анны. Правда, давно его не видела мать.        — Какой он тесный? Не считая слуг, мы живёт с тобой вдвоём, половина комнат пустует. А чем тебе сад внезапно перестал нравиться?        — Мама, ну давай купим новый дом? — сделала Анна голосок как у ребёнка, просящего конфетку. — А старый можем и не продавать, денег ведь нам хватит.       Аннет гневно помотала головой и сердито воскликнула:        — Я знала, что ты любишь разбрасываться деньгами, но не знала, что ты такая расточительная. Хочешь, чтобы мы тут стали новый особняк искать, а люди, ради которых я с твоим отцом хранили деньги, влачили жалкое существование, пока тут Аннет де Ландро свои прихоти будет закармливать?        — Но, мама! — не соглашалась Анна. — Сама посуди. Нас двое, для каждой по этажу. Это как-то маловато, у кое-кого только два этажа на человека бывает. Слуг у нас тоже не многовато. У кого-то есть вообще так личные "одевальщики" и "раздевальщики".        — Ты хоть понимаешь, что говоришь? — потеряла терпение Аннетт. — Ты выйди за двор и посмотри, как другие люди живут. Некоторые о семь человек в одной лачуге ютятся, а мы...        — А мы, — перебила дочь, — еле помещаемся в двух этажах. Мы самостоятельно не можем ни еду приготовить, ни полы помыть, ни посадить огурцы. Мама, ты жертвуешь столько личных денег совершенно чужим людям и презираешь жлобом, а чем мы хуже? Признайся, нам жизненно необходимы эти два этажа? Нам нужны личные повара, уборщицы, конюхи и садовники? Вез них мы что ли помрём? Мама, сколько средств вы потратили на липовый вечер, когда явился Алан? А сколько средств вы с отцом потратили на все вечера? Мама, мы лицемеры и не надо обманывать самих себя.       Анна с пренебрежением взглянула на свою дамскую сумочку, которую ей привезли из Лондона, и бросила на землю.        — Я не хочу такой жизни, — промолвила она.

***

      Ландро наконец-то ушли и Силестиан Жаке остался в покое. Мрачные стены камеры, жёсткая лавка для сидения были для него родными и уютными.        — Жюль, ты рад за меня? — прошептал Жаке. — Я всё же наказал твоего душегуба. Знаю, ты осыпаешь меня упрёками, — и Силестиан замолчал.       В соседней камере сидел Виперан. Жаке представлял, как он нервно ломает себе руки и пытается поторговаться со следователем. Но сухим из воды он не выйдет, генерал уже признался в землянке в преступлении, а он, Силестиан, прикрывать никого не будет. Да и вдова с дочерью Ландро не допустят помилования для этого Виперана.       Виперан — мерзавец, затонувший в своей зависти и злобе, не то что он. Он совершил справедливость, воздал за сына по счетам, хоть и ценной своей свободы.       Силестиан закрыл глаза и попытался вспомнить свою жизнь... которой него и не было.       Он не знал ни своего отца, ни матери. Приют, побег, бродяжничество, возвращение в приют, побег... Так прошло всё его детство и юность. Даже слово "друг" Силестиан не знал. Повзрослев, он не остепенился. Шумные попойки днём, девочки ночью — так проходил каждый день. Своих многочисленных подружек Силестиан даже не знал по именам.       Он не ведал другой жизни, не задумывался, для чего он вообще живёт. Жизнь казалась бессмысленной, но лёгкой и быстротечной. Кто-то даже завидовал ему:        — Вот человек живёт: ни забот, ни горя!       Жаке любил места, где редко ступала нога человека. Он мог часами сидеть на пне в лесу и ничего не делать, а только вдыхать свежий воздух. Любил он не спеша прогуливаться по деревушкам.       Гуляя как-то в незнакомой деревне, Силестиан набрёл на похоронную процессию. Несколько мужчин несли неотёсанный гроб, сзади не следовала привычная для сельских похорон толпа плачущих баб.       Жаке тоже не было дела до чужого гроба. Он спокойно прошёл мимо, но не удержался и взглянул на покойника.        — Да это же…! — воскликнул он.       Жаке узнал свою очередную любовницу. Год назад он имел дело с этой молодой и весёлой девушкой, наполненной жизнерадостью.        — Да вот слегла внезапно, — сказали ему мужчины. — Такое в нашей местности не редкость.        — А почему вы гроб несёте? — удивился Жаке.        — А никого у неё не было. Круглая сирота. Сыночек только остался, мальчонке месяц от роду.        — Месяц? — изумился Силестиан.       Он судорожно начал считать, когда последний раз он ложиться спать с этой красоткой. Он пытался вспомнить день, час минуту. И ужаснулся, поняв, что тот младенец может быть его сыном.       Мальчик лежал в колыбели и отчаянно ревел, зовя мать. Бабка-соседка заснула и не слышала крики плачущего ребёнка. Силестиан без стуку вошёл в дом и подошёл к колыбели. Младенец продолжал хныкать.       Силестиан стал разглядывать малыша и пытался отыскать в нём свои черты.       " Фу, какой уродец, — думал он. — Лысый, мелкий, под себя насал, а какой крикливый. Ужас!"       Мальчик кричал на весь дом.        — Хватит ныть! — крикнул Силестиан и покачал колыбель.       Малыш открыл глаза и уставился на Жаке. Силестиан не мог оторваться от блестящих голубых глазок ребёнка, которые были печальны как у взрослого человека. Мальчика протянул ручонки и вдруг крепко схватил палец Силестиана.        — Отпусти, — нахмурился Жаке.       Но мальчик не отпускал. Младенец больше не плакал.       "А он ничего, — улыбнулся он. — Какой пухлый, краснощёкий".       Силестиан должен был идти, он пообещал провести незабываемую ночь одной красотке. Но он не мог сделать ни шагу. Ребёнок не отпускал его.       С младенцем на руках Силестиан вернулся домой.       Силестиан больше теперь не знал, что такое девочки по ночам, а пиво по утрам. Его жизнь наполнилась смыслом. Сын Жюль стал для него тем лучом света, который Силестиан никогда не видывал.       Для мальчика Силестиан был не просто отцом, но и матерью, братом, лучшим другим. Радостями, мечтами, печалями Жюль всегда делился с отцом, он не понимал своих товарищей, которые что-нибудь скрывали от родителей. Мужчина с сыном жили в маленьком городке, Жюлю приходилось за несколько километров ходить в сельскую школу. Силестиан с трудом выжидал долгожданный вечер, когда сынок возвращался домой, и тогда в доме наступал праздник.       Но жизнь Силестиана была отнюдь не беззаботной. Сын пугал его. Жюль отличался от других детей. Ему не нравились пустые потехи и игры, он хотел нечто большего. Жюль мечтал быть полезным людям, он хотел, чтобы им гордился не только отец.       Началась война. Жюль горел страстным желанием, пойти и сражаться за родину. Он боготворил Наполеона и считал его освободителем, несмотря на презрение отца к императору. Но Силестиан не отпускал мальчика.       Между отцом и сыном каждый день проходили ссоры, которых раньше никогда не было.        — Я всё равно уйду на войну, с твоим благословением или нет! — вспыхивал Жюль.       В конце концов Силестиан сдался и благословил сына. Ни дня не проходило, чтобы он не пожалел о своём поступке.       Война закончилась. Солдаты возвращались к матерям и отцам, но про Жюля неслышно было ни слова. Безутешный отец поехал в столицу, в поисках сына. Он нашёл соратников Жюля, они говорили, что сын погиб в битве при Ватерлоо. Но никто не видел смерть Жюля своими глазами, друзья признались, что про смерть Жаке они узнали сами лишь из уст командиров.       Силестиан услышал от солдат о глубокой связи сына с генералом де Ландро. Он надеялся, что друг Жюля всё прояснит, но с маркизом Силестиан так и не встретился: поверенные де Ландро постоянно говорили, что Алексис в отъезде.       Каждый день Силестиан ждал возвращение сына. Он верил, что мальчик жив. Он выдумывал разные отговорки самому же себе: Жюль в плену, он потерял память, он ранен и не хочет быть обузой для отца. Но постепенно вера ослабевала. Разум отчётливо говорил Жаке: "Твой сын Жюль мёртв".       Опустошённый отец не знал, как залечит свои раны. Алкоголь не давал больше ему веселье, женщины были противны. Лишь в густых лесах он чувствовал покой. Силестиан отправился в путь и нашёл своё пристанище в глухой деревушки в самой последней избе.       Однажды в деревни он заметил незнакомого человека. То была уставшая и больная женщина. Силестиан увидел в лице женщины её скорбное одиночество и пустоту. Он позвал её к себе в дом. Женщину звали Ирен. Она жила в соседней деревне, но пожар забрал жизнь у её мужа и детей. Как и Силестиан, она пыталась найти убежище от внешнего мира.       Так она и осталась жить у Жаке. Мужчина и женщина вели маленькое хозяйство, держали птиц. Их дом был приютом для утомлённых путников. Силестиан стал снова ощущать тепло. Мужчина и женщина горячо привязались друг к другу. Ирен стала новым смыслом жизнью для сокрушённого отца, а Силестиан для безутешной женщины.       Когда люди говорили ему:        — Ваша жена...       Силестиан терпеливо перебивал их и говорил:        — Она мне не жена.        — То есть ваша сестра… — поправлялся собеседник.        — Она мне не сестра, — отвечал Силестиан. — И даже не подруга. Ирен — мой ангел.       Ангелом с небес всегда называл женщину Жаке. Он не чувствовал к ней ни платоновской любви, ни братской. Силестиан не знал кем для него стала эта женщина. "Ангел" — только так он отзывался об Ирен.       Путники, забрёдшие к Жаке и Ирен на ночь, были частым делом. Никому не отказывали добрые люди. Однажды к ним пожаловал генерал, который проездом пересекал их убогую деревушку. Хозяева приняли и его. Генерал оказался любителем поболтать. Слово за слово и мужчины заговорили о войне.        — Если бы вы знали, сколько тайн на самом деле скрывается, — вздохнул приятный собеседник. — Взять к примеру сына генерала де Фуркада, который, так сказать, умер бравой смертью. Предателем на самом деле он был. Разгадал его тайну пятнадцатилетний мальчишка Жюль Жаке...       Силестиан вздрогнул, услышав имя своего сына, и замер. А генерал словно не замечал изумления на лице собеседника.        — Только вот поймать предателя мальчик не смог, — сокрушённо произнёс генерал. — По глупейшей ошибке его застрелил маркиз де Ландро.       И вдруг мужчина хлопнул себя по лбу.        — Что я делаю? Это государственная тайна. Никому не слова!        — Жюль Жаке мой сын, — прошептал Силестиан.       На лице генерала воцарилось потрясение. Он стал засыпать мужчину вопросами, но Силестиан не верил его удивлению. Он разгадал план Виперана. Он понял, почему генерал оказался в его доме.       Жаке больше не мог жить спокойно. Признание Виперана оставляло его ни на минуту. Как только Жаке начинал думать о сыне, то с каждой минутой злость к маркизу Ландро росла в геометрической прогрессии. Он начинал бредить проклятьями о Ландро, мысли о мести стали самыми главными. Не прошло и трёх дней, и Силестиан Жаке согласился на убийство.       Только Ирен оставалась преградой для заветной мечты. На коленях она умоляла любимого и родного человека одуматься, но её слова оставались неуслышанными.       Жаке хотел только одного — страданий Ландро. Он желал забрать жизнь у его дочери и жены, но Ирен смогла убедить сожителя не убивать невинных. Однако оставить Алексиса в покое Силестиан не мог, месть стала частью его жизни. Первое покушение обратилось в неудачу, и тогда Жаке решил, что он должен оборвать малодушному жизнь, смотря ему в глаза.       Но Алексис не просил на коленях пощады, он не проявил ни капли трусости, в которой его обвинял Жаке. Мучина видел искреннее раскаяние в глазах Ландро, он понял, почему Жюль считал Алексиса своим другом. Но простить Силестиан не мог. Боль оказалась слишком сильной, не слушая крики любимой женщины, он выстрелил.       Силестиан ликовал, он свершил то, ради чего жил. Он выполнил предназначение небес. Но желанного покоя он не ощущал. Силестиан не понимал, почему он не чувствует себя счастливым...       ...Ирен ушла. Она не могла видеть убийцу.       Год назад Ирен вернулась. Она отыскала любимого в другом конце страны, в маленькой землянке, в которой он прятался от света подобно кроту. Ирен заклинала Жаке покаяться, но Силестиан не чувствовал себя виноватым. Он считал себя героем. И тогда Ангел покинула его вновь. Оставив его в полном одиночестве.        — Жюль, ты рад за меня? — проговорил Жаке. — Я воздал за грехи этому подонку.        — Ирен, мой ангел, жаль, что ты не разделяешь моего счастья, — обратился он к женщине, которую любил. — Как жаль.       Силестиан подошёл к окну и взглянул в него. Он увидел зачуханный тюремный двор вместо привычных дубов и берёз. Это была горькая плата за заветную цель.        — Ангел, помнишь нас домик? — заговорил старик сам с собой. — Как же нам хорошо тогда жилось.       Но прошлое остаётся позади. Ирен не вернуть, как и умершего сына.        — Я лишился двоих единственных дорогих мне людей, — шептал старик. — Алексис Ландро отобрал сына, а...       Он не мог говорить, но слова сами вырвались у него с языка:        — А Ирен, своего ангела, потерял я сам. А мог бы и не терять...       Свет из окна прямым лучом падал на пол. Силестиану казалось, будто тени людей играют в нём. Он пытался разглядеть в лучах тень Жюля, как когда свои родные черты в голодном младенце. Но ничего не находил.        — Кто этот судья, который покарал меня когда-то давно? — неожиданная мысль возникла у Жаке.       Силестиан снял с себя рубашку и разорвал её. Связал клочья рубашки с тюремной простынёй и крепко заявязал на тюремной решётке.        — Жюль, я скоро тебя увижу.       Старик нацепил верёвку на шею, слеза пробежала по его щеке.        — Прости меня, Ангел, это я разрушил наш маленький уютный мирок.       Бездыханное тело висело на самодельных верёвках. За стенами тюрьмы бурлила жизнь. Охранники молча и терпеливо проходили вдоль камер для подозреваемых в преступлениях, никто не соизволил заглянуть в окошку дверцы.       Лишь под дверями тюрьмы ходила странная женщина, облачённая в чёрный плащ. На лице у женщины застыла горькая печать безумия. Голова её тряслась, руки дрожали, она была не в себе. Женщина просила охранников тюрьмы увидеться с арестованным Жаке, но никто посторонним не разрешал входить в следственный изолятор.

***

      Шум и брань, бабьи крики, возгласы торговцев, ребятня, сующаяся под ноги, — рынок жил своей обычной мирной жизнью. Никого из торговцев и покупателей не волновало, что где-то поблизости сейчас оборвалась чужая жизнь. Да и кого это вообще волнует?       Экене с большой корзинкой в руке рассматривал базарную жизнь, весёлую и забавную. Две женщины не поделили морковку, теперь их не могут разнять пятеро мужчин. Пятилетний карапуз упрашивает маму купить ему какое-то колесо для телеги. Вот зачем малышу колесо, лучше бы просил маму купить полезную игрушку? Девушка хочет поторговаться с мясником и строит ему глазки, а мясник, увлечённый красивой девушкой, не замечает, как собака соседнего торговца украдкой ворует колбасу с прилавка. Отец-лавочник отлучился и попросил за товаром присмотреть сынишку, а парнишка тут же убежал к приятелям.       Экене послан был на рынок за едой для дома. Дэвид любит ссылаться на больницу и уходить от своих обязанностей, а Пьер прямо заявил ему: "Я хочу увидеться с Софи. Так что покупка еды ложиться на твои плечи".       Торговые лавочки выстроились во множество рядов, кажется, что везде царит одна весёлая и бурная жизнь. Но это не так. Экене знает, что рынок разделён на несколько зон. В первых продают самый лучший и красивый товар, здесь закупаются слуги аристократ. Во вторых ищут товар простые горожане и крестьяне, ну и жадные скряги. В третьих рядах самые некачественные продукты и вещи, только бедняки ходят здесь. А кругом рыщут попрошайки.       Экене был несколько раз на рынке, он знает его жизнь. Экене заполнил корзинку доверху различной едой, но не для себя и друзей он всё это накупил. Его тут же окружили голодные детишки, которые хотели есть. Экене не мог отказать им. Он зашёл в последние ряды рынка, где бродили одни лишь нищие. За рынком сидели такие же голодные бродяги. Экене ходил между них и раздавал кому еду, кому давал деньги.        — Можно ещё хлеба! — кричал какой-то мальчишка.        — Помогите мне! — говорила старуха.        — Постой, не дай помереть мне с голоду! — какой-то мужчина схватил его за штаны.       Экене обернулся и остолбенел. Жизнь стремительно пронеслась у него перед глазами. Сестра, отец, мама — восстали у него в памяти. Давнозабытая ярость вспыхнула на лице Экене. Он увидел Генри Фикса.       Но это был не тот Фикс, которого знал Экене — могущественный и безжалостный.       Фикс постарел лет на двадцать. Он лежал на земле, облачённый в тряпку, намотанную на теле. Рядом лежала трость, левая нога Фикса была странно согнута, будто сломана. Лицо его заплыло в нескольких фингалах, кожа и кости оставались от некогда привлекательного мужчины.        — Дай поесть! — прошептал Фикс, он не узнал Экене.        — Как вы оказались в таком положении? — спросил Экене, стараясь сдержать злость, а сам глядел на палку и мечтал забить ею Фикса на смерть.        — Во всём виноват мой неблагодарный сынок, — вздохнул Фикс. — Как я его любил, как баловал! А он меня за отца не считал. Когда умерла его мать и моя ненаглядная жена, то он, бесчувственный, бросил своего родного отца и убежал жить к тётушке в другой город. И вот три года назад, повзрослевший и сильный, он вздумал явиться! Он выгнал родного отца из его же дома! Заявил, что теперь хозяин он и он сам воспитает младших братьев и сестру, а отцу, который не чаял в нём души, купил билет в один конец из Нового Орлеана до Марселя, вручил 500 ваших франков и затолкнул в трюм корабля!        — Какой у вас ужасный сын, — наигранно охнул Экене. — Но как же вы оказаться в нищете?        — Со мной оказались какие-то разбойники, — продолжал вздыхать Фикс, решив, что нашёл прекрасную жилетку, чтобы выплакаться. — Как только я вступил на французскую землю, они напали на меня и украли у меня всё: деньги, документы, вещи, даже одежду забрали за исключением подштанников. — Фикс замолчал и мечтательно произнёс. — Совсем недавно я жил в великолепных владениях, я был уважаемым плантатором! У меня было всё: деньги, уважение, власть, негры-рабы! А теперь в кого я превратился? А мой душевнобольной сын, мало того, что выгнал меня из родной страны, так и заявил, что не намерен идти по стопам своего любящего отца и отпустит всех негров на свободу! Вот придурок!       Фикс запнулся и с опаской покосился на Экене, догадавшись, что взболтнул лишнее.        — Помоги! — протянул он взволнованно руку. — Не дай помереть с голоду.       Экене подошёл к Фиксу и спокойно спросил:        — Вам лучше деньги или еда помочь, масса Генри?       Генри Фикс вытаращил глаза и внезапно подпрыгнул на месте. Он попятился к стене за своих двоих ногах, забыв о палке.        — Ты кто? — забормотал он.        — А вы разве меня не помните? — лукаво спросил Экене, надвигаясь на Фикса. — Ах, да! Таких как я и моя сестра у тебя тысяча, но ты у меня один. Тебя я хорошо запомнил.       Из груди несчастного вылез какой-то хриплый крик:        — Ты брат Мейкны?        — Угадал, — усмехнулся Экене.       Фикс попятился назад, но дальше была только голая стена. Он забегал глазами, стараясь найти хоть какую-нибудь помощь, но никто не собирался ему помогать.        — Дай мне всё объяснить, — залепетал бывший рабовладелец.        — Что именно ты объяснишь? — прорычал Экене. — Почему ты убить моих родителей и сестру или почему ты такой трус?       Фикс раскрыл рот, но мощный удар выбил у него почву из под ног. Бродяга захрипел, и комок крови вылетел у него изо рта. Экене поднял Фикса и поставил его к стене.        — Давай объясняй, я внимательно слушаю! — проревел он.       Но Фикс молчал.        — Где твоя смелость? Где твоя власть? Где твоя честь?       И второй удар обрушился на Фикса. Но Экене не давал ему расслабляться и снова поднял и поставил на ноги.        — Я любил твою сестру, — промычал Фикс. — Во всём виноваты Джек с Хантом и Тил. Я не хотел, но они меня заставили.        — Да-да-да, — прошипел Экене. — Какой-то мальчишка, слабовольный надсмотрщик и собственный раб заставили тебя... Верю-верю.       Экене в третий раз ударил его. Фикс упал и тяжело задышал. Голова у него раскалывалась, он начинал переставать понимать, где он находиться и с трудом стоял на коленях.        — Пощади, — прошептал он из последний сил.        — Зачем? Разве вы слушали мольбы моих близких? — задал он вопрос.       Но не получил ответа.        — Я любил твою сестру, — пытался оправдаться Фикс. — Не проходило ни дня, чтобы я не вспоминал её и не плакал по ночам от тоски.       Экене во второй раз поднял Фикса. Лицо того было рассечено, он едва держался на ногах. Удары и страх сломили его и лишили сил. Но Экене было всё равно, он схватил убийцу отца, матери и сестру за горло и поднял на воздух. Экене вспомнил тот день, когда он хотел отомстить этому мерзавцу, забравшему жизнь его самых близких людей, но благодушный Шарль не позволил ему совершить убийство. Вот сейчас настал тот день, когда никто не помешает расквитаться ему по счетам. Фикс задыхался. Из последних сил он умолял о пощаде, лепетал прощения и признания в любви к Мейкне.        — Как же ты жалок, — с презрением произнёс Экене.       Он не испытывал к Фиксу больше ненависти, только неудержимое и нескрываемое отвращение оставалось у него.        — Я хочу уничтожить тебя, — сказал он. — Но не стану. Не собираться марать руки об такое ничтожество.       Экене отпустил его, и Фикс камнем рухнул вниз.       Он презрительно взглянул на того, кто несколько лет назад хвалился перед ним своей силой и могущественном, забрал у него самое ценное, а сейчас валяется у него в ногах и просит пощады. Экене порыскал в корзине и бросил Фиксу кусок хлеба.        — Жри.