Звёзды смотрят вниз

Закат Винсент встретил лёжа в постели. Неделя выдалась солнечной и тёплой. Подавленный, Винсент прятался от нестерпимо яркого отвратительного света за толщей плотных штор. Лишь к вечеру он откидывал покрывало, поднимался на ноги, позволял Эхо привести себя в порядок и спускался к ужину. Он играл свою привычную роль и тщился не выходить за её рамки, но внутреннее напряжение сковывало. Слишком многое не поддавалось контролю. Слишком многое висело на волоске. Винсент повернулся спиной к окну. Цвай сидела, прислонившись к изголовью постели и поджав под себя ноги. Она гладила Винсента по волосам. Полчаса назад ушёл Лео. Чёртов мальчишка быстро смирился со своей участью Глена и свыкся с ролью господина. Он больше не выказывал должного уважения при разговорах с Винсентом, в тоне его зазвучали повелительные нотки. Их взаимодействие походило на игру. Винсенту нравилось сбивать его с толку завуалированной иронией. Мальчишка тушевался, путаясь в иерархии их отношений, а потом отвечал с двойной напористостью, и теперь уже Винсент чувствовал себя обезоруженным. Как жаль, что Лео принадлежит Элиоту, ведь он, должно быть, чрезвычайно красив раздетым, пылающим тщетно сдерживаемыми, хлещущими через край чувствами. Но чужое Винсенту не нужно. — Тебе не следует так просто отпускать его, — сказала Цвай. — Он выболтает всё младшему Найтрею, и нам несдобровать. — И что же ты предлагаешь? — лениво спросил Винсент. — Запереть его где-нибудь, — пожала она обнажёнными плечами. Она была нага, только край простыни укрывал её колени. — Не спускать с него глаз. Я могу следить за ним. — Он твой господин, — ответил Винсент. — И мой тоже. Поэтому умолкни и делай то, что тебе говорят — не больше. — Мой господин только ты, — горячо возразила она. Он не ответил и повернулся на другой бок. Сквозь шторы пробивались узкие полоски розовато-золотого света и ложились на пол неровными линиями. Протянув руку, Винсент взял с прикроватной тумбы, пересечённой одной такой линией, письмо и взломал печать. — От кого оно? — спросила Цвай и, прижавшись грудью к его спине, заглянула через плечо. — Ты второй день его мусолишь, никак не прочтёшь. — От бедной умирающей мисс Ады, — ответил Винсент. Он развернул письмо; комната на мгновение наполнилась тихим бумажным шорохом. Лист был испещрён красивыми витиеватыми буквами; строчки ровные, завитушки длинные. «Мистер Винсент, мой дорогой друг! Ваша обеспокоенность моим самочувствием греет мне сердце. Спешу уверить вас: со мной всё хорошо. Доктор настроен на хороший исход. Мой кашель становится всё реже, а крови теперь совсем мало. Простите мне столь нелицеприятные подробности, но я не хочу, чтобы вы беспокоились обо мне слишком сильно, ведь я скоро встану на ноги. Возможно, нет никакого проклятья? Доктор считает, что наша болезнь — просто стечение обстоятельств, не более. К сожалению, я не осведомлена о самочувствии леди Шерон — мне не говорят, что с ней. Мне вообще ничего не говорят — чтобы не волновать. Я так благодарна вам за ваши рассказы о Серебряном Тысячелетии! Я вижу будто наяву хрустальные башни, вечнозелёные луга, сады с экзотическими для нас деревьями и всё то, что вы описали. Ах, волшебство, самое настоящее! Оно куда реальней нашего «проклятия». Как бы я хотела оказаться в Хрустальном городе вместе с вами. Прошу вас, мистер Винсент, уважьте меня надеждой. Мы ведь побываем там однажды. Правда? Вместе. Как себя чувствуют ваша сестрица и Элиот? Надеюсь, с ними всё хорошо. Доктор сказал, что острова славятся своей медициной, тайны которой никто до сих пор не может постичь. Хорошо бы Элиота и мисс Ванессу вылечили». Письмо оказалось длинным. Мисс Ада выплёскивала на бумагу всё, что приходило ей в голову — даже то, о чём Винсенту как человеку постороннему знать не полагалось. Неизменно она рассыпалась в извинениях, а потом вновь погружалась в воспоминания и описания. Не дочитав письмо, Винсент смял его и бросил на пол. Повернувшись на спину, он уставился в потолок, рассеянно слушая ехидные замечания Цвай. «Неужели проклятья действительно не существует?» — думал он, утопая в вязкой полудрёме. Если врач мисс Ады прав, Элиот вне опасности. Как только он проявит первые признаки болезни, врачи Серебряного Тысячелетия осмотрят его, назначат лечение, а после они вернутся восвояси. Никаких ритуалов. Никаких сделок с дьяволицами. Ничто не будет, как прежде, ведь у Баскервилей — новый глава, но с этим Винсент знал, что делать. Он в определённой степени властен над людьми, но против болезней он бессилен. Он с неохотой сел в постели, с чувством потянулся, широко зевнул и велел Цвай подать ему костюм. Одевшись, он стал застёгивать пуговицы сюртука, пока Цвай мягко причёсывала его гребнем. — Будь здесь, — велел он и, поправив широкие манжеты сорочки, вышел в коридор. Лео он отыскал в покоях Элиота. В наэлектризованном воздухе повисло напряжение. Стояла тишина. Элиот лежал на кровати на боку, положив под голову руку, и, хмурясь, смотрел в окно. Солнечный свет стекал по его спине и разливался по покрывалу. Лео сидел на полу спиной к двери, ссутулившись и обложившись книгами. Он обернулся на звук шагов. — Я украду твоего слугу на пару слов, — сказал Винсент. — Какого чёрта? — мгновенно вскинулся Элиот, приподнимаясь на локтях. — Своих слуг дёргай! — Я ненадолго, — сказал Лео, выползая из импровизированной книжной крепости. Элиот в ответ лишь фыркнул, лёг обратно и вновь отвернулся к окну. Пропустив Лео, Винсент закрыл дверь и прислонился к ней. Какое счастье иметь брата благородного, неспособного опуститься до подслушивания. К нему можно без опаски повернуться спиной. — Чего тебе? — спросил Лео. Он был крайне раздражён. Встал в пол-оборота, скрестил руки на груди, опустил голову, закрываясь волосами. Уголки его губ чуть подрагивали. Оказывается, они были удивительно похожи с Элиотом в те редкие моменты, когда Лео не прятался за маской вежливости и добродушия. — Милые бранятся, только тешатся, — ответил Винсент избитой фразой. Он улыбался. Весело быть свидетелем юношеских ссор. Какие они ещё незрелые максималисты. Думают, что ругань или напряжённое молчание на что-то повлияют. — Вы понимаете, о чём я… господин. — Это не твоё дело. Надо же, смутился, — а ведь смутить его очень тяжело, Винсент неоднократно пробовал за эти две недели, — но быстро взял себя в руки, улыбнулся даже. И следа не осталось от гнетущего раздражения. До чего же ловко он маскировался! Совершенная мимикрия. Или просто поразительная отходчивость? — Ты прячешь свою злость или больше не злишься? — спросил он напрямик. Кажется, он озадачил Лео своим вопросом. — Я не злюсь. Почему ты… вы… что за вопрос? Винсент запрокинул голову, прижимаясь затылком к двери. — Мне непонятна и интересна отходчивость. Совсем как королеве Нехелении — чувство страсти, любви и закономерного её продолжения — одиночества. — Просто вы тяжеловесны в плане эмоций, — ответил Лео беззаботно, словно рассказывал заинтересованному слушателю особенность строения амфибий. — И злопамятны. А я нет. — Легко вспыхнуло, легко погасло, да?.. Заложив руки за спину, Лео повернулся к Винсенту в ожидании. Винсент молчал. Внутри зашевелилась тревога. Давать ребёнку, столь болезненно привязанному к умирающему человеку, призрачную надежду на спасение слишком жестоко. Лео живёт, закованный в цепи ожидания, — ждёт полнолуния для ритуала, ждёт расплаты, ждёт смерти Элиота. Он плохо спит по ночам и часто выскальзывает в гостиную — посидеть в окружении высоких хрустальных стен и полюбоваться на дрожащее пламя свечей. Темнота стала пугать его. И знать, каково это — жить в предчувствии скорой смерти дорогого человека, Винсент не желал. Ему хватало гнетущего чувства вины, сросшегося с ним и ставшего его второй кожей. На лестнице послышались торопливые шаги. Мальчик-слуга проворно взбежал по ступеням, цепляясь руками за перила, остановился, завозился, развязывая алую тесьму, скрепляющую два конверта. Один конверт он с широкой улыбкой протянул Винсенту, а второй оставил при себе и вихрем промчался этажом выше — туда, где располагались покои Оза, Гилберта и Ванессы. Винсент перевернул письмо. Почерк на конверте был ему незнаком, но в графе «Отправитель» стояла фамилия Безариусов. Похоже, мисс Ада всё же поторопилась с выводами, и болезнь решила взять своё. Он сломал печать, достал лист бумаги, пробежался взглядом по его содержанию. Письмо было кратким и сжатым. Гувернантка под диктовку кормилицы мисс Ады, проведшей с ней в качестве няньки всё время её болезни, сообщала: первого дня нынешней недели мисс Ада в мучениях и агонии отошла в мир иной. В бреду просила обязательно послать весточку мистеру Винсенту Найтрею с пожеланием привезти ей засушенных заморских цветов. Винсент опустил письмо. В мыслях царила пустота, только крошечная мысль билась о внутренние стенки черепа. Мысль: «Ада Безариус умерла». «Ну и что? — думал Винсент, сжимая в руках письмо. — Она никогда мне не нравилась». Шумная, простодушная, даже простецкая — как деревенщина, наивная, глупая, зацикленная на оккультизме дурочка. — Над чем ты смеёшься? Винсент взглянул на Лео и лишь тогда понял, что действительно трясётся от беззвучного смеха. До чего же смешно, в самом деле. Ада Безариус мертва! Раздражающее ослепительное солнце, выжигающее глаза своим светом, наконец-то зашло, наступила ночь — на этот раз навсегда. Смех ушёл куда-то внутрь, оставив горечь на губах. Винсент поднял голову и встретился взглядом с глазами Оза. Тот спускался по лестнице, держась рукой за перила, а позади него шёл Гилберт. Он курил, и за ним шлейфом стелилась дымная полоса. Оз остановился на лестнице, вперив взгляд в Винсента. Жгучая зелень его глаз болезненно напомнила о свежей весенней зелени глаз мисс Ады. — Она писала о тебе, — сказал Оз. Стоя на лестнице, он облокотился о перила и сцепил пальцы в замок. — Много интересного. А теперь она умерла. Тебя это хоть каплю тронуло? — Оз. Гилберт положил ладонь на его плечо. Оз не отреагировал. Он смотрел на Винсента, улыбался, будто поддерживал светскую беседу о погоде или о скачках, но на дне его глаз плескалась ядовитая злость пополам с обидой. Мисс Ада умерла, а её бедный брат не смог её защитить. Его не было с мисс Адой долгие десять лет, и теперь его не было с ней в момент смерти. Он искал кого-то виноватого и отчаянно нуждался в определении источника всех своих горестей. Винсент читал его, как раскрытую книгу. Вот только не желал становиться мишенью Оза. — Возвращайся к Элиоту, — бросил он Лео, оттолкнулся от двери и пересёк коридор. Поднимаясь по лестнице мимо Оза, он чувствовал колкость шипов его горя. Нет, не Лео владел искусством мимикрии, а Оз. Лео — закрытая на семь замков тёмная шкатулка, но во многом он честнее и живее Оза. А Оз — это маска. Где кончается маска и начинается Оз? Он не даёт волю своему горю. Смог бы Винсент совладать с собой с таким совершенством, узнав о смерти Гилберта? Он толкнул дверь и вошёл. В покоях было сумрачно — окна выходили на теневую сторону башни. В одиночестве Ванесса сидела у туалетного столика и причёсывала свои короткие непослушные волосы. На ней были тёмные брюки и белоснежная блуза, у горла сколотая сапфировой брошью. На правой руке тускло поблёскивало кольцо с синим, непохожим на сапфир, камнем. Ванесса увидела Винсента в отражении зеркала, но не повернулась к нему. Она гневливо поджала губы, продолжая упрямо скользить гребнем по густым сильно вьющимся прядям. — Ты зря обрезала волосы, — сказал Винсент, прикрывая за собой дверь. — Меня не волнует твоё мнение, — ответила Ванесса, не глядя на него. — Покинь мою спальню. Тебе нельзя здесь находиться. — Мы не в Риверре. Здесь иные порядки. Где твой слуга? — Ушёл в сад за цветами. Винсент подошёл к ней, дотронулся до её плеча. Ванесса порывисто сбросила его ладонь и вернулась к прерванному занятию. Она не спрашивала о цели его визита, и Винсента это устраивало. Он мог бы пойти к Макото, но взгляд её зелёных глаз станет для него кислотой. А Ванесса — она не такая, как Ада. Она — комок терновых лоз. Сухие ветви и острые шипы, давящие на кожу, вспарывающие её до крови, до боли. Винсент вновь дотронулся до неё — положил ладони на плечи, сжал, сминая в пальцах рукава. Ванесса напряглась, но не оттолкнула его рук. Тогда он наклонился; от её кожи пахло розами. Он прижался губами к её шее, не сводя взгляда с отражения. Что-то в Ванессе было не так. От неё пахло иначе, и розы лишь приглушали этот естественный аромат её тела. Её взгляд был взглядом чужих, незнакомых глаз, полных не досады и презрения, а… желания? Да, так смотрят женщины уверенные, давно нашедшие себя. Но ведь Ванесса всегда, сколько Винсент её помнил, была запутавшейся в себе и потерянной. Что изменилось? Он сдвинул ворот её блузы и замер, глядя на алеющее пятно у ключицы, — след долгого поцелуя. Сестрица-ханжа поддалась экзотическому шарму и позволила себе вкусить запретных удовольствий? Винсент видел в отражении, как похолодел его взгляд. Ему не привыкать к попользованным женщинам, но Ванесса всегда была для него нетронутой розой в саду среди сорняков. Он не прикасался к ней сам и не ждал, что к ней прикоснётся кто-то другой. Винсент жадно ухватился за проблеск слепой ревности, разжигая это тёмное пламя и позволяя ему заполнить себя, испепеляя щемящую пустоту. Он ведь знал, что мисс Ада умрёт. Но оказался не готов и теперь, словно последний глупец, искал спасения от чуждых ему чувств. — Я полагал, вы блюдёте чистоту плоти, как полагается леди, — сказал Винсент, касаясь кончиками пальцев ключицы Ванессы. — Я не была с мужчиной, — ответила она — слишком запальчиво, слишком прямо для той, кому должно быть всё равно на его мнение. — Неужели с женщиной? — шепнул Винсент ей на ухо, и щёки её вспыхнули румянцем. Он развернул Ванессу к себе и, опустившись перед ней на колени, поцеловал. У неё оказались мягкие, но неподатливые губы, и целовала она так, будто чувствовала себя победительницей в ведомой только ей одной игре и хозяйкой положения. Пусть тешится мнимой властью, ведь Винсент всё равно подчинит её себе. Ещё одна никчёмная женщина, поведшаяся на его фальшивое обаяние. Ещё одна дурочка. Такая же, как мисс Ада, до самого конца в него влюблённая и верившая, будто нелепые её чувства взаимны. Винсент развёл её ноги в брюках, и в тот же момент она соскользнула со стула, садясь на его бёдра и толкая его спиной на пол. Винсент с ясностью ощутил вдруг, как ситуация выходит из-под контроля. Жар дыхания, бессвязный неразборчивый шёпот, неловкая возня в попытках стащить мешающиеся брюки — всё это сбивало с толку. Винсент оказался вдруг в незнакомой доселе пассивной роли. Он ожидал от Ванессы стыдливости, неподвижности и взгляда в потолок, а оказался затянут в водоворот эмоций. Он видел над собой залитое золотом и багрянцем вечерней зари обнажённое тело, чувствовал его жар, и казалось, будто в руках он держит чистое трепещущее пламя, опаляющее плоть. Когда Ванесса опустилась вниз, прижимаясь щекой к его груди, Винсент обнял её голые плечи — не из нежности, но из желания удержать ускользающую реальность. Ведь всё это время ему чудилось, будто они не одни и будто у левого бока лежит нагая, горячая, живая мисс Ада. Винсент чувствовал её дыхание на щеке, прикосновение её пальцев к виску и был уверен, что вздумай он повернуть голову, то увидел бы россыпь золотых локонов. Отдышавшись и уняв бешеное сердцебиение, Ванесса поднялась. Природная стыдливость взяла верх — Ванесса торопливо вдела руки в рукава блузы. Всё было… не таким, не как обычно. Ванесса словно раздробила камнем кандалы на лодыжках и, легконогая, помчалась вперёд. Она дышала жизнью. Появилось отвратительное чувство, не поддающееся объяснению. Должно быть, так чувствует себя грязь, если разбавить её чистой водой. — Ты ничего не спросишь, сестра? — А ты ответишь честно на мои вопросы? — ответила Ванесса. Она уже оделась, но блузу застегнула небрежно и неаккуратно, и эта небрежность в её теперешнем облике была само очарование. — Ты сомневаешься в моей искренности? — Ты лицемерный лживый ублюдок, — выплюнула Ванесса, но как-то беззлобно, будто бы смирившись с констатированным ею фактом. — Я знаю тебя. И не жду искренности. Потому не стану ни о чём спрашивать. И будь добр — избавь меня от тех пустых сказок, коими ты потчуешь своих потаскух. Она зашлась в кашле. Прижав платок к губам, она склонилась над туалетным столиком, упёрлась в него свободной рукой. Плечи её дрожали. Под звуки её кашля Винсент стал одеваться. Из кармана жилета выпали часы на цепочке, он вложил их обратно. — Дело в проклятии? — спросил он, когда кашель стих. — Из-за него ты… такая? — Какая? — хрипло спросила Ванесса. — Окрылённая. — Если ты думаешь, будто смерть способна окрылять, то ты глупец, — ответила она. — Ты никогда не обладала особой волей к жизни. — Я тоже была глупа. Повисла тишина. Несколько раз её нарушали кратковременные вспышки хриплого кашля, но вскоре всё смолкало. Ванесса отняла ото рта платок, обильно испачканный красным, бросила его на туалетный столик и, достав из кармана новый, стала аккуратно промокать им уголки губ. — Ты встречал когда-нибудь человека, близкого тебе по духу? — Да, — ответил Винсент, вспомнив Лео. — Встречал. Уж не влюбилась ли ты в свою близкую по духу благодетельницу, милая сестрица? Бросив взгляд через плечо, она фыркнула. — Ты ещё больший глупец, чем я предполагала. — А ты разве нет? — Винсент подошёл к туалетному столику, потрогал указательным пальцем баночки и флаконы, стоящие на нём. — Ты герцогская дочь. Свою честь полагается беречь для супруга. — Мне двадцать семь лет, — ответила Ванесса, откладывая платок. — Не думай, будто замужество меня тревожит. Особенно теперь, когда я знаю, что не доживу до зимы. Но я хочу, чтобы ты кое-что знал, — она обернулась к нему. — Мы были здесь вместе не потому, что ты очаровал меня своими речами, манерами и красотой. А потому, что я знаю чудовище, скрывающееся под твоей личиной. — И чудовищу ты отдалась? — Винсент коснулся кончиками пальцев видневшихся из-под ворота блузы ключиц. — Да. Чудовищу. Винсент гладил пальцами изгиб её шеи и силился удержать себя на месте, а не сорваться прочь из этой утонувшей во мраке комнаты. Его обвели вокруг пальца. Он чувствовал себя раздетым, и если телесная нагота нисколько не пугала его, то нагота душевная вынуждала обмирать от страха. Он не был готов обнажиться перед кем-то, а Ванесса сама без спросу сорвала все покровы и вот так просто и прямо заявила, мол, пожелала то, чего убоялись бы другие. Винсент понял вдруг, что безбожно запутался. Развернувшись, он пошёл прочь, но на пороге не выдержал и оглянулся в расчёте увидеть полный тоски взгляд, направленный себе в след. Но Ванесса спокойно причёсывала свои спутавшиеся волосы и будто позабыла о Винсенте. Она начинала раздражать. В своих покоях Винсент обнаружил Эхо (или ещё Цвай?) спящей на краю постели. Смятое письмо лежало там же, где Винсент его бросил — на полу, у ножки тумбы. Винсент поднял его и расправил. Потом он засветил лучиной свечу и, устроившись с ней у окна, стал перечитывать письмо. На сей раз он дочитал до конца. Заканчивалось оно следующими строками: «С надеждой на скорейший ответ и нескорую, но долгожданную и неминуемую встречу, искренне ваша Ада. P.S. Прошу у вас снисходительности к моим маленьким капризам. Но не будете ли вы столь любезны собрать для меня тех цветов, что растут в саду у дворца, засушить их и привезти с собой? Они станут почётным украшением моей комнаты». Теперь уже — могилы. Винсент опустил письмо, откинулся назад и прикрыл глаза. Сквозь смеженные веки он видел дрожащие золотые тени. Лучше бы мисс Ада умерла, не оставив после себя в его душе ни капли эмоций. Как жаль, что ему не всё равно. Как жаль, что в один-единственный миг всё стало слишком сложно. Ведь Ванесса тоже умирает. А Винсент не отдаст за неё свою жизнь. Его жизнь ему не принадлежит. Ванесса умрёт, как умерла мисс Ада. Она не станет ни о чём просить. Она даже не позовёт никого к своей постели — разве что Элиота. Его она всегда любила больше остальных братьев и заслуженно. А может, и Элиота не позовёт, и слугу прогонит. И будет умирать в одиночестве, захлёбываясь кровью и обмирая от боли. Винсент смял письмо в кулаке и прижался лбом к ребру ладони. Куда-то делся вдруг его талант привыкать к любым условиям, вживаться в любую роль. Искусство мимикрии дало сбой. Он был хлипким кораблём в штормовом море, и море — злое, жестокое, беспощадное, — не проявит снисходительности. Море уничтожит его.