Звёзды смотрят вниз

Рассвет был темен и тревожен. Ванесса лежала, укрытая лёгким покрывалом, и смотрела в серый потолок. Ночная рубашка пропиталась потом и неприятно липла к телу. На лбу выступила испарина; Ванесса отёрла её рукой. Сердце бешено колотилось в груди. Перед внутренним взором стояла картина ночного кошмара: бесконечный мрачный лабиринт, всюду пыль и паутина; умирающие братья — один за другим. Самым последним умирал Элиот. От уха до уха горло пересекал алый росчерк, и из раны пульсирующими толчками текла кровь. А Винсент стоял рядом и улыбался. Сколько презрения было в его улыбке… Ванесса повернулась на бок, зашуршали простыни. Небо за окном было серым и тоскливым, как в день их прибытия в это место. Уснуть не получалось, мысли неизбежно возвращались к Винсенту. Перед лицом беды, постигшей семью, он сохранил свою отчуждённую отстранённость. Они с Гилбертом никогда не любили их, родных детей отца. Неблагодарные ублюдки. Им дали всё: кров, достаток, образование, титул. Но Гилберт предал их, сбежал из семьи, унося с собой фамильную ценность — Ворона. Трус. А Винсент просто презирал их всех. Ванесса старалась оградить Элиота, как самого младшего в семье, от влияния этого отвратительного человека. Если бы только Элиот слушал, что ему говорят! В детской наивности своей он полагал, будто фамилия Найтрей равнозначна благородству её носителя. Но Винсент, безродный мальчишка с улицы, понятия не имел о дворянской чести. Он мог запачкать Элиота, втянуть в свой мир лжи и фальши. И назад дороги уже не будет. Всюду паутина. Кровь. Хруст стекла. Хруст костей. Крик боли. Ванесса вздрогнула и открыла глаза. Она увидела над собой чужое лицо, рывком села, вжимаясь спиной в изголовье кровати, а рука нырнула под подушку в поисках кинжала. Харука со смехом выставила перед собой раскрытые ладони. — Вас не застать врасплох, — сказала она. Ванесса выдохнула и огляделась. Ни крови, ни стекла, ни перемолотых костей. Она в спальне, в окно лукаво заглядывает солнце, воздух полнится птичьими трелями. Обнажённый клинок скользнул в ножны, а ножны отправились обратно под подушку. — Что вы здесь делаете? — Прошу меня простить, — ответила Харука. Она сидела на краю постели, одетая в белую блузу, брюки и высокие сапоги. Она улыбалась, и глаза её искрились весельем, как у нашкодившего мальчишки. — Я не хотела вас пугать. Видите ли, я собиралась предложить вам составить мне компанию — в это время я объезжаю верхом северную пустошь. Погода нынче чудесная. Погода и впрямь была хороша. Впервые за прошедшую неделю выглянуло солнце, растворяя повисшую в воздухе липкую серость. Нахальство Харуки раздражало, но предложение звучало соблазнительно. Стены дворца давили на Ванессу и навевали мысли о близости смерти. Недомоганий она не чувствовала — пока что, — но произойти могло что угодно. А после неё настанет черёд Элиота, и род Найтреев прервётся. Нет. Нельзя думать об этом. Она найдёт выход. Обязательно найдёт. — Я составлю вам компанию, если вы дадите мне время привести себя в порядок, — ответила Ванесса. — Я велю подать вам завтрак, — сказала Харука и поднялась с кровати. — Вы так очаровательно хмуритесь во сне. С насмешливой улыбкой она, придерживая у бедра шпагу, вышла из спальни, оставив Ванессу в смятении. С самой первой ночи во дворце Ванессу не оставляли жуткие кошмары. Страх перед ночью сплетался со страхом скорой смерти близких людей. Времени скорбеть по Клоду уже не осталось — сердце болело за умирающего Эрнеста. А при взгляде на Элиота глаза невольно наполнялись слезами. Ванесса подтянула колени к груди и уткнулась в них лицом. Она думала, что выплакала все слёзы на похоронах Фреда. Похороны Клода показали обратное — слёз в ней осталось предостаточно. И она уже знала, что её снова ждут слёзы на похоронах, на сей раз — Эрнеста. Он был совсем плох в день их отъезда, едва ли он дотянет до их возвращения. Своей смерти Ванесса не страшилась. Она сидела так, пока не принесли завтрак. Тогда она оделась, наскоро перекусила, пристегнула к поясу шпагу и, оставив слугу, спустилась в гостиную. Харука сидела на подлокотнике кресла. Заметив Ванессу, она поднялась и подала ей руку, помогая спуститься с лестницы. В том не было нужды — на Ванессе был её привычный брючный костюм. Подаренное кольцо она не надела. Конюшни располагались у восточной части дворца. Конюхи уже вывели осёдланных лошадей и сидели теперь в траве, насвистывая простенькую мелодию. — Выбирайте лошадь, — сказала Харука. Ванесса выбрала соловую. Она погладила лошадь по морде, пробежалась пальцами по густой белой гриве, потом, поставив ногу в стремя, легко взлетела в седло. Лошадь оказалась норовистой, мягкости в обращении не терпела. Хорошая лошадь с сильным характером. — Её зовут Ураган, — сообщила Харука, забираясь в седло белого жеребца. — Я подумала, что вы подойдёте друг другу. В ответ Ванесса лишь хмыкнула и послала Ураган рысью вперёд. Харука быстро нагнала её. — Мы можем идти галопом? Ванессе не нравилась медленная езда, столь популярная у благородных девиц. Она любила быструю скачку, и ветер в лицо, и перестук копыт в дорожной пыли. Харука кивнула; в молчании они пришпорили лошадей и помчались по дороге, взрезавшей залитую солнцем и пегую от разнотравья равнину. Они скакали на север, и вдалеке у затуманенного горизонта вздымалась горная гряда. Вскоре, когда лошади выдохлись, они свернули с дороги и поехали по травяному морю. Свесившись с седла, Харука сорвала травинку и сунула её в рот. Она ехала справа, солнце освещало её профиль и золотило волосы. — Вы повеселели, — проговорила она, пожёвывая кончик травинки. — Да, — ответила Ванесса. — Мне и впрямь стало легче. Она не лукавила. Отчаяние, захлестнувшее её при пробуждении, растворилось, а страх ослабил тиски. Смерть не спугнуть бравадой и весельем, но, по крайней мере, Ванесса могла хоть один день не изводить себя. — Хочу, чтобы вы знали… Ами и её подруги ищут способы помочь вам. День и ночь. Но им ничто не поможет. Они обречены. Спасаясь от дурных мыслей, Ванесса вновь бросила лошадь вскачь. Она летела стрелой к выбранному ориентиру в виде одинокого дерева, окружённого донником, лиловой душицей и пижмой. А в Риверре сейчас дожди, мокрый снег и холода. Возле дерева лошадь снова перешла на шаг, а там и вовсе остановилась, отдыхая и лениво пощипывая траву. — Простите, что затронула неприятную вам тему, — сказала Харука. Она гладила своего жеребца по шее и всматривалась вдаль. — Позвольте в знак своего раскаяния показать вам одно чудесное место. — Как далеко? — Вон за теми деревьями, — она указала на перелесок чуть западнее линии гор. И ближе. — Минут двадцать езды. — Что ж, — ответила Ванесса. — Догоняйте. И погнала лошадь вперёд. Мчалась впереди она недолго — Харука обогнала её на несколько шагов и скакала теперь чуть впереди. «Могла бы обогнать и сильнее, — поняла Ванесса, глядя, как Харука натягивает поводья и не даёт жеребцу ускориться. — Она ждёт меня». Никто никогда её не ждал. Она была заведомо сильнее других женщин, а мужчины пользовались своей природной силой и годами тренировок, которых сама она была лишена. Джентльмену приятно было подать слабой даме руку, придержать для неё дверь, подождать. Но если дама пыталась влезть в их вотчину, даму ставили на место. И это тоже было долгом джентльмена. Они быстро достигли перелеска. Деревья расступились, и взору Ванессы открылось восхитительное видение — торжество природной красоты. В окружении деревьев пряталось озеро с кристально-чистой водой. Словно зеркало, оно отражало голубизну неба и белёсые пенистые барашки облаков. А один из берегов был усыпан цветущими одуванчиками, и одуванчиковое поле простиралось шагов на десять-пятнадцать, а затем терялось среди деревьев. Ванесса спешилась и привязала поводья к суку ближайшего кипариса. Словно зачарованная, она смотрела на цветы. «Одуванчики? — думала она, подходя ближе. — В ноябре?» — Здесь куда лучше, чем во дворце, — сказала Ванесса. Слабый ветерок шевелил волосы и волновал крохотные жёлтые солнца. — Дышится свободнее. — Ваша правда, — ответила Харука. Она тоже спешилась, бросила поводья и остановилась у кромки воды. Подошвы сапог оставили глубокие следы во влажной земле. Запрокинув голову, она прикрыла глаза и втянула носом воздух — как хищный зверь, принюхивающийся к округе. — Вы носите шпагу, — она открыла глаза и покосилась на Ванессу. — Зачем? — Я в чужой стране. Но ведь и вы при шпаге. Харука положила ладонь на рукоять своего клинка. Помедлив, она медленно, будто наслаждаясь скрежетом стали, вытянула его из ножен. — Я воин, мне полагается иметь при себе оружие, — ответила она с улыбкой и опустила голову, а потом развернулась к Ванессе. — Позволите мне оценить ваши навыки? Ванесса никогда ни с кем не сражалась, за исключением учителя фехтования. Она знала все его излюбленные приёмы и могла биться с завязанными глазами, ориентируясь лишь за звук его шагов. Однообразное фехтование с ним — год за годом, — набило оскомину. Элиот не соглашался драться с ней, только смеялся, как над забавной шуткой. Эрнест советовал взяться за иглу, коли ей так уж охота держать в руках что-то острое. А она так любила шероховатость рукояти, тяжесть клинка, звук, с которым лезвие рассекает воздух, звон стали о сталь. Она обнажила шпагу и отступила назад, сминая туфлями одуванчики. Опомнившись, она сместилась влево, не сводя взгляда с чужого клинка. Ей позволяли атаковать первой, но Ванесса не спешила. Чутьё подсказывало ей: Харука — мастер, столь уверенно она держит шпагу, точно та является продолжением её руки. Они бились несколько раз, и каждый бой был коротким — Ванессе не хватало ни скорости, ни силы, ни ловкости. Чему учили её все эти годы? Вяло тыкать остриём в неподвижного соперника? Грош цена такому учению! Горечь собственной слабости сдавила горло. Но то была приятная горечь. Впервые кто-то не постыдился фехтовать с ней в полную силу, не поддаваясь и не насмехаясь. Усталая, взмокшая, она сняла жакет, бросила его в траву и, закрыв глаза, рухнула в море одуванчиков. Ей бы такого учителя, как Харука, и она не уступила бы никому. Даже знаменитому своим мастерством Зарксису Брейку. Послышался шорох. Ощутив чужое присутствие рядом, Ванесса открыла глаза. Харука легла на бок и подпёрла голову рукой. Взгляд её поверх Ванессы был направлен в сторону озера. — Вы хорошо фехтуете, — сказала она. — Вы лжёте, — ответила Ванесса. Подул ветер, остужая взмокшее тело. Поверхность озера подёрнулась рябью, а над головой зашумела листва. — Вы дурного мнения обо мне, — засмеялась Харука. — Но я искренна. Вам не хватает мастерства, но навыки ваши хороши и вы твёрдо стоите на земле. С вами приятно сражаться. — И приятно побеждать. — Вы злитесь? — Немного. Ванесса подняла руку, взглянула на ладонь: кожа вся была в жёлтой пыльце. В голове — ни капли мыслей, только блаженная пустота. «До чего же хорошо», — думала она, растирая меж пальцев пыльцу. Ветер смёл все её тревоги, земля впитала её страхи. И нет ни боли, ни смерти — только кристальные воды озера и одуванчики. Время стало вязким и словно замерло на месте. — Знаете, — сказала Харука, — вы напоминаете мне меня в былые годы. — Но ведь я старше вас минимум на семь лет. Она рассмеялась, запрокинув голову. — Едва ли. Я намного старше, чем кажусь. Но даже будь вы старше… Жизнь в Серебряном Тысячелетии сложна, здесь очень рано взрослеют. — Сколько же вам лет? Ванесса повернула голову и смотрела теперь на Харуку снизу вверх. Она видела облака и короткие светлые пряди, шевелимые ветром, и открытую улыбку. Харука была вся будто на ладони, обращённая к миру и свету. Как Элиот. — Много, — ответила Харука. Она склонилась над Ванессой, её тёплое дыхание щекотало кожу, а в глазах зажёгся странный огонёк. — Всё ваше естество словно кричит о жажде свободы, независимости, движения, открытости. Но вы так напряжены. — Её рука легла на плечо Ванессы. — Вы болезненно холодны, хотя душа ваша горяча — это нетрудно ощутить. Вы скованы. Что-то мешает вам взлететь. — Что-то помимо того, что я вот-вот умру? Смерть не волновала Ванессу. Ей нечего терять, не за что цепляться. На ней не держится семья, да и своей собственной она так и не обзавелась. У неё нет детей. Отец смирился с её существованием, как смиряются с неизбежным злом. Для него она — неудача, для других — старая дева. Родители ещё лелеют надежды выдать её замуж, и, может, им это удастся — приданое велико, а благородных, но бедных хлыщей в обществе хватает с избытком. Но Ванессе такая жизнь была не по душе. Она с радостью обменяла бы её на жизнь Элиота и Эрнеста… вот только не с кем торговаться. Харука наклонилась ниже и поцеловала её — быстро, коротко, но крепко. Ванесса рывком оттолкнула её от себя и села. Щёки пылали, и гнев разгорался в груди подобно горнилу. — Вы что себе позволяете! — Вы закрытая шкатулка, Ванесса, — ответила Харука. — И я хочу открыть вас. Она помедлила, а потом приблизилась вновь. Ванесса с трудом подавила в себе желание отшатнуться. Харука дотронулась до её лица кончиками пальцев, скользнула вниз по скуле к подбородку, а потом снова поцеловала. Она улыбалась, и сквозь поцелуй Ванесса чувствовала эту улыбку. Под давлением Харуки она вновь легла на одуванчики. Поцелуй был сухим, безвкусным и не вызвал ничего, кроме замешательства. Ванессе всегда казался странным этот дикий любовный ритуал — соприкосновение губами. Рука Харуки легла на грудь, и сквозь тонкую ткань блузы чувствовалось, сколь горяча её ладонь. От поцелуев в шею было щекотно. Ванесса смотрела в пронзительно-голубое небо с пятнами облаков и ощущала себя деревянной куклой, способной только шевелиться, но не осязать. Харука мягко прикусила кожу изгиба шеи, пока расстёгивала блузу Ванессы. Справившись с пуговицами, она выправила её из брюк, развела борта в стороны, и холодный ветер огладил обнажённую грудь. Ванесса вздрогнула от ледяных касаний, внутри всё напряглось. А потом Харука опустилась ниже, поцеловала её сосок, и тогда Ванессу проняло. Губы Харуки были нестерпимо-горячими, и жар от них — тягучий, вязкий, — разлился по всему телу. Вдоль позвоночника стрелой прошла дрожь. Ванесса провела рукой по плечу Харуки к затылку, запустила пальцы в волосы, сжала пряди. А когда Харука снова поцеловала её, Ванесса ответила. Руки Харуки словно касались сразу всюду, Ванесса не поспевала за этими касаниями. Она едва не захлебнулась в обуявших её ощущениях. Их было слишком много, и все они были сильны и заставляли её трепетать и желать больше. — Сегодняшней ночью оставьте дверь открытой, — шепнула Харука и скользнула ладонью по её животу вниз, под пояс брюк. «Неужели это то, что чувствуют все те девки, ложащиеся под Винсента?» — промелькнула стыдливая мысль на задворках сознания прежде, чем волна острого удовольствия погасила всё. И только во взгляде небес ей чудилась насмешка, столь свойственная взгляду Винсента.