Попытайся открыть глаза, когда будешь стрелять в следующий раз. Курт Воннегут
Вокруг Эггзи были только выжженная пустыня, песок и скалы до самого горизонта, звуки казались гулкими, как под толщей воды. Он зажмурился, стоя под палящим солнцем, которого не было — только ровное жёлтое небо от края до края; но даже этот свет жёг недостаточно сильно, устало, будто он никогда не гас здесь. Эггзи слышал дыхание позади, но не спешил оборачиваться, догадываясь, что не увидит ничего хорошего. Он прикрыл глаза, но свет проникал и через них, перед глазами было лишь марево, багряная пустота и больше ничего. Тьма ворочалась внутри тяжеловесно, недовольно, но пока молчала, словно давая ему краткий миг передышки, словно ей было знакомо милосердие. — Эггзи. Этот голос тоже прозвучал гулко, в нём было что-то знакомое и чужое одновременно, привет из прошлого, такого далёкого, что кроме голоса ничего от него и не осталось. У Эггзи была догадка, но проверить её можно было, только посмотрев на того, кто стоял позади. Он выждал ещё два десятка секунд, прежде чем развернуться, распахивая глаза, которые тут же начало резать от горячего ветра, бьющего прямо в лицо, и посмотреть на мужчину немногим старше него самого, с такими же зелёными глазами и острыми чертами лица, но неуловимо другого, выгоревшего под этим неспокойным солнцем. — Привет, пап. Сухое лицо Ли Анвина прорезала улыбка, как трещина прорезает скалу, и тот раскинул руки, когда Эггзи сделал шаг вперёд, неловко врезаясь в его объятия, не приносящие ни облегчения, ни страданий. Тьма наконец подала голос, вещая что-то о том, насколько Гэри оказался глуп, что очутился здесь, и тот вздрогнул, когда вместо него ей ответил Ли, как отвечают старому врагу, потерявшему теперь зубы и преимущество: — Бога ради, заткнись. Эггзи усмехнулся в отцовское плечо: — Непривычно оказаться с ней не один на один. — Ну, здесь ты точно не будешь один. Пойдём. Ли выпустил сына из объятий и пошёл обратно по своим же уже почти заметённым песком следам, махнув рукой, приглашая его за собой.***
Они шли долго, Эггзи казалось, что несколько дней или даже недель: понять было сложно, свет всегда бил сверху, словно небо двигалось вместе с ними, следуя по пятам. Они пересекли иссохшее море, прошли по самому его дну — под ногами похрустывали редкие рыбьи скелеты, ни капли воды не осталось на дне. Воды не было вообще нигде, и вскоре Эггзи начал изнывать от жажды, его кожа сохла, становилась похожей на пергамент, совсем как у отца, который словно не нуждался во влаге. Вскоре Гэри понял, что нужды в ней и правда нет: зачем она там, где нет жизни, там, где ты уже не можешь умереть. Обречённые на жару и жажду, на жгущий свет и горячий ветер — вот кем становились они, попавшие в ад. Изредка они встречали других, но те их не замечали, продолжая идти куда-то, смотреть в небо слепыми слезящимися глазами или драться между собой. Один только раз такой обречённый взглянул на них — посмотрел на Эггзи, и бросился к ним — тот узнал одного из наёмников из убежища Валентайна, но Ли оказался быстрее: он ударил нападавшего дважды, после чего свернул ему шею, и самой страшной была даже не лёгкость, с которой он сделал это, а то, что лежащий на земле человек не умер, лишь проводил их полным ненависти взглядом. Ли заметил ужас и отвращение на лице сына и ответил на незаданный вопрос: — Если ты его убил, а ты явно сделал это, он бы не ушёл просто так, увидев тебя. Если бы я просто вырубил его, он пошёл бы за нами и сделал то же самое с тобой. Здесь привыкаешь бить на опережение. Но тебе не придётся привыкать. Эггзи содрогнулся от мысли о мире, в котором смерть не убивает, а лишь останавливает того, кто хочет остановить тебя. После этого вспоминать о Гарри стало ещё страшнее, да и спрашивать о нём не было смысла, если Эггзи даже не знал, здесь ли он. Несколько раз он порывался задать вопрос, но опухший от жажды язык слушался его едва-едва, а мысли не слушались совсем. Кто он? Зачем здесь? Он помнил, что у него была какая-то цель, которая покинула его прежде, чем последние капли жизни ушли из его тела. Она ушла, но куда — неизвестно. Он видел, что и сейчас они идут к какой-то цели, отец ожидал его, знал, когда и куда он придёт. Когда эта мысль стала действительно ясной — во время одной из кратких передышек — сидящий на песке Ли поднял на него взгляд: — Разве может отец не почувствовать, когда умирает сын? — Ты знал заранее? — Здесь время течёт иначе. Я пошёл за тобой, когда ты только начал соскальзывать сюда. — Долго же я скользил. — Здесь прошли недели. И ты действительно задержался между мирами. В пути они с Ли говорили не так уж много: Гэри не привык к тому, что пустыня не только вокруг него, но и внутри, вяжет язык, набивает лёгкие песком, а отец, кажется, просто не спешил. Пока они шли, Тьма и то бормотала больше. Говорить в этой гулкости было неприятно, и мало что изменилось, даже когда Эггзи начал привыкать к жаре, и разум его начал проясняться. Костюм казался тяжёлым, но ничего другого всё равно не было, так что впитавшая песчаную пыль ткань перестала раздражать. Ложась в нём прямо на бесплодную землю, Эггзи думал, что Гарри не был бы доволен таким обращением с доспехом. Было приятнее думать об этом так, будто у Гарри ещё будет возможность отчитать его за небрежность. Тьма была злее, чем когда-либо прежде, но это больше ощущалось, чем было слышно. Теперь ей ничего не нужно было от Эггзи, разве что только тот нашёл бы способ выбраться обратно в мир живых, но он не давал ей даже надежды, так и не спрашивая у Ли, что тот имел в виду, когда сказал, что Эггзи не придётся привыкать к аду. Он вообще почти не задавал вопросов: сами мысли здесь двигались иначе, словно измерений стало больше. Возможно, так оно и было. Ли спросил его в один из дней (все они казались одним бесконечным днём, но часы на его руке пока ещё шли, отсчитывая время): — Ты не хочешь узнать, куда мы идём? Эггзи пожал плечами, отвечая спокойно: — Я всё равно узнаю, когда мы окажемся на месте. Ещё через два дня — четыре полных круга часовой стрелки — они пришли к подножью холма. Издалека Эггзи видел людей, и теперь он опасался их, вернее, он опасался того, что их, возможно, придётся обречь на неподвижное томление до конца времён. Когда они подошли к людям вплотную, Эггзи увидел трёх мужчин: одного лет сорока, но совершенно седого, с выправкой военного и хитрым прищуром, сварливого даже на вид, другого — улыбающегося старика с добрым и открытым взглядом, сидящего на камнях, и молодого мужчину, которому едва ли можно было дать лет тридцать. Этот смотрел на них хмуро и недовольно, и когда до него оставалось метров пять, не больше, громко проговорил: — Он всё-таки побил твой рекорд, да, Ли? Ли хрипло рассмеялся, но не ответил ничего, вместо этого обращаясь к Эггзи: — Знакомься, Гэри, это твой дедушка Говард, человек широкой души и узких взглядов, так что не удивляйся ничему. — Как и тому, что это, очевидно, тоже мои дедушки? — О, Ли, зато он соображает быстрее, чем ты, — добродушно отозвался старик. — Ага, я твой прадед Роджер, а вот этот прямой как палка педант — Дэвид. — Вам нужно отдохнуть с дороги, — подал голос «педант», — но недолго. Потом сразу пойдём наверх — думаю, лучше не тянуть. Тьма зарычала, и пятеро мужчин поморщились слишком похоже, чтобы ставить под сомнение их родство. — Брось, Дэвид, пока они связаны, Тьма ничего не сделает ему, пусть отдохнут как следует, пообщаются, в конце концов. Остальное подождёт. — Что подождёт? — неуверенно поинтересовался Эггзи. — Расторжение сделки. Дэвид беспокоится, что за его нравоучения кто-то из нас завяжет ему язык узлом, и он не сможет ничего сказать, а ещё что Харт куда-нибудь денется, а священники к нам, знаешь, нечасто заглядывают. Эггзи похолодел, несмотря на иссушающий зной вокруг. В ушах зашумело, смысл слов доходил медленно, с запозданием. — Где он? — На холме. Никак не можем уговорить слезть оттуда и не привлекать внимания, он всё не... Ты куда, Эггзи, Эггзи, стой! Он уже не слышал отца, вместо этого карабкаясь на холм, царапая руки об острые камни, поднимаясь всё выше. Ли ринулся за ним, уже не пытаясь остановить, и остальные, переглянувшись, отправились следом — куда медленнее и осторожней. В измождённом человеке на вершине холма Эггзи узнал Гарри с трудом. Тот обернулся на звук, не вставая с песчаника, и только успел удивлённо распахнуть глаза, когда запыхавшийся Эггзи влетел в него на полном ходу, крепко стискивая в объятиях и сдавленно дыша в шею. Поднявшийся следом Ли увидел, как напряжение уходит из глаз Гарри, и тот опускает веки, обнимая Эггзи в ответ. Ли стоял на краю и не двигался с места, глядя на своего сына и своего друга, о каждом из которых он знал теперь слишком мало.***
Тьма беспрестанно скрежетала, будто сама близость к Гарри могла помешать ей выбраться. Это, в сущности, недалеко было от истины, но понимание никому не делало легче. Радовало хотя бы то, что рядом с ним говорить она действительно всё ещё не могла. Эггзи смотрел на Гарри во все глаза, не веря, что нашёл его так просто, и, пользуясь тем, что его предки ещё не поднялись к ним, задал свой вопрос: — Как ты здесь оказался? — А где я ещё мог оказаться после того, как вырезал целую толпу в церкви? До того спокойный на вид Гарри теперь стал закрытым и отчуждённым, голос его звучал ожесточённо и зло. Эггзи предпочёл проигнорировать эту вспышку и уточнил: — Я имею в виду, здесь, рядом с моей роднёй. — Когда я попал сюда, я понял, что должен как-то искупить свою вину, — уже спокойнее продолжил Харт, — освободив вашу семью, например. Я надеялся, что нет смысла искать тебя, так что самым здравым казалось пойти туда, где Дэвид заключал сделку, чтобы оттуда начинать свои поиски, но всё оказалось проще: все они, как видишь, здесь. Дальше всё должно было решить время. — Я должен был догадаться о чём-то таком ещё когда узнал, что он прошёл через половину земного шара, чтобы сесть тут и ждать тебя, — слегка сварливо, но беззлобно заметил Ли. — В каком смысле половину земного шара? — Я умер в Кентукки. Это довольно далеко отсюда. — От ада? — От Анафарты. Господи, Ли, ты ничего ему не рассказывал? — встрял показавшийся на вершине Говард. За ним поднялся Роджер, которому помогал Дэвид, Ли дождался, пока они подойдут ближе, чтобы ответить: — Он не задержится здесь. А ещё он был не слишком любопытен до настоящего момента. Эггзи, эта земля связана с миром живых плотнее, чем может показаться, и рельеф здесь такой же. Ты не заметил, как мы перешли мраморное море? Ты умер в Стамбуле, мы ушли далеко на юг и немного на запад. Гарри пришёл сюда оттуда, где сам погиб. — Не сразу. Пришлось поплутать. — Чему ты был только рад, правда? — заметил Ли раздражённо. — Чего? — не понял Эггзи. — Гарри вбил себе в голову, что он здесь самый страшный грешник и должен искупить свои грехи. Надо, видимо, сказать спасибо, что здесь нет деревьев, а то он бы и крест себе сколотил, прежде чем лезть на этот холм. Выражение лица Гарри стало абсолютно нечитаемым, пока Эггзи осмыслял сказанное, разглядывая его. Харт начал что-то говорить, но Гэри не слышал его, в голове звучали слова Тьмы, но не новые, сейчас она не могла сказать ни слова, а старые, из прошлой жизни, той, в которой казалось, что у них ещё всё впереди. «Его святость погубит его... Малейшая угроза его непогрешимости, и чувство вины раздавит его... Чувство вины толкает людей на ошибки...» Отчаянно зачесались костяшки пальцев. Когда он снова вслушался в слова Гарри, успел уловить окончание фразы: — ...встанете в этих трёх точках, когда я расторгну сделку и открою проход, мы с Дэвидом займём оставшиеся две точки, чтобы Эггзи мог уйти. — Гарри, — вкрадчиво проговорил он, — я правильно понимаю, что ты собрался остаться здесь и грызть себя целую вечность за то, в чём даже не виноват? — Кровь на моих руках, Эггзи, а не на... — Да ты совсем сдурел! — проорал Гэри. — Что ты вообще возомнил о себе, а? Святой Галахад?! Белые одежды, чистые руки? В Кингсмен нет святых! — Мы всегда исходили из принципа наименьшего зла, а я... — начал было Гарри, тоже повышая голос, но договорить ему не дали. — Это не делает нас чистенькими и беленькими, — выплюнул Эггзи. Остальные молчали, Гарри смотрел на него яростно, но это было гораздо лучше, чем отчаяние, до того плескавшееся в его глазах. Распалённый этим горящим взглядом, Эггзи продолжал: — Послушай меня внимательно, Гарри Харт, что бы ты там себе ни думал, что бы ты ни хотел думать, и как бы тебе, блядь, ни нравилось себя жалеть, я понимаю, что возможно, ты не в курсе, но ты обычный человек. Хотя я начинаю сомневаться в том, что ты думаешь головой, как человеку полагается. Я один раз пережил твою смерть, и не собираюсь теперь оставлять тебя здесь, чтоб ты придумывал себе новые и новые грехи и наказания за них. Как ты вообще ухитрился вбить себе в голову эту чушь про кровь на руках, а?! То есть Валентайн решил устроить геноцид всего населения планеты, а ты, блядь, винишь себя в том, что под действием излучения потерял контроль? А почему бы мне не обвинить себя в том, что ты поехал в Кентукки разозлённым? А может, давай Мерлина обвиним в том, что он тебя туда отпустил? Артура, кстати, можем винить вполне аргументировано, он тебя осознанно отправил на смерть. Почему, твою мать, из всех причин случившегося ты выбрал то, что причиной не является, а?! Знаешь, что это такое? Это, блядь, гордыня, Гарри, долбаная гордыня, которой у тебя через край! Уже тише и горше Гэри закончил: — У тебя есть шанс уйти отсюда, жить и любить, а ты собираешься проебать его на целую вечность самобичевания. Стало совсем тихо, пока Ли не подал голос. Он мягко проговорил: — Эггзи прав, Гарри. Мы давно уже часть этого мира, но ваше время ещё не пришло. А ты ещё и пренебрегаешь тем, что я спас и твою жизнь тоже. Не заканчивай её сейчас — так ты причинишь больше вреда, чем пользы. На лице Гарри отразилась боль, он скривился, упрямо стиснув челюсти, и отвёл взгляд, уставившись на трещины в песчанике. Эггзи отвернулся от них обоих, до рези в глазах вглядываясь в горизонт. Тьма шелестела, время утекало стремительно, но люди за его спиной молчали, пока он не услышал шорох одежды, шаги и голос Гарри, настолько же близкий, насколько и далёкий. Даже звуча гулко и неясно, он сочился смесью чувств, каждое из которых Эггзи мог бы при желании назвать: раскаяние. Боль. Ярость. Смирение, разбавленное протестом ровно в такой пропорции, чтобы перестать быть жертвенностью, не несущей блага. — Вы правы, вы оба. Да, пожалуй, вы правы. Не то чтобы было так просто принять то, что вы сказали, и не то чтобы я во всём с тобой согласен, но раньше некому было мне объяснить что-то такое. Спасибо. — Ты пойдёшь со мной? — Эггзи повернулся к нему и замер, напряжённо вглядываясь в измождённое лицо. Гарри встретил его взгляд открыто, как может только тот, кто верит в свои слова. — Да. Да, я пойду.***
Остальные словно только этого и ждали. — Так и что нужно делать? — спросил Говард. — Ничего особенного, — рассеянно отмахнулся Гарри, — просто подтвердить своё желание расторгнуть сделку. Только Дэвиду, потому что заключал её он. Я не сделал этого сразу, потому что Тьмы здесь не было. — Но нам нужно приготовиться к тому, что у вас будет очень мало времени на то, чтобы уйти, — вставил Роджер. — Кто-то должен сдерживать Тьму, пока вы уходите, — добавил Дэвид. Гарри кивнул, лицо его обрело забытое уже выражение решимости, и он, становясь похожим на прежнего себя, взмахнул рукой, подзывая Дэвида. Говард сдержанно кивнул напоследок, отворачиваясь, Роджер потрепал Эггзи по плечу и подмигнул Гарри, Ли что-то шепнул Харту на ухо, после чего крепко обнял сына. Эггзи встал сбоку от Гарри и своего предка, не принимая ничью сторону, просто в желании быть ближе и поддержать обоих, в то время как Ли, Говард и Роджер разошлись в стороны, становясь поодаль, замирая и вглядываясь в горизонт. Гарри выдохнул и тихо начал читать молитву: — Он прощает все беззакония твои, исцеляет все недуги твои... Почти мгновенно Эггзи согнуло болью, он уже не различал слов, только слышал, как наливается силой голос Гарри, как гудит ветер, пытаясь сбросить его ладонь с плеча Дэвида. Под веками плясали алые огни, он не чувствовал рук, хотя понимал, что обхватил себя ими, падая на одно колено. Всё это — ветер, голос, многоголосый вой Тьмы — слилось в единый звук, рвущий барабанные перепонки, проникающий сразу в голову. Казалось, что череп его готов был вот-вот лопнуть, что эта боль будет вечной, и Тьма просто разорвёт его изнутри. Когда всё это стало настолько нестерпимо, что Эггзи готов был взмолиться о конце этой муки, когда мир стал настолько громким, что кроме звуков ничего не осталось — тогда, на самом пике всё вдруг стихло. Внутри стало легко и пусто — Тьма ушла. Эггзи успел только поднять голову и посмотреть снизу вверх на взмокших Гарри и Дэвида, прежде чем далёкий гомон обрушился на них со всех четырёх сторон. Дэвид резко развернулся, чтобы отбежать к краю холма: горизонт больше не был неразличимой полосой жёлтого неба над бурым песком, он чернел и вился, будто мириады насекомых потекли сплошным потоком к холму — сразу отовсюду. — А те, которые ищут погибели душе моей, сойдут в преисподнюю земли, — тяжело дыша, проговорил Гарри, и воздух за его спиной зарябил, будто от земли в этом месте исходил ещё больший жар, чем вокруг. Эггзи подошёл к этому дрожащему проходу, намереваясь взять Гарри за плечо и войти туда, когда тот вовсе перестал дышать. Лицо его окаменело, взгляд замер, застыв на чём-то позади спины Гэри, и тому очень не хотелось поворачиваться, чтобы понять, на что он смотрит. На кого он смотрит. Пока их защитники отбрасывали стремительно докатившихся не без помощи Тьмы до холма людей, пытаясь сдержать толпу, стало ясно, что в первых рядах здесь те, кого Гарри убил последними. Он смотрел в глаза проповеднику и не мог пошевелиться. — Уходите! — крикнул Ли, отбиваясь от очередного грешника. Эггзи схватил Гарри за плечо, разворачивая к себе и встряхивая, захлёбываясь воздухом, говоря ему: — Ты не виноват! Это не твоя вина! Твоё место там, а не здесь, чёрт, Гарри, очнись, ты даже в аду ухитрился меня спасти, ну же! Гарри словно очнулся от оцепенения, стряхивая его с себя, как воду, и втолкнул Эггзи в проход, падая следом за ним, уклоняясь от прорвавшегося к ним сектанта.***
Эггзи упал в траву, придавленный сверху неожиданно лёгким телом Харта — слишком лёгким даже для той степени измождения, в какой он находился. Гарри скатился с него, и пока они оба пытались отдышаться, в кармане пиджака Эггзи пискнули очки. Он надел, их, и пока думал, что может сказать, Мерлин опередил его. Интонацию разобрать было невозможно, как и всегда, когда тот не знал, как реагировать: — Судя по координатам, которые я вижу на экране, произошло что-то совершенно исключительное. — Так и есть, Мерлин. Не вышлете за нами самолёт? С медиком на борту и дополнительным запасом воды на двух человек. — Кто с тобой? По голосу было ясно, что он уже всё понял, но отчаянно нуждался в подтверждении, и Эггзи просто повернул голову к Гарри, прикрывшему глаза от непривычной теперь синевы неба. Этого ответа было достаточно для судорожного вздоха в ушах, после которого Мерлин уже ровно ответил: — Принято. Ожидайте. И отключился. Что им и в самом деле теперь оставалось, только ожидание, краткая передышка в их безумной жизни, которая наконец принадлежала им, а не Тьме.