— Ты с ним встречался? — Да, но, к сожалению, я не знал тогда, какая он важная птица. — Почему «к сожалению»? — Я бы убил его. Курт Воннегут
Тьма безмолвствовала. Эггзи метался по дому, не понимая, что теперь делать, пока не решил, что лучше всего будет поехать в ателье, поговорить хоть с кем-то, кому можно доверять, хотя не знал даже, что мог бы сказать, что хотел бы. Артур будто ждал его во главе большого стола, в окружении ныне покойных рыцарей. Эггзи вздрогнул от мысли о том, что вскоре на этих стенах появится и портрет Гарри, как последнее доказательство того, что его больше нет, и зажмурился, представляя себе это. Будто даже в глаза воображаемого портрета ему больно было смотреть. Он не смог сказать ничего, кроме: — Артур, Гарри мёртв. Слова эти прозвучали глухо, будто комья земли уже падали на крышку гроба, в них было слишком много того, что страшно проговорить вслух, а внимательный взгляд Артура пронизывал Эггзи насквозь. Он почувствовал себя голым, поёжился от этого холода и поспешил закрыться, спрятать то сокровенное, что жило в нём. Артур предложил ему присесть, и пока он разливал коньяк, Тьма вдруг зашелестела: «Смотри в оба». Это было так неожиданно, что Эггзи вздрогнул и скользнул взглядом от плеч к седым прядям прежде, чем успел задуматься о том, кого слушает, и тут же напрягся, не веря своим глазам. Мысли вскипели, он судорожно начал соображать, что это значит, и что ему делать теперь, когда его догнало воспоминаниями о подставном испытании. Эггзи шарил взглядом по столу, пока Артур не смотрел на него, и сразу увидел ручку, такую же, как ему показывал Гарри. Сглотнув, он едва совладал с голосом, пытаясь отвлечь старика: — Это ваши основатели? Артур отвернулся к самому большому портрету, и Эггзи поменял бокалы местами под одобрительный шёпот Тьмы: «Молодец». Он мог бы разозлиться, стряхнуть с себя эту похвалу, но сейчас на кону стояла его жизнь, и он оказался между Сциллой и Харибдой, наедине с выбором: верить Тьме или Артуру. Безрадужные перспективы в обоих случаях. — О, да. Это Реджинальд Уильям Бек. Его сын, Фрэнк Реджинальд Бек, вёл Норфолкский полк вместе с полковником Хорейсом Бошемом. Ты знаешь эту историю, она о солдатах, пропавших в тумане сто лет назад. Фрэнка так и не нашли. Основатели Кингсмен теряли своих детей по-разному, но все — на войне. — Да, Мерлин рассказывал нам на лекциях. Реджинальд Бек, первый Артур. — Именно. За Гарри. Эггзи поднял бокал, ощущая, как изнутри, откуда-то из грудной клетки поднимается ярость. Он попытался отогнать её, спрятать до поры. Пока что ему нужна была ясная голова. Хочешь обхитрить старого лиса — злость тебе не помощник. Когда Артур взял перо в руки, Эггзи ощутил одновременно облегчение — он принял верное решение — и раздражение — кажется, Тьма только что спасла ему жизнь. Хуже было только ощутить удовлетворение, когда дыхание Артура остановилось. Теперь у них была зацепка, но Эггзи позволил себе краткую передышку лишь в транспортной капсуле, когда сжимал в кулаки пальцы рук, которыми впервые убил человека — хладнокровно и спокойно, просто сдвинув тонкое стекло. Он надеялся, что цель его оправдает средства. Он знал, что оправдает, в конце концов, этому его и учили весь последний год. Убивать ради наивысшего блага, жить по принципу наименьшего зла.***
Мерлину про Тьму он говорить не стал. Просто отдал чип и изложил краткую версию событий, ожидая указаний. Их долго обучали, воспитывая в них недоверие к чужакам (впрочем, не слишком успешно — оказалось, что для усыпления бдительности достаточно дать им лёгкое на первый взгляд задание), но совсем забыли рассказать о том, как это — не верить своим. Он не любил Артура, скорее между ними царило взаимное презрение, и каждый взгляд, которого удостаивался Эггзи в коридорах штаба, был исполнен его задолго до приказа выстрелить. Но теперь он сидел напротив Мерлина и не мог не думать о том, что тот тоже может оказаться предателем. Это никак не сочеталось с откровенностью Мерлина, его многолетней дружбой с Гарри, суровой заботой о подопечных, но не просчитывать эту вероятность Эггзи не мог. Для дела, впрочем, он готов был отодвинуть эти мысли, отложить их на потом, что он и сделал, поднимаясь в самолёт вместе с Рокси. Держать лицо в самых странных обстоятельствах он привык давно, и теперь надел маску лощёного аристократа так непринуждённо, будто родился с ней. Жаль, что нельзя было в самом деле надеть маску, остаться неузнанным в толпе, хотя признаться, о существовании Чарли все просто забыли, и даже если бы помнили — вряд ли это что-то могло изменить. С наслаждением врезав ему, Эггзи решил действовать по ситуации. Будто у него были иные варианты. Тьма время от времени пыталась давить на него, но Эггзи, кажется, впервые в жизни смог игнорировать её не только ради видимости — ему действительно легко было просто не воспринимать её, слышать как фоновый шум, как далёкий голос из радиоприёмника, доносящийся с улицы воскресным днём. Прорваться к самолёту удалось без особенных проблем, хотя боль остро ощущалась даже через пуленепробиваемую ткань. Каждый удар смертоносных стальных зубов наверняка оставлял за собой лиловый след, и хорошо, что, кажется, пока не ломались кости. Падая в кресло, Эггзи не чувствовал себя победителем, Валентайн всё ещё был жив и опасен, и как оказалось, Анвин не зря не торопился радоваться. Обратный путь был в десять раз сложнее, на порядок опаснее. Он оказался попросту непроходимым. Оказавшись запертым, безоружным в узком коридоре, заполняемом толпой обученных солдат, Эггзи мог думать только о матери и сестре, даже боль утраты отодвинулась на второй план. Гарри он уже не мог помочь, а возможность спасти свою семью упустил. Тьма шелестела. Мерлин молчал. Время будто сгустилось, и даже солдаты любезно дали Эггзи время подумать. Он не был благодарен за эту передышку, потому что с каждой утекающей сквозь пальцы секундой всё яснее понимал, что возможность уцелеть у него лишь одна. На одной чаше весов оставалась его душа, его жизнь и свобода. На другой — жизни матери и сестры. Жизни всех, кого он знал, кто был ему дорог, и тех, кого не знал — миллиардов безымянных людей, убивающих друг друга прямо сейчас на улицах и в своих домах, жестоко расправляющихся с любимыми, ломающих и рушащих мир. — Мерлин? — Да? — Получится вырубить их электрогенераторы? Резервные тоже, если выйдет. В наушнике воцарилась тишина. Через несколько секунд Эггзи услышал стук клавиш, и это был единственный нужный ему ответ. Один за другим гасли светильники, погружая коридоры в кромешную темноту. Громкоговорители взорвались голосом Валентайна: — Идиоты! Неужели вы решили, что питание моей машины можно отключить, просто взломав систему?! Эггзи мрачно усмехнулся и прошептал: — О, мне достаточно будет выключенного света. Он закрыл глаза, открывая себя навстречу Тьме.***
Кровь вскипела, и Эггзи показалось, из его тела вынули все кости, будто оно держалось теперь на этой огненной крови, распирающей его вены изнутри до боли, до тургора наполняющей его нутро. Может, так казалось потому, что вокруг резко стало холодно, он сморгнул и понял, что видит всё так ясно, как если бы Мерлин не смог отключить свет. Холодный влажный туман облепил его руки, он поднял ладони к глазам и замер, заворожённый тем, как чёрные вихри закручиваются между пальцев, обжигают льдом его горячую кожу. Перестали болеть рёбра, а разбитые костяшки, по которым скользила чернота, на глазах затянулись чистой кожей. Нос забили запахи: медный — крови, терпкий, вязкий — страха людей в камерах, запахи оружейной смазки и пороха, кожаных ботинок, меха воротников и камня стен — всё это слилось в один мощный поток, в котором Эггзи, тем не менее, мог отыскать нужную нить. Он чувствовал себя сильным, неуязвимым, каким никогда не ощущал себя раньше, и Тьма ласково тёрлась о его колени, давая привыкнуть к этому новому себе. Эггзи улавливал каждый вздох наёмников, слышал взмах руки и осторожные шаги, лёгкий шорох пороха в капсюлях патронов, трение ремней о плечи. Он сжал кулаки и кивнул — больше самому себе, чем Тьме, которая и так слышала его мысли, знала, что ему нужно сделать и почему её согласились принять. В её природе было бы дать Валентайну устроить конец света. В её природе было бы помочь ему. Но она заключала сделку не с его предком, а конец света не означал, что свет действительно уйдёт, она утратила свои права на этот мир тогда, когда первая звезда засияла, отгоняя прочь, выдворяя Тьму с её же территории. Своего носителя надо было беречь, и если в угоду ему нужно спасать мир... Что же, в процессе она заберёт побольше жизней. — Просто иди. Странно было слышать Тьму собственными ушами, а не отдающимся в голове эхом. Этот сонм голосов, дребезжащий в разных тональностях, оставался доступен только ему: остальные не вздрогнули. Эггзи кивнул снова и вышел из укрытия дверного проёма. В него полетели первые пули. Не долетела ни одна. Тьма сгустилась вокруг него, неожиданно быстро заслоняя от пуль, лавиной катясь в обоих направлениях. Казалось, что она ощетинилась, ощерилась тысячей наполненных острыми зубами пастей, разных на вид, но одинаково голодных и жадных по своей сути. Отчаянно хотелось закрыть глаза, зажмуриться и отвернуться, но Эггзи заставил себя смотреть — смотреть глазами Тьмы и чувствовать ей. Она не сворачивалась в груди, не шла с ним бок о бок, но перестала быть чем-то чужеродным, превратившись в продолжение его тела, подконтрольное и послушное. Стоило больших усилий не дать себе забыть все слова Гарри и Мерлина о том, что у Тьмы нет хозяев, есть только рабы. Гарри... Поблекшая было в пылу сражения боль всколыхнулась, поднялась к горлу тугим пульсирующим комком, перетекая в ярость, выплёскиваясь с каждым выдохом, и первая жертва упала на колени под аккомпанемент влажных звуков рвущейся плоти, кратких вскриков и тяжёлого стука оружия о каменный пол. Эггзи шёл вперёд, а Тьма обгоняла его, расчищая путь — каждый новый шаг будто сметал, сминал людей перед ним. Не осталось времени считать убитых, и ложью было бы сказать, что позже их лица будут сниться ему в кошмарных снах. Не будут. Не будет подсчётов, не будет посттравматического расстройства, будет только работа, принцип наименьшего зла и зло ради наивысшего блага. Эггзи перешёл на бег. Ноги его не чувствовали усталости, казалось, он и бежал теперь чуть быстрее, дыша легко, будто на утренней прогулке. На ходу он подобрал чей-то автомат, потом ещё один закинул за плечо, не тратя времени на извлечение обойм. Впереди забрезжил тусклый свет. — Стой! — многоголосье прорезало это ощущение могущества, оставив от него одни лоскуты. — На свету я ничего не смогу сделать. Придумай, как оставаться в тени. Эггзи остановился на самой кромке света. Тьма скрыла его тонким подвижным слоем тумана, он протянул руку к свету, глядя, как вихри исчезают, растворяются там, где блики ламп попадают на его пальцы. Так ладонь выглядела обычно, будто не изменилось ничего за последние сутки — в нём, его жизни, мире. Эггзи отдёрнул руку, встряхивая кистью, которую вновь обволокло чернотой, и цепко оглядел зал. Свет был тусклым, но не покрывал разве что пространство под лестницей, до которого нужно было ещё добраться. Лампы были и в альковах, светилась даже барная стойка. — Эггзи, мир катится к чертям, — напряжённо проговорил Мерлин, о котором он успел забыть, так долго длилась тишина в эфире. Нужно было искать другой путь, и быстро. — Мерлин, — прошептал Гэри, — сможете проложить маршрут напрямую к комнате, в которой сейчас Валентайн? — Вернись на пятнадцать метров назад и поверни налево. — Давайте весь маршрут до конца, я запомню. Мерлин коротко проинструктировал бегущего Эггзи, и одну минуту сорок две секунды спустя тот уже стоял в темноте перед запертой дверью. Тьма, посмеиваясь, скользнула вперёд, сминая железо, ломая замок и выворачивая его, пока дверь не поддалась и не выпустила в ответ безжизненный, электрический свет. Эггзи вскинул ствол автомата прежде, чем последние клубы тумана вокруг него сбило этим свечением, выстрелил, успевая увидеть, как Газель толкает Валентайна на пол, укрываясь за столом. Гэри на пробу выстрелил в панель, и пуля, срикошетив, просвистела у его виска. Комнатка оказалась крохотной, меньше, чем можно было подумать, видя её снизу, и Эггзи в несколько шагов пересёк её, встречая первый удар смертоносных лезвий, неловко отбивая его бесполезным пока автоматом. Драка была красивой, но недолгой. Эггзи весь оказался сосредоточен на острие собственной атаки, кровь капала из разбитой губы, раззадоривая, на коже светились порезы, а потом его собственное лезвие настигло Газель, покончив со всем. Эггзи поднял отброшенный ей в драке пистолет, проверил магазин и молча подошёл к Валентайну, неловко скрючившемуся на полу. Он выстрелил дважды: сердце и голова. Среди аристократии и бизнес-элиты внизу царила паника. Эггзи отчего-то на всё было уже плевать: как выглядел он, знают ли они об агентстве. Все они теперь оказались заперты на базе, машина — бесполезна, и можно было перестать думать хоть ненадолго, предоставив это Мерлину. Эггзи не спешил уходить в темноту коридора, не спешил снова сталкиваться с Тьмой. Он устало опустился на пол у двери, ожидая хоть каких-то комментариев теперь уже бывшего куратора. Мерлин долго хранил молчание, пока не сказал наконец, словно собравшись с силами: — Спасибо, Эггзи. Не «отличная работа, сынок», не «ты молодец, Эггзи, ты всё сделал правильно». Не было ничего правильного в Тьме, только необходимость, и Анвина не покидало ощущение, что сделав всё, что он мог, сумев спасти мир, он остался проигравшим, поверженным и растоптанным врагом куда более опасным, старым и безапелляционным, чем учёный с манией величия. Он проиграл изначальной силе, и расплата теперь стала вопросом времени.***
Их возвращение на базу никак нельзя было назвать триумфальным. Рокси не могла слышать, что говорил Эггзи Мерлину во время операции, но она прекрасно слышала реплики самого Мерлина, и всё же не задавала вопросов, так что возвращались они в тишине — насколько это было возможно. Рокси взяла на себя заботу об освобождённых ими сильных мира сего, не согласившихся на условия Валентайна. Эггзи отвлекал себя от мыслей о будущем, о смерти Гарри и своей дальнейшей судьбе тем, что приучался смотреть на свет и тень вокруг, избегая неосвещённых мест. Ему ещё не приходилось быть до такой степени неискренним с Рокс. В какой-то момент Эггзи решил, что ему нужно поговорить с Мерлином, но опускаясь в кресло второго пилота, всё ещё не понимал, о чём. Они помолчали ещё немного, пока Мерлин не заметил, что Эггзи выкрутил ручку освещения на максимум, и не сказал: — Твой отец мог и в темноте прятать её. Когда хотел. Эггзи посмотрел на него, всё так же не говоря ни слова, обернулся, проверяя дверь, и погасил свет над собой. Ничего не изменилось. Холод не обжигал, вихри не появились, Тьма молчала. Будто добившись своего, она могла позволить себе помолчать. — Спасибо. — Я буду искать способ избавить тебя от неё, но сам понимаешь, шансов на успех не так уж много. — Что же, попробуем извлечь из этого выгоду. Неуязвимый агент — отличное приобретение для Кингсмен, не находите? — Ты не неуязвим. Слова Мерлина прозвучали жёстко, резко, но он не стал извиняться, понимая, что это Эггзи должен осознать как можно скорее. — Неуязвим. Потому что мне теперь вообще нечего терять. — Гарри не хотел бы этого. — Тогда ему не следовало умирать. Слова прозвучали зло, устало, и хотя Мерлин мог понять его боль, ему отчаянно захотелось ударить Эггзи, выбить эти мысли из головы, привести в чувство. Вот только он не мог даже этого. Бросив взгляд на Эггзи спустя пару минут тишины, он увидел, что тот тихо уснул прямо в кресле, и решил позволить ему поспать хотя бы те несколько часов, что уйдут на возвращение в штаб. По прибытии их ждало слишком много работы. Слишком много для двух вчерашних рекрутов и их бывшего куратора, слишком много для организации, потерявшей одновременно главу и лучшего агента. О потерях среди остальных рыцарей думать заранее было страшно. Судьбу одобривших геноцид должны были решить те, кто не принял эту идею даже в заключении безумца. Над Лондоном восходило солнце. Во сне Эггзи выглядел безмятежно, будто эта жизнь была его страшным сном, и он видел что-то совсем иное, закрывая глаза. Возможно, так оно и было.