Сто лет одиночества

— Женился бы ты на Аде, — Гилберт хмурится, поднимает единственную руку и тут же опускает вниз — нет второй, с которой можно было бы скрестить её на груди. Жест выходит неуклюжим, и Гилберт едва заметно дёргает уголком рта. — Опять то же самое, — вскипает (делает вид, снова делает вид) Винсент, — Ада хочет нормальную семью, ездить на чаепития к соседям, выращивать цветы в саду, воспитывать детей, гулять с ними, водить их на ярмарку... Баскервили стерильны, и ты знаешь об этом. Гилберт хочет возразить, но Винсент прижимает палец к его губам, и продолжает говорить, яростно и громко. — Я не знаю, чем господин Леви поил Лейси в своё время, и что он пил сам, а даже если бы знал...я не хочу рисковать. Ты можешь гарантировать, что от меня не родится какой-нибудь монстр, связанный с Бездной? — Винсент, Бездна уже не та, Ядро... Винсент машет рукой. У него ещё много лжи в запасе, должно хватить: — Ещё скажи мне, брат, какая женщина выдержит своё старение рядом с молодым мужчиной? А вдруг потом... я ведь не смогу просто тихо уйти, понимаешь? Гилберт мрачнеет ещё больше и грустно качает головой: — Винс, но так у неё были бы хоть эти пятнадцать-двадцать лет... (и в этом слышится «вот если бы у меня», Винсент понимает, он всё понимает). «А у меня бы не было, — думает Винсент. — Не было бы этих лет рядом с тобой и господином». Хорошая, славная, необыкновенная. Милая-милая Ада. Его чувства далеки от любви, но от её терпения щемит сердце, её доброта греет, словно солнце в летний полдень... Она бы ему всё простила, всё и вместо всех, от кого он действительно ждал, но так и не услышал нужных слов. На её попытки жить без него смотреть почти больно. Он приглядывает за ней, следит за её кавалерами. Ада была достаточно наивна, чтобы полюбить его. Он не хочет, чтобы нашёлся человек, который ранил бы её ещё раз. Наверное, он даже мог бы на ней жениться. Но пятнадцать-двадцать лет... Он не хочет терять даже дня. — Я подумаю, — привычно врёт Винсент. И видит, как Гилберт притворяется, что верит ему.