Бензак для суперсолдат

Если надежда погаснет и начнется непониманье, то какой же факел на свете осветит земные блужданья? © Ф.Г. Лорка „Осенняя песня“

Планировать что-то наперед бессмысленно: только покажется, что ситуация под контролем, как вокруг нее возникнет сотни жутких обстоятельств, выбивающих из колеи, опрокидывающих. Для чего все — неизвестно, но при этом сохраняется желание двигаться дальше. Иначе нельзя, иначе только в круг безумия впрягаться, как в ярмо. Ясный разум — это другое, ясный разум доступен не всем, далеко не каждому, но даже с помутненным бороздить пустыню лучше, чем лежать обглоданными костями под тонким слоем песка. Бесхитростные соображения заставляли Баки стрелять и стрелять, уклоняясь от очередной атаки снайпера. Обычный человек давным-давно отдал бы концы, но не суперсолдат, который успел повидать слишком много войн, его „хозяева“ размораживали редкий экспонат тогда, когда требовалось выполнить очередное сверхсложное задание. За пару месяцев он обычно восстанавливал форму, отправлялся в пункт назначения, устранял цель. И вновь впадал в небытие, как робот, без памяти и стремлений. Теперь все обстояло иначе, теперь он каждым своим действием, каждым движением доказывал, что он не вещь, не тупой кусок плоти, накачанный секретной сывороткой, а все-таки личность. Хотя с этим еще можно было поспорить: в бою от человека мало что остается, только ненависть к врагу, отточенная схема движений и всепоглощающая ярость, жажда выжить. — Не ожидали? — усмехался Однорукий, запрыгивая на вражескую машину, хватаясь механической рукой за выступы шипованного бока, который для обычных людей представлял серьезную угрозу, но не для металла искусственной конечности. Бывший киллер в два счета разделался с экипажем укрепленного двойной броней джипа, так как правая рука сжимала пистолет. Патронов досталось немало с предыдущей стычки, и снова приходилось их тратить, но на этот раз против него выставили лучших бойцов. Баки завладел машиной, пошел на таран более мелких авто, сбивая двух мотоциклистов. „Проклятье!“ — мысленно выругался солдат, когда с негромким хлопком в его правое плечо впилась пуля. Отзвук выстрела потонул в задорном, боевом реве двигателей, но меткость и размер поразившего калибра не оставляли сомнений — это снова работа снайпера, которому удалось выследить противника даже за рулем. Без сомнения, целью являлась голова, но в последний миг удалось уклониться, но, видимо, недостаточно — пуля прошла навылет. Кость не задела, но кровь сочилась, быстро промачивая черную ткань одежды. „Спокойно, сыворотка все сделает“, — уверенно сказал себе Баки, это всегда помогало, этот внутренний голос. Даже в тот день, когда ему оторвало руку. Кажется, большей боли он не помнил. Хотя нет, она вечно преследовала, как верный спутник, то физическая, то душевная. Вся жизнь — замкнутый круг боли. Отчего же ей все так дорожили? Но нет, в бою важна только ярость, адреналин позволял ненужным чувствам притупиться, и не важны ни раны, ни идеалы. Ценности, вера, жизненный выбор — это тоже всегда открытый рубец, посыпанный солью, особенно, в таком мире. Хотя нет — в любом. Баки пытались окружить со всех сторон, составляли заграждения из металлических черных корпусов. Ярко мерцали зажженные фары, бронированного вражеского коня поливали огнем из разного оружия, которое, на счастье Баки, нередко заклинивало. Нет, все эти противостояния не шли в сравнение с тем, через что ему довелось пройти в свое время. Но там он был не один, он являлся иным, прежним. А потом скатился до уровня рыщущего по городам тени-убийцы, который таился на крышах, действовал издалека, тайно, под покровом мрака, как тот неизвестный снайпер, что вновь попытался прострелить голову. Суперсолдат поспешно нырнул вниз, сползая под руль, отчего в лобовое стекло четко виднелось только небо, огромное, молчаливое, усыпанное жемчугом звезд, забывшее о дожде. Впрочем, никакая влага не могла разбудить отравленную землю, что отторгала любые посевы, как жестокая безумная мать свое дитя. Баки ориентировался на треснутое боковое зеркало, ведя левой механической рукой. В тусклом отражении показался пикап с солдатами, которые тут же облепили бронированную машину, как радиоактивные тараканы-переростки. Как им удавалось удержаться на броне, за что они цеплялись — загадка. Баки только лишний раз убеждался, что в этом новом мире выросло поколение совсем других людей, которые нашли бы больше общих тем для „обсуждения“ с их далекими предками мрачных Темных Веков, нежели с дедами, выросшими в двадцать первом веке в лоне цивилизации. В лицо попытались ткнуть бум-палкой, на что Баки нешуточно возмутился, перехватил за древко, на секунду отпуская руль, выхватывая пистолет. Нейтрализовать двоих противников, лезущих слева, удалось быстро. „Вот это подло!“ — подумал солдат, когда с правой стороны, залезая через окно, атаковал еще один Воин Полураспада, тыкая копьем с заточенным огрызком циркулярной пилы. И метил он прямо в рану на плече. Сыворотка хоть и работала, но конечность мерзла и немела, наверное, поэтому двигалась медленнее, чем следовало. Поймать копье вовремя не удалось, только слегка уклониться, удар пришелся прямо в пораженный участок. Боль на миг схватила за горло, но затем ее отогнал гнев, так что очень скоро кусок пилы вгрызся в шею напавшего. Враги продолжали лезть, стряхнуть их не позволяла низкая скорость, но поднявшаяся пыль от движений в стальной коробке из окруживших машин закрывала обзор снайперу, так что в этом тоже находились свои плюсы. Баки понимал, что самая верная тактика для него в сложившейся ситуации — сбежать. Но он не желал бросать свой джип и хотел выяснить, кто по нему стреляет, мучаясь невеселыми догадками. Внезапно двое сумасшедших прыгнули из пикапа, впиваясь в капот взрывными копьями. Баки успел распахнуть дверь за миг до детонации, поспешно покидая машину, едва не получая ожоги от взрыва, который застил все вокруг удушливым дымом. Сумасшедшие пироманы задели и кого-то из своих, потому что еще две машины через миг задымились. Слишком большую делали ставку на камикадзе, на полоумных смертников. Но эффекта достигли: Однорукий, мечась тигром в клетке, вновь уклонялся от наезжавших от него машин, рассчитывая зацепиться за одну из них. Да еще снайпер словно издевался, возникая в самый неподходящий момент. Выстрел! Но нет, мимо. Пару сантиметров ниже — и пуля бы пробила голову. Баки списывал такую удачную неточность на свою реакцию. В глаза едва не брызнула крошка разбитого стекла от машины, на которую он намеревался взобраться, однако удалось вовремя зажмуриться, стряхивая осколки с лица, оставившие мелкие царапины. В сочетании с песком все это обещало потом нудно и выматывающее зудеть, из-за чего у многих скитальцев простой порез превращался в незаживающую язву, но не у суперсолдата. Способности оставались, хоть и понизились после многих лет заморозки и бесцельного неблагополучного брожения по пустоши. Враги все равно познали гнев Баки. Нет, он не ненавидел каждого в отдельности, но зато он терпеть не мог Несмертного Джо, видел его в каждом паршивом щенке. Правая рука отзывалась болью при каждом движении, отдача от каждого выстрела из пистолета пронзала, словно стальная игла, но Баки это даже нравилось — так все больше разгорался его гнев, все неистовее он становился, стремясь завладеть транспортом. Но бронированные машины, на которых помещался небольшой отряд Воинов Полураспада, окружали перекатывающуюся и убегавшую фигуру человека, словно жадные вороны. Однако они не подозревали, что, казалось бы, загнанный в западню Однорукий только выжидает удобный момент, вызывая атаку на себя, а пыль, поднимаемая колесами, служила ему прикрытием от выстрелов снайпера. „Я должен прорваться к мосту. Если заполучить винтовку, то я всех их оттуда сниму. Но что если это и правда она?“ — подумал Баки, краем глаза следя за истерзанными исполинами опор, среди которых все еще скрывался хитрый враг-призрак. Судя по всему, снайпер притаился на центральном остове моста, что несколько удивляло, так как для того, чтобы туда забраться, требовался трос. Это означало одно: засаду готовили долго и скрупулезно, подгадывая направление движения цели. Если он не заметил слежки, то группой руководил профессионал рангом не ниже Императора — странного звания, которое носили самые сильные полевые командиры Несмертного. „На что надо было пойти, чтобы… Нет, это не она!“ — отметал сомнения и лишние рассуждения Баки, дожидаясь, когда на него вылетит джип с незащищенным лобовым стеклом. Машина ринулась вперед, как разъяренный бык, за рулем нес какую-то чушь про Вальхаллу водитель, ему в такт улюлюкали несколько таких же безмозглых уродов. Казалось, столкновение с „кенгурятником“-тараном неизбежно, но Баки, словно мастер древней тавромахии, перекувырнулся в прыжке на месте, оказываясь спустя миг прямо на капоте, выбивая стекло, вышвыривая водителя под колеса — вот ему Вальхалла: раздробленные кости и раздавленный череп — расстреливая отряд, который попытался кинуть копья, но Баки пригнулся, оружье пролетело мимо, взрываясь в воздухе. Ткнуть себя еще раз самодельным копьем без взрывчатки он тоже не позволил, как и выстрелить из допотопного автомата — редкости и ценности здешних мест. Крутанулся на механической руке, словно танцуя брейк, ногами сворачивая шею противника. В раненой правой непоколебимо сжимался пистолет, однако патроны таяли, как осенний туман. Когда они закончились, Баки уже расположился за рулем машины, резко прорывая блокаду из джипов, выскальзывая вперед, направляясь прямо к скалам, где печально начинался мост. Раньше это место являлось берегом глубокого залива, теперь же оно превратилось в пустырь, на котором никто не желал селиться. Только старые трубы жутковато завывали, захватывая в плен ветер. Баки в отличие от пустынных вихрей никому не собирался сдаваться на милость, твердо решив добраться до снайпера. Одного человека, меткого стрелка, он искал не меньше, чем Стивена, но не хотел встречать при таких обстоятельствах, хотя предполагал, что это неизбежно. Но Император… В это не верилось. Однако только с командирами отправлялись такие мощные отряды. Баки сжал зубы, отгоняя мысли, распаляя и растравляя свое сердце и душу, тратя последние лимиты человеческого. Расставаться с состраданием, разумностью всегда тяжко, но не о них приходилось думать, когда со всех сторон наползали враги, брали в клещи, дробили корпус машины колесами, на покрышках которых красовались кривые шипы. Суперсолдат выжимал из машины противника максимум, отмечая, что она слабее, чем его незабвенный джип. „Она или не она?“ — размышлял Баки, и странная тоска окольцовывала его душу, словно предстояла встреча с призраками умерших товарищей. Много их вокруг вилось, из трех эпох, в которые довелось пожить. Но нет, здесь все обстояло немного иначе, предстояло прояснить, как именно. Машина взревела, залезая на скалы. Из-под колес полетела каменная крошка, барабанящая гулко по днищу. Но вскоре передний бампер стукнулся с размаху о решетку, которая закрывала вход в старинную систему водостоков. Ныне там маняще застыли горы мусора, в котором, без сомнения, находились и полезные вещи. Только теперь, когда ничего не производилось, становилось ясно, сколько полезных вещей выбрасывалось, не отслужив и половины своего срока. Поколение гигантских свалок — вот кем являлись эти новые дикари, которые лезли следом за Баки. Последний покинул машину, отстреливаясь из захваченного автомата, залезая на скалы. Иссушенные камни скрипели под ногами, суперсолдат прыжок за прыжком преодолевал расстояние по вертикальной стене с грацией снежного барса и изворотливостью варана. Очень скоро враги отстали, не имея шансов карабкаться по отвесной стене, а Баки к тому времени уже стоял на первой опоре разрушенного моста, не обращая внимания на редкие выстрелы оставшихся внизу негодующих Воинов Полураспада. Шаг за шагом сокращалось расстояние до укрытия загадочного снайпера. Мост выглядел зловеще, он замер обвисшими кусками железобетонных конструкций. Он помнил далекие времена, казалось, в каждом камне притаилась частица памяти тех, кто когда-то проезжал по нему, тех, кто видел воду, а не покрытое соленым песком дно. Слишком много призраков теснилось в каждом оставшемся клочке прошлого мира, их холодные пальцы прикасались к спине, перебирали ветром волосы и реи мачт, что не принадлежали никакому кораблю, но ждали и ждали, как и все, возвращения моря. Нет, о воде не надлежало думать. Вода — наркотик. По этому единственному пункту Баки соглашался с Несмертным: нельзя думать о том, чего нет, о том, чего не хватает, иначе не остается другой цели, иначе жажда сведет с ума. Поэтому суперсолдат сконцентрировался на снайпере, который не заставил себя ждать. В воцарившейся тишине раздался выстрел, но Баки уловил колебания воздуха, перекатившись через правое плечо за внушительный выломанный кусок асфальта, образовавший укрытие. Боль вновь пронзила спину и грудь, отзываясь во всем теле. Рука горела и холодела — не понять, как именно называется это неприятное ощущение, которое удавалось игнорировать какое-то время, но даже сверхспособности не отменяли факта попадания пули крупнокалиберной винтовки, повезло еще, что расстояние было неблизкое и кость не задело. Следовало закрыть хоть чем-то рану, пока не доставали остальные враги. Со спины снайпер уже не мог атаковать. Теперь их отделяла друг от друга пропасть метров в двадцать, но по сравнению с проделанным путем — сущая мелочь. „Если он забрался по веревке с гарпуном, зацепленной за ту опору моста, то наверняка смотал ее, когда достиг цели, чтобы никто не атаковал с тыла“, — анализировал Баки, наспех разрывая свою майку и пытаясь сделать из нее подобие повязки. Он готовился к поединку, предполагая, что просто так расстрелять себя из автомата враг не позволит, к тому же с ним мог оказаться отряд. На той стороне моста находилось немало обломков, что превращало его в лабиринт. Рассмотреть что-либо не удавалось. „Так, это не сложнее, чем обычно. На то она и сыворотка“, — рассуждал суперсолдат, скрипя зубами. В добавок ко всему, его мучили предчувствия, но он не верил в мистику. Баки копил энергию и сосредоточенность перед рывком, он слышал собственное дыхание. Установилась мистическая тишина, только серая пыль танцевала хороводами, образуя воронки. Даже враги, что бесновались внизу, тоже приутихли, ожидая развязки, поняв бесполезность своих попыток взобраться наверх. Впрочем, они могли поторопиться к средней мачте, чтобы поддержать снайпера, поэтому Баки не позволял себе терять времени. Пригибаясь и петляя, он пробежал до самого края моста, оценивая расстояние для прыжка. Ускоренные улучшенные рефлексы позволили просчитать все в доли секунды, мозгу и слов не требовалось, хватало и инстинктов. Баки побежал, схватившись за обвисшую рею механической рукой, раскачиваясь, как на канате. Конструкция шевельнулась вперед, выкидывая суперсолдата в свободный полет, подбрасывая наверх. До точки назначения оставалось метров десять, на пару секунд тело наполнила невероятная легкость. Дух захватывало от этого непредсказуемого ощущения полета, провокации судьбы, возможной ошибки и сиюминутной победы, когда удалось приземлиться прямо на краю „острова“, который остался вокруг второй опоры. Там все выглядело не менее безрадостно, чем везде: на кусках разваливающегося асфальта навечно застыли обломки автомобилей, под ногами пару раз предательски хрустнули человеческие кости. Мост хранил сотни историй, он радостно вспоминал, как по нему каждый день проносились сотни людей в банках на колесах, как его длинные ноги омывали благодатные волны, а по ночам включалась яркая иллюминация. Еще он навсегда запечатлел тот день, когда сотни несчастных бежали прочь из города, но нашли лишь смерть: случился налет, сбросили бомбы, искалечив мост. Тогда не нашлось тех, кто похоронил бы убитых, оставшихся вокруг средней мачты. Уже не осталось ни огня, ни крови, только ветер, гудящий в пустых иссохших трубах водостоков, напоминал стенания бесприютных, бесплотных теней. «Неужели все это из-за раскола „Мстителей“?» — порой Баки вспоминал, что когда-то, уже, наверное, больше сотни лет назад он клялся в том, что будет защищать людей, будет сражаться за мир. В итоге… Выстрел отвлек от мысли, что щемила сердце скорее не словами, а неуместными ощущениями, колющими, словно иглы разбитого стекла. Вновь пришлось искать укрытие. Ненадежным убежищем сделался кузов машины, хотя Баки прекрасно знал, что тонкий автомобильный металл не приспособлен для защиты от пуль, так что поспешил по-пластунски переползти к краю моста, скрываясь за обломками упавших рей, изогнувшихся мертвыми змеями. Суперсолдат выглянул из укрытия, перехватывая поудобнее автомат, перенося основную нагрузку на левую руку, что удавалось, в целом, плохо. Воздух шипел от напряжения, звуки пустоши отвлекали, доносилась дробь далекого камнепада, вблизи звенели покачивающиеся стропы, напоминавшие щупальца, гигантского спрута. Но обостренный слух Баки улавливал, как почти беззвучно колышется пыль, скрипит под чьими-то приближающимися шагами. Баки прижимался лопатками к рее, закрывая глаза, чтобы еще не притуплять остальные рефлексы, на миг переставая дышать. Темнота. Острые секунды реальности. На выдохе он поднялся из укрытия, расстреливая из автомата двоих врагов, которые сунулись на его поиски. Он оказался быстрее, вложил всю звериную ненависть, всю злобу и сосредоточенность в два коротких выстрела. Из автомата ведь тоже можно стрелять одиночными пулями, что экономило патроны. Он не ошибался: снайпера охраняли. Сомнений в том, что наткнулся на одного из Императоров, не оставалось. „Это не она, она не стала бы главарем!“ — твердил себе Баки, хладнокровно и методично разделываясь еще с парой солдат, притом не каких-то щенков, а элитных воинов, прошедших отбор во многих боях, о чем свидетельствовали их шрамы и особая боевая раскраска. Но это их не спасло от ярости Однорукого, они сами создали монстра, они не желали пойти с ним, восстать против тирании. Хотя к революции ли он призывал в свое время? Нет, он не возвестил ни о чем, он просто ушел, ради себя, а не ради других. Движения напоминали отточенный танец, а выстрелы — специфическую музыку; искусство убийств — вот что он умел по-настоящему, вот что являлось его единственным талантом. Прискорбно, но факт. Черствое сердце призывало это признать, но все-таки порой возникали воспоминания о том времени, когда он еще был человеком, когда ценил дружбу и простое общение. Но судьба слишком жестоко шутит. Может, и нет ее вовсе? Может, всем владеет только первородный хаос? Но ответы не важны тем, кто пополнил рады безымянных скелетов в тот день: Баки выслеживал перебегавших из укрытие в укрытие врагов. Он почти не прятался, в нем словно открылся новый резерв сил, все органы чувств неестественно обострились, как у зверя. Да, он зверь, он робот, который уже забыл, что торопился на помощь к Стивену, опираясь на зыбкую наводку Стервятников. Он просто уничтожал отряд снайпера, с трудом уклоняясь от редких точных выстрелов винтовки. Теперь это сделалось самоцелью, ничто не отвлекало, ни совесть, ни вопросы, ни стремленья. Один, второй, третий — охрана полегла быстро, даже слишком быстро. Внутренний монстр довольно скреб когтями, постепенно уничтожая человека. Все до того мига… Озноб! Вот что ощутил солдат, когда узнал очертания лица снайпера, мелькнувшего в отдалении. Хотелось верить, что кружившиеся облачка тленной пыли крали четкость линий. Монстр недовольно заворчал, но его давили сомнения, домыслы. „Все-таки она“, — оборвалось что-то внутри, показалось, что остановились гигантские часы, задев непомерно тяжелым маятником. Тишина. Оглушение. Но то лишь на миг, потонувший в океане вечности. Враг — убить. Эта пара слов следовала неразрывно, поэтому Баки вскинул автомат, прошивая очередью тонкий каркас машины. Все еще колебался. Но когда из-за ненадежного укрытия за обломок бетонной стены кинулась мускулистая женская фигура, сомнения отпали. — Кто это здесь? Фуриоса собственной персоной! — крикнул приветствие Баки, тоже прижимаясь спиной к обломку, пряча голову от шальной пули, сминая сапогами чьи-то кости, рассыпавшиеся в прах, продолжая невероятно ядовито: — Ну как, все еще нравится быть шавкой Несмертного? Что, выслужилась до командира? Казалось, в эти слова проникла вся возможная мизантропия, все разочарование в человечестве, раздражение. — Я не шавка! И не пустынная крыса, в отличие от тебя, — донесся резкий ответ. „Контакт“ состоялся. Низкий отрывистый голос доказывал лишний раз, что суперсолдат не обознался. Все-таки она — это осознание звенело в голове, как тяжкий набат. Сколько еще бывших друзей ему предстояло погубить? Озноб. Нет, руки, естественно, не дрожали, но в груди холодело и ныло, беспочвенно, глупо, не к месту. Он и сам не знал, что ждал от этой женщины, единственной женщины в армии Несмертного. И она дослужилась до Императора. Еще удалось приметить, что у нее теперь вместо левой руки тоже „красовался“ трехпалый железный протез, не такой высокотехнологичный, но, кажется, верно служивший вместо сошек, когда она стреляла. — Не крыса? Ну и как это называется? — спрашивал Баки, вслушиваясь в перемещения снайпера, продолжая зло: — До недавнего времени ты охраняла его жен. Чтоб они не сбежали, чтоб он дальше их уродовал! Да, Баки покинул банду именно в тот день, когда узнал, что в герметичном Куполе содержались пять несчастных девушек, тогда ему все открылось. Истинная цена правления жестокого старика. Баки рванул в пустыню прямо с одного задания по выслеживанию стаи каннибалов. С тех пор его объявили врагом. Почему он не попытался организовать побег рабынь? На тот момент он сам почти ничего не знал о новом для него мире, не ведал, где находятся источники воды. Брать на себя ответственность за хрупкие жизни не решился. Он просто уехал, куда глаза глядели. Фуриоса же осталась, ее вскоре сделали сторожем девушек, об этом донесли потом разрозненные противоречивые слухи. — А ты просто сбежал! — с последним выстрелом напал и снайпер, выбивая автомат из рук, отлетевший от меткой пули за пределы досягаемости, повиснув на обломке арматуры на самом краю моста, затем падая вниз, теряясь в песке. „Не убила… Могла в голову!“ — понял несколько удивленно Баки, поражаясь, как он проглядел перемещение женщины, словно она оставила свой голос звучать с противоположной стороны. Или это внезапно проявившееся чувство вины о себе напомнило, помутнив внимательность? Некстати, ой как некстати! — Да, мне лучше знать, что он с ними делает! Я охраняла их от таких, как ты, солдафонов, — прошипела Фуриоса, сбивая суперсолдата с ног, внезапно вылетая из-за остова старой фуры, пытаясь всадить в горло острый нож. Баки перехватил ее руку, вцепившись в запястье. — Неужели я вывел „железную леди“ из равновесия? — криво усмехнулся он, пытаясь теснить полевого командира. — Однозначно, это талант. Голос показался совершенно чужим, собственный стиль поведения выглядел искусственным, придуманным. А как себя вел мистер Джеймс Барнс? Вот уж чего не сохранилось в памяти, того не сохранилось. Факты, фотографии, образы, события — это еще являлось какой-то цепочкой событий, но собственная личность в них участвовала, словно некий фантом. Привычки, жесты, манера речи — это все он приобрел в банде, фактически Фуриоса с ним только и говорила тогда, с этим непонятным существом из морозильника, будя от тумана проспавший много лет разум. Но теперь, очевидно, все изменилось? Теперь они сошлись в поединке. — Заткнись! — прошипела женщина, ударяя увесистым сапогом в живот, стремясь расцепить хватку металлической руки своим протезом, что ей неплохо удалось. „Значит, у нее закончились патроны. И что? Она так жаждет прикончить меня именно ножом?“ — не понимал Баки, пока они кружили, словно два диких зверя, наткнувшихся на одну тушу. Суперсолдат нервно кинул: — Ну, охраняла ты от солдафонов, „молодец“, и что? Ты даже не попыталась ничего сделать! Брови его нахмурились, глаза метали молнии. Но ему так не хотелось презирать эту женщину! Когда-то давно он верил в нее, видел, что она не фанатик Несмертного, не его покорная рабыня. Она словно выжидала что-то, удобный момент для побега. Значит, Баки ошибся, ведь на женщине красовалась боевая раскраска Императоров: черная сажа или машинное масло вдоль всего черепа строго до глаз. Еще полевые командиры не носили белесой раскраски в отличие от рядовых, покрытые плотным загаром. Добивались такого высокого статуса только те, кто показывал Несмертному свою преданность, силу и, очевидно, беспощадность наряду с умением командовать. — Но ты… — на миг голос женщины словно дрогнул, но, как оказалось, просто сорвался в яростный рык: — Ты тогда просто сбежал! Бросил наш отряд! — Да, тогда ты была еще рядовым, — фыркнул Баки, уклоняясь от очередного удара ножа, небрежно продолжая с явной издевкой: — Но что я мог? Может, ты знаешь места, куда можно сбежать? Какие-нибудь зеленые земли, куда можно уехать вместе с кучей народа, который не подохнет от жажды по пути? Нет, он играл эту непринужденность, беззаботность, превосходство. Он ощущал себя виноватым в какой-то мере, он понимал, что вновь потерялся во времени, никому ненужный кусок замороженного и размороженного мяса. — Я хоть что-то делаю! И не дезертирую посреди битвы! — задыхаясь от ярости, рвалась в бой Фуриоса, ударяя протезом, вспоминая старые обиды. Баки едва успевал уклониться, по зубам все-таки неприятно попало. Во рту ощущался вкус крови с разбитых губ. Нет, определенно, ему не хватало внимательности. Эмоции — лишнее! Но если бы только снайпер не говорила с ним, если бы не закрадывались сомнения о ее намерениях. Баки просчитал, что Фуриоса имела шанс уже дважды его прикончить из винтовки. (Для бывшего элитного убийцы — непозволительный провал). А он помнил, что, даже будучи рядовой, она почти никогда не промахивалась. В любом случае, он все еще оставался жив, да еще положил всю ее охрану, целый отряд. Но фанатиками они оба никогда не дорожили. Может, они вовсе не дорожили людьми. — Что-то?! Что? Вот именно, что ничего! Ты полностью подчиняешься ему! — наступал Баки, вновь схватывая нож, ломая лезвие, нависая на миг над обезоруженной женщиной, с горечью в голосе шипя: — Но знаешь… Я уверен, что ты ненавидишь его не меньше, чем я. Представился шанс убить ее, стремительно свернуть шею. Или оглушить ударом по голове, а потом добить. Но он не смел, точно пронзительный неукротимый взгляд гипнотизировал и обездвиживал. Баки вдруг снова увидел старую знакомую, которая однажды нашла его в заброшенном бункере во время рейда. Она по наитию вернула его к жизни, отключив капсулу, при этом, не позволив солдатам Несмертного узнать о проклятой технологии заморозки. Баки мог поклясться, что в тот день он рисковал снова стать лишь оружием во властолюбивых руках тирана. Получалось, что Фуриоса случайно или намеренно спасла его. И теперь… Он не знал, обязан ли ее убивать. Кому он помог бы этой жертвой? Насчет всех остальных, кто атаковал его, никогда не задумывался. Но ныне то ли намеренно, то ли случайно упустил краткий миг, когда нож оказался сломан, а женщина не успела сменить тактику. — Пошел ты! Сама решу, что делать, — отпружинила обеими ногами от солнечного сплетения врага Фуриоса, отпрыгивая назад, как кошка, приземляясь на ноги и руки, немедленно вскакивая. — Если ты что-то делаешь, то почему не отправишься куда подальше от Несмертного? А, Император? — просипел Баки, понимая, как она добилась своего звания: пока не доводилось сталкиваться с противником, который мог тягаться с ним по свирепости и такому упрямству в бою. Хотя, может, ему мешало это проклятое желание не убивать Императора. Да, нечто на периферии сознания твердило ему, что он рискует совершить роковую ошибку, если уничтожит этого врага. Такой же тревожный тоскливый сигнал пронзал разум в тот миг, когда он сражался со Стивеном. И подсознание тогда не обмануло: прежде чем Баки удалось хоть что-то о себе вспомнить, он не убил друга, а вытащил его. Может, это и называют в народе „голос сердца“? Или „ангел-хранитель“? Хотя Стивена вытащил, а множество других уничтожил. Но Стивена он бы себе уж точно никогда не простил, тогда бы восстановление памяти не имело никакого смысла. А что связывало с Фуриосой? Только то недолгое время в проклятой банде, никаких загадок амнезии. Женщина внезапно выхватила из голенища сапога второй нож, ловко приставляя к горлу Баки, оттесняя к тому же массивному обломку, возле которого шло противостояние. — Если я скажу тебе, что Зеленые земли существовали? По крайней мере, двадцать лет назад, — прижимая лезвие к коже до крови, прошипела Фуриоса. Малахитово-зеленые глаза ее яростно горели, рот искажал оскал, в котором читалась потаенная боль, словно упоминание о „зеленых землях“ пробудило в ней давние воспоминания. — Я скажу, что ты зря все еще торчишь в Цитадели, — ответил суперсолдат, в свою очередь резко выдвигая секретные шипы на протезе, угрожающе приставляя их к животу нападавшей, продолжая более спокойно: — Пожалуй, самое время бежать, если ты еще не продалась совсем Несмертному. За что? За воду? За власть? Я не думал, что ты такая. Разочарование в голосе прозвучало совершенно искреннее, зато шипы на искусственной конечности не ведали сожаления. Всего одно движение — и прекратилось бы все, и он бы вышел победителем. Но откуда? Из очередной стычки с полудохлыми людьми постапокалипсиса? И это достойное искупление для всех деяний? Да, всего одно движение — и закончились бы для них обоих земные мытарства, потому что снайпер в последнем порыве, как яростная медведица, тоже вонзила бы нож в сонную артерию. — Мне все равно, что ты думал. Убегают только трусы, — непоколебимо отвечала женщина, словно ей не грозило каждый миг быть проткнутой тремя острыми лезвиями. Но смерти здесь боялись единицы, выжить желали все, но бояться… Нет, для этого надо хоть что-то иметь, хоть о ком-то заботиться, а не копаться на свалках, туманя расколотый разум безумными идеями. — А тиранам служат подхалимы, фанатики и палачи, — прорычал Баки. — Ладно, значит, я ошибался, — солдат устало вздохнул. — Я все еще хотел предложить бежать со мной, но, кажется поздно. Баки убрал шипы, медленно пытаясь отвести нож от своего горла, еще толком не представляя, что намерен делать дальше. Стоило разобраться с собственными мотивами, но ответов не находилось. «Она что, саботировала настолько тщательно спланированную операцию по уничтожению „Однорукого“? Она могла дважды прикончить меня, я уверен. Но довела все до такого поединка, чтобы… Чтобы поговорить? Чтобы выяснить, на чьей я стороне? Знать бы мне самому», — проносились в голове разрозненные мысли. — Обойдусь без твоих одолжений, предатель, — отскочила от него Фуриоса, держа наготове нож прямым хватом. — Значит, я пойду своим путем, — не менял боевой стойки Баки, следя за малейшим движением противника. — Иди, — на удивление спокойно отозвалась женщина, выпрямляясь, словно негласно заканчивая противостояние один на один, всем своим видом говоря, что больше не намерена атаковать, но уничтожит при попытке напасть на нее. Словно хищник, прекрасный и грациозный. — Фуриоса, подумай еще раз. Тебе все еще есть, что терять, — не побоялся обратиться к ней Баки. Терять… да, это его участь: только всех терять, всех предавать, от всех уходить. — Уже нечего, — едва уловимо прошептала женщина, старательно пряча скорбь в голосе за ненавистью. — Ошибаешься. Ты ведь сама сказала про Зеленые Земли, — поднял на нее глаза Баки. Странно, он ведь никогда не умел приободрять людей, убеждать их в том, что они могут стать лучше. Вряд ли это получилось и на этот раз, хотя яростный командир слегка изменилась в лице. Презрение уступило место легкой тени сомнения, но черная завеса сажи скрывала все лишние эмоции. — Уходи, иначе я пущу по твоему следу всех своих людей, — перебила женщина. — Надо было убить тебя сразу, — стальными пластинами чеканил командный голос каждое слово. — Но ведь не убила. Неужели не хватило меткости? — усмехнулся солдат. — Иди! — прикрикнула на него женщина, но запнулась: — Хотя нет, стой. — Ты передумала? — поднял голову Баки, сам не ведая, что говорит. Надежда резанула его душу бритвенным лезвием. Он столько времени носился по пустыне в одиночестве, что согласился бы даже на сомнительного союзника. И что еще хуже — киллер верил этой коварной женщине, казалось, знал все ее маневры, хотя помнил, что она способна на любой хитрый план. А вот она к нему ничуть не питала доверия: — Нет. Тебе нет веры. Ты че**тов суперсолдат, беглец. — Я просто не хотел служить тирану. Хватит с меня! — мотнул головой Баки, пытаясь объяснить: — Фуриоса, я тебе не враг, но тебе, а не Несмертному. Их разделяло не больше пары метров — достаточное расстояние для рывка, который ни одна из сторон не намеревалась предпринимать. Всего пара метров — так смехотворно мало, но так далеко. Баки хотел бы протянуть руки и схватиться за то недалекое прошлое, которое он помнил наверняка, которое пережил уже этим новым человеком, разбуженным посреди мертвого города несгибаемой женщиной. Фуриоса стояла напротив, внимательно рассматривала предполагаемого противника, словно сканировала, улавливая малейшую эмоцию. Баки тоже оценивающе рассматривал ее, приходя к выводу, что она… на грани отчаяния. И пусть сто раз это скрывал глупый грим, а ярость искажала черты. Но Баки видел все: в Цитатели ее удерживали невидимые цепи. И на пост Императора тоже привело не желание власти, а отчаяние и затаенный гнев на одного-единственного человека. Их общего врага. Может быть, она по-настоящему боролась? Хотя вряд ли. Но он однажды просто сбежал, хотя мог бы, наверное, найти сообщников и подготовить смену власти. Нет, он решил оказаться вне всего, думал, что так сумеет от всех уйти, и себя отринуть. Но превратил свою жизнь в бессмысленный путь без направления. — Не враг, но и не друг, — кивнула, сощурившись, Фуриоса, непреклонно приказывая: — Подожди, пока мы уйдем. Я скажу, что убила тебя. И попробуй только потом попасться отрядам. Уезжай из этих мест, чтобы о тебе не вспоминали. — Что ж, если это все… — не находил нужных слов Баки. Его догадки подтверждались: еще один план со стороны Фуриосы, вот только не в пользу Несмертного. И это не могло не радовать, значит, она не покорилась, не слилась с его командирами. Только… Какой ценой? — Либо ты соглашаешься на такие условия, либо продолжается эта бойня, — угрожающе выставила перед собой нож женщина. — Ладно, — кивнул Баки, медленно отходя, ожидая, когда и откуда будет спускаться женщина. Она направилась к противоположной стороне моста, все еще пятясь, как будто находилась в клетке с диким зверем. Да, укротитель, который в тот день заглушил внутреннего монстра Баки. В пустыне, в бесконечных странствиях, зов этого темного создания слышится отчетливее, с каждым днем поглощает разум, воспоминания, милосердие, возможность и способность испытывать привязанность. Но не в врагу же… Даже, если этот враг однажды разомкнул цепь проклятого неестественного сна. В тот день она сказала своим, что просто нашла выжившего мутанта не упомянув о сложной технологии. В Цитадели его приняли без лишней бюрократии. Там всегда были нужны сильные воины. Так и началась его жизнь в новом мире. И поначалу порядком ужасала, сбивала с толку. Фуриоса помогла разобраться, хотя не сказать, что они стали друзьями. Но и не врагами. Теперь их разделяла необъятная пропасть непонимания. — Чего ты вообще добиваешься? — напоследок неожиданно поинтересовалась женщина, уже стоя на самом краю моста, хватаясь за веревку. — Всего лишь ищу старого друга и, наверное, себя, — честно ответил Баки, провожая взглядом Фуриосу. Странно, но после этой встречи-поединка все там же, на периферии сознания, становилось невыразимо тяжко отпускать ее. Вполне вероятно, без шанса вновь увидеться. — Здесь все себя ищут. И не находят, — отрывисто вздохнула женщина, в ее словах ранила невыразимая печаль. Мускулистый воин с коротким ежиком вместо волос, боец апокалипсиса с протезом руки, в грубых сапогах и с эмблемой Несмертного на поясе, но почему-то в ней читалась невероятная надломленность. Она тоже никому не принадлежала, она тоже запуталась в том, что ей надлежит делать. И ей тоже не хотелось окончательно терять свою душу. Но Баки не смел останавливать ее, они все равно оставались врагами. Вероятно. Да. Врагами. — А еще, — но Баки почему-то осекся, слова застыли в горле, зато пронеслись отчетливо в мыслях: „Я искал тебя“. Но это прозвучало бы неуместно, неестественно. Да и это являлось бы ложью, Фуриосу он не искал, он однажды посчитал, что нет смысла ее перетягивать на свою сторону. Но теперь, после того, как она вот так отпускала, что-то надломилось в его ожесточенном сердце. Порой Баки невольно представлял Фуриосу в привычном для него образе женщины середины двадцатого века: в изящном костюме, с прической из аккуратно взбитых русых локонов. И она казалась ему невероятно красивой с ее тонкими изогнутыми бровями, изящно очерченными губами и мерцающими загадочными кошачьими глазами. Возможно, уже не совсем юной, но невероятно желанной. Но образ оставался миражом, призраком далеких времен. Кто же виноват в том, что всю красоту съедала тяжелая обстановка и образ жизни? Конечно, не очень смотрелся прилизанный короткий ежик, смазанный машинным маслом, конечно, развитая мускулатура не придавала женственности, а уж протез руки, состоящий из поршней и болтов, тем более. Так получается. Война никого обычно не красит, это только на редких фотоснимках люди в отглаженной форме сняты при параде, еще чистые, интересные, притягивающие лоском и выправкой. А потом все это съедает пламя, стирает едкий пот, запекшаяся кровь и перевернутая грязь, земля, которую приходится исползать на брюхе вдоль и поперек. Война способна только уродовать. Важно только одно: остаться человеком, что хранит хоть что-то с тех забытых фотокарточек. Баки казалось, что от него не осталось уже ничего, как и от той Фуриосы, которую он знал когда-то. „На что же она пошла, что стала командиром? Совсем уже душу продала? Где-то руку потеряла… Да, сколько лет я уже ношусь по пустыне? Она уже другая, лицо обветрилось, взгляд стал жестче. Хотя… глаза все такие же зеленые“, — размышлял Баки, запечатлевая в памяти прощальный взгляд. Ничего не значила эта встреча, никому ненужная, просто поединок. Хотя… Разве часто враги позволяют друг другу сбежать? Женщина спустилась со средней мачты по веревке, отцепляя полуавтоматический гарпун, предоставляя Баки проявить творческий подход при спуске, точнее просто дополнительно задерживая его. — Однорукий мертв. Возвращаемся, — донесся звучный голос Фуриосы. — Есть, командир, — неумело выплевывали воины, в них не содержалось должной строевой подготовки, только умение подчиняться и свирепость. — Хорошие новости для Несмертного Джо! — ликовал кто-то, восклицая с ненормальным повизгиванием шакала. Вскоре конвой скрылся в облаке пыли. Баки провожал его долгим взглядом, исполненным тоски. Он остался один на мосту, однако поторопился спуститься, немедленно вспоминая о Стивене, вернее, и не забывая о нем, он бы возненавидел и Фуриосу, если бы узнал, что из-за заминки с отрядом Воинов Полураспада погиб Роджерс. Впервые надеялся он на ложность полученных о друге сведений. Баки верил в силу и стойкость Стива. Если Фуриоса считала, что для суперсолдата прыжок вниз смертелен, то она глубоко заблуждалась: Баки выпустил шипы, зацепился ими за опору, соскальзывая со скрежетом до половины конструкции, затем просто соскакивая. В песке обнаружился незаменимый автомат, потом Баки притронулся к редкости, вытащенной когда-то из старого бункера, обнаруженного в скитаниях, — аптечке с бинтами, пластырями, йодом и перекисью. После некоторой „починки“ себя пришлось заниматься ремонтом своего джипа, так как все машины, что оставались на ходу, уехали, а те, что разворотило во время столкновения, пострадали в итоге больше собственной. Время таяло, терялось, утягивало зыбучим болотом, Баки понимал, что не успеет уже узнать, что произошло на месте, указанном Стервятниками. Хотелось верить, что они ошиблись с именем или блефовали. Да и откуда им было знать друг друга? Баки откручивал колеса, приподнимая сравнительно легкую машину домкратом, одной рукой все это делать оказалось не слишком удобно. Он догадывался, что придет в норму через пару дней благодаря сыворотке. Но его вновь посещали невеселые мысли о том, кто он, кем стал и почему все так неудачно сложилось: „У Несмертного был шанс править нормально: он выращивает сносную еду, в горе еще много воды, хватает и человеческих ресурсов. Но он превратил свое управление в рабовладельческую тиранию. Шанс был, он его упустил“. При мысли о шансе Баки сжал кулаки, чувствуя, что за одну ночь он упустил все свои. Он отчаянно не успевал на подмогу Стивену. И все крепче поселялись сомнения в том, что это тот человек, которого он ищет. Не стал бы Роджерс представляться врагам, а уж помыслить о том, что герой примкнул к секте… нет, разочарование в людях еще не достигло такого дна. А вот в себе… „Я опять наговорил ей гадостей. Но она же враг! Но все-таки… Еще тогда она мне показалась довольно здравомыслящей, по крайней мере, не страдает, как многие, какими-то навязчивыми идеями. Интересно, а я из прошлого мог так задевать людей?“ Он ощущал себя соскобленным пергаментом, на котором слабо различались символы прошлой рукописи, поверх которых стремительно наносили новые чернила, отчего знаки расплывались и путались. Словно в нем три человека жили: один, что родился и погиб в двадцатом веке, второй — киллер, которого никто даже личностью не считал. И третий — разбуженный посреди обезумевших городов. Он не помнил своего характера, не помнил манеры речи, все мучительно складывалось заново. Баки боялся попасть под влияние чьих-то амбиций, позволить убедить себя в чем-либо. Он предпочитал не подчиняться никому, но при этом мысль о захвате Цитадели будоражила его разум, не ради тирании, ничуть, лишь ради освобождения от одурманивания сумасшедшей идеей Хромированного Коня и бессмертия разлагающегося старика Джо. Вот если бы Фуриоса не подчинялась Несмертному. „Фуриоса права, я просто сбежал, — думал Баки, завершая починку своего автомобиля, горько насмехаясь над собой: — И это человек, который пытается искупить прошлое… Я тоже ничего не делаю. Да, я ищу Стива. Но ведь там мучаются множество людей. Пусть этот мир обречен, но люди по-прежнему чувствуют, страдают, надеются. Даже в гибнущем мире есть шанс остаться человеком. Только что для этого делать?“ Баки вздохнул, но ожесточенно поморщился: в конце концов, с этой женщиной ничего не связывало. В свое время, когда он два года служил банде, Фуриоса пресекла слабые попытки Баки „подкатить“ к ней, она испытывала явную неприязнь к тем, с кем ей приходилось служить. Она еще тогда четко поставила перед собой цель стать лучшей из них, выбиться наверх, притом ценой любой жестокости. И упрямо не замечала старомодные намеки Баки, подчеркнуто холодно и официально держалась со всеми представителями мужского пола. Наверное, натерпелась в свое время от них, в итоге сама стала похожа на сурового мужчину, снайпера. А ведь Баки тоже отдавал предпочтение снайперским винтовкам, только поговорить на эту тему им практически не довелось. Хотя в первое время она вытащила „размороженного“ из состояния потерянного лунатика, объяснила некоторые правила нового мира, не испугалась странной химеры. Может, только из-за Фуриосы он два года и промаялся в банде, уже через пару месяцев поняв, что Несмертный — отвратительная сволочь, что не гнушается работорговли, зомбирования солдат с помощью каких-то веществ и иных не менее мерзких вещей. Может, Баки терпеливо ждал, что женщина с ним решится сбежать, но она намерений не оценила. Скитаться, наверное, не хотела. Или… Впрочем, Баки старался об этом не думать. Если бы не злополучная встреча, то вряд ли снова стал вспоминать о полевом командире, которого когда-то знал как рядового. И как друга. Так ли? „Я все ищу кого-то. Если Стива, то, может быть, лишь затем, чтобы отвоевать Цитадель? Мне кажется, вдвоем мы сумели бы. Но тогда мне придется убить и Фуриосу… Может, потому я и не могу собрать армию против проклятого Несмертного? Впрочем, кого я не убивал?“ Но мысли излишни. Удалось оторваться от отряда — и этого хватит. Все-таки наиважнейшей целью вновь являлось проверить тот ли это Стив. А долгосрочные цели потеряли свое назначение с разрушением мира. Баки не верил в интуицию, шестые чувства и всякого рода эзотерику, но хотелось полагать, что весть о неком водителе фургона неслучайна. Только в двух вещах он надеялся ошибиться: в том, что Стивен убит, и в том, что Фуриоса сделалась преданным главарем Несмертного. Тогда движение по пустыне содержало еще какой-то смысл, позволяя не сойти с ума. Человек умирает от одиночества, все остальное — неблагоприятная среда для выеденной оболочки, которая не лучше спелого фрукта, изгрызенного жадным червем. Если не для кого хранить „сердцевину“, остается лишь кожура.