Бензак для суперсолдат

Тяжкие цепи сдавили память мою до боли… © Ф. Г. Лорка „Флюгер“

В воздухе разливался сладковатый аромат весны, каждая клетка кожи впитывала его, слух улавливал умиротворяющий шелест деревьев. Отдаленно доносились звонкие клаксоны автомобилей, но в Центральном Парке все звуки приглушались, неся душе приятную тишину и вдохновение. В руках привычно лежал мягкий уголь, который наносил короткие штрихи на пористую бумагу. Юный художник, студент, рассматривал приятный пейзаж с видом на озеро, где на гладком зеркале воды плавали изумрудные кружочки тины. К эскизу с изображением природы хотелось добавить несколько силуэтов людей: на берегу как раз стояла женщина в изящном платье и что-то рассказывала премилой девочке. Ребенок лучисто улыбался, отчего круглые щечки делались еще более забавными и румяными. Казалось, что два солнца светят: одно на небе, а другое здесь, возле пруда, среди плакучих ив. Молодому художнику нравилось в Парке, хотя в своем районе, где витал постоянный промышленный чад, порой попадались тоже весьма занятные виды, но они давили чем-то неживым, застывшим, рукотворным. Здесь же все создала природа, даже если люди немного помогли в планировании. Да, в его районе дети тоже улыбались, но часто бегали чумазыми и неприсмотренными. Бедным быть тяжело во все времена, хотя Центральный Парк не прогонял никого. Здесь он, сын ирландских эмигрантов, и начал несколько лет назад делать робкие зарисовки. Красота мира наполняла душу в те моменты, когда он творил. Не все удавалось сразу, часто увиденное глазами не желало ложиться верными чертами на бумагу. Но с каждым разом получалось все лучше и лучше. Он ходил по городу, представляя, как тот или иной вид расположился бы в качестве композиции на картине. Улицы, люди, машины — все пестрело разноцветными красками жизни. Тогда еще не стояло неисчислимое множество огромных небоскребов, состоящих только из зеркальных окон, хотя некоторые уже строились, но в те времена среди них еще не терялись строгие готические соборы и жилые дома. Но все-таки больше всего художнику нравилось изображать природу: листья, цветы, траву. Еще он пробовал делать наброски портретов, порой удавалось схватить эмоцию изображаемого человека, случайное экспрессивное выражение лица. Вот и теперь юноша попытался передать эту обезоруживающе очаровательную улыбку девочки, достав новый лист, решив начать с нуля. Он бережно проводил углем, нанося штрих за штрихом, стряхивая с пальцев пыль, чтобы не испачкать набросок. Девочка все смеялась и смеялась. В кронах деревьев беззаботно чирикали птицы. Казалось, ничто не потревожит этого монотонного покоя вне времени и проблем. Внезапно из-за горизонта вскинулось ранящее своей яркостью чудовищное зарево, все накрыла огромная огненная волна тысяч взрывов, за считанные секунды разрушался прежний мир. В ушах слился воедино рев раскаленного ветра, гул рассыпавшихся зданий, крики женщин, пронзительный плач детей — все смешалось, все перевернулось. А он застыл посреди хаоса, сжимая в руках зыбкий кусочек угля и недоделанный эскиз… Не герой, не спаситель, просто обреченный художник. Вокруг война беспощадно похищала улыбки детей и гармонию мира. Стив встрепенулся, нервно дернувшись, точно пережил неожиданное падение с большой высоты. На лбу выступали липкие капельки пота, грудную клетку перехватывало, точно на нее положили тяжелый камень. Бывший герой откинулся на сидении машины, поглядывая по сторонам — пустыня, всюду сплошная пустыня. Ни птиц, ни деревьев, ни смеха детей. Только ржавые обломки кораблей да машин: наследие застывшей рукотворной цивилизации. Роджерс устало задремал в пути, и теперь разбуженный мозг не желал принимать ту реальность, в которой очутился. Случайное наваждение вспарывало сердце острым ножом, казалось, что представшая выжженная земля — это просто ночной кошмар. Пару минут потребовалось только на то, чтобы, ожесточенно сжимая руль, перевести дыхание, как после сильного удара. Странник потряс головой, тело бил мелкий озноб, несмотря на повсеместную жару. Боль… Вместо всех чувств осталась только боль за то, что не сумел сохранить и толику наследия прошлых времен. Кто он? Кто? Сын ирландских иммигрантов? Художник? Военный? Герой? Кто?.. Тень волшебной страны, которой стал в сознании прошлый мир, невыносимо бередила старые раны. Нет, Стив прекрасно понимал, что реальный Нью-Йорк тридцатых-сороковых не нес и половины той идиллии, что придал ему сон. Но все-таки там росли деревья, люди создавали семьи, надеялись, что в будущем что-то изменится к лучшему. В двадцать первом веке Стивен уже оказался сбит с толку, потому что все вокруг пестрило слоганами, рекламными листовками, все куда-то неслись, как в гигантском муравейнике. Ритм жизни все разгонялся, разгонялся — и вот в какой-то момент механизм не выдержал и сорвался с петель, покатившись гигантским валиком, сминая все на своем пути. Стив выпрямился, выходя из машины, заставляя себя успокоиться. Одинокий человек остановился подальше от дорог на краю скалы, сочтя, что в это место не сунутся „Стервятники“. Как ни странно, эти злобные существа возникали на дорогах вне зависимости от территорий того или иного главаря, их дурная слава ползла далеко за пределы Пустоши. Об остальных обитателях региона Роджерс знал только со слов недавно погибших скитальцев: Некий Несмертный Джо, некая Фуриоса. Стоило разобраться, потому что внутреннее чутье подсказывало: здесь творится что-то нехорошее, непотребное. Старый долг защитника не позволял просто бесцельно проехать дальше. Конечно, мир умирал, но в нем еще оставались люди, поэтому настоящий герой нашел бы в себе силы сражаться. Но Стив сомневался, а глобальные размышления тонули в ворохе ежеминутных проблем. Например, уже второй день беспокоил странный завод с трубами, над которыми день и ночь полыхало пламя. Судя по всему, он был гигантским, так как практически со всех наблюдательных пунктов он виднелся довольно отчетливо, как и разрушенные почерневшие ветряки. — Странные трубы. Что там может быть? Тот самый Газтаун? — говорил сам с собой Роджерс, осматривая неплодородные просторы со скалы. Он взял подзорную трубу с треснувшей линзой, бормоча лишь для того, чтобы не разучиться говорить: – Нет, Стивен, ты должен быть злее… Энное количество миль за банку собачьего корма в помощь врагу — это многовато в переводе на топливный эквивалент. Свою ошибку он понял уже в тот момент, когда отправился на юг, выгрузив молодого Воина Полураспада возле аванпоста. Конечно, небольшое количество случайных железок позволило укрепить таран на джипе, но бензин потратился безвозвратно. Стивен последнее время не натыкался на стоянки каннибалов или иные источники, где могли бы найтись случайные канистры. Застрять посреди пустыни без топлива — последнее дело. Собственный запас всех ресурсов подходил к концу, наблюдения со скалы не давали утешительных результатов, разве только снова наводили на размышления о тщетности бытия. — И это все когда-то наполняла жизнь, — вздохнул странник, отчего вновь горько сводило скулы. Пейзажи из сна накладывались на неприветливые картины тотального разрушения, и адским котлом дымил далекий загадочный завод. Отвлечься заставила туча пыли, несущаяся по дороге. Очевидно, ее поднимала целая колонна мощных машин. Роджерс отметил, что, если повезет, ему выпадет неплохой шанс разжиться бензином. Но для этого группа автомобилей должна была направиться в его сторону. Однако они повернули, взяв немного левее на развилке условно проторенных дорог. Стив, нервно облизнув покрытые песком губы, продолжил следить за маршрутом черных машин, мелькавших среди желтоватых клубов. Они словно засекли кого-то, это и заставило изменить траекторию перемещений. — Макс? — настраивал подзорную трубу Роджерс, видя, куда устремился конвой: посреди пустоши, так же что-то рассматривая, стояла скоростная бронированная черная машина по имени „Перехватчик“, напоминавшая кузовом „Ford Falcon XB“. Именно на ней знакомый уезжал из внешнего патруля в неизвестность. Автомобиль он под себя сделал, надо сказать, на зависть мощный, сбалансированный. Покидал без цели, уходя в скитания, но не на смерть. Немного тронувшийся, бывший патрульный по-прежнему представлял серьезную угрозу для бандитов. Хотелось верить, что легко узнаваемый „Перехватчик“ не достался за это время какому-нибудь бездарному людоеду. — Макс! — что есть силы, закричал Стив, складывая руки рупором, спеша предупредить друга, который маячил там же возле машины, тоже что-то рассматривал, но в противоположной стороне от конвоя, к нему заходили с тыла. Ветер дробил голос мелкими бесшумными крупинками. К счастью, Максу хватило своих рефлексов, чтобы вовремя заметить приближающуюся опасность, он покидал в машину какое-то тряпье и быстро стартовал. Без сомнения, это был Макс — знакомый широкоплечий силуэт, знакомая изношенная одежда. Разве только борода и волосы сильно отросли, видимо, скиталец не придавал своему внешнему виду ни малейшего значения. И за ним теперь велась охота со стороны черных машин Несмертного. Роджерс оценивал расстояние, лихорадочно заводя мотор, заставляя себя не прыгать прямо со скалы, а то от фургона ничего не осталось бы. Но покатый спуск оказался долгим и извилистым. А черные машины, как успел заметить водитель, уже погнались за Максом. Зачем? Что хотели? Их оказалось слишком много на одного человека, пусть и снабженного мощным внедорожником. Не иначе собирались отнять ценную модель. Вскоре пыль скрыла силуэт знакомого, но его транспорт вырывался вперед, противники нагоняли, кружили стервятниками, намереваясь взять в клещи. Кажется, Макс отстреливался, Роджерс понимал, что не имеет права просто наблюдать. Пригодилась бы дальнобойная снайперская винтовка, но у него только перемотанный изолентой обрез завалялся. Пункт наблюдения располагался высоко, из-за этого слишком далеко от места столкновения с неведомой силой. Суперсолдат срезал углы узкой дороги, едва не опрокидывая джип на каменистых буграх, но упрямо сокращая расстояние между ним и знакомым, попавшим в более чем неприятную ситуацию. Стрелка счетчика топлива упрямо тянулась к нулю, Роджерс усилием воли пытался загипнотизировать ее, чтоб она замерла хотя бы на сотой доле. Всегда хватало! На последнем всегда дотягивал. Но, видимо, удача решила совершенно отвернуться от бывшего героя: машина, издав неразборчивый жалобный хлопок, начала медленно глохнуть, лишь по инерции катясь под гору. Давно Стив не испытывал такого бессилия и негодования, наверное, с тех времен, как обнаружил, что организацию „Щ.И.Т.“, которой он верно служил, контролирует изнутри проклятая „Гидра“. Тогда на миг почудилось, что он – атлант, который держит небесный свод, но кто-то подрубил ему ноги, и вот гигантский купол рушился на людей, сворачивая мир цирком-шапито. Но герой привык немедленно отращивать крылья, когда каждый раз коварно выбивали почву из-под ног. — Нет! — восклицал Стивен, хотя любой другой от бушевавшего гнева уже изошел бы десятком нецензурных тирад, но Роджерс как не привык с детства, так и не приставала эта грязь. Но любые слова оказались бесполезны. Суперсолдат, выжимая из своего усовершенствованного организма максимум, побежал по песку, надеясь отбить у врагов знакомого. Но все-таки носиться со скоростью машин он не умел, и предметы взглядом не двигал, не воздействовал на разум… Даже диск-щит оказался бы бесполезен. Все бесполезно — это чувство усугубилось, когда облако пыли скрылось за горизонтом. Вот и закончился весь героизм, в суматохе даже не удалось рассмотреть, как попался неукротимый Макс. „Кто-то контролирует эти места… Кто-то военной закалки. Этих сумасшедших обучали оперативно окружать цель, нечто заставляет их действовать слаженно. Я должен во всем разобраться“, — размышлял Стив, вспоминая, что главная беда этих темных времен — разобщенность, люди просто разучились сотрудничать. Здесь же демонстрировалась слаженная работа, жаль только, что опять не во благо, словно остатки человечества поклялись сами себя доесть, разрушить до основания без надежды на возрождение. Измученный и опустошенный, Стив побрел обратно к машине, ощущая себя содранной кожей, выцветшим старым пальто, забытым в лачуге на кривом гвозде. Бежал за конвоем он довольно долго, с трудом нашел свой фургон ближе к ночи. Случилось то, чего опасался: он застрял посреди пустоши без бензина и запаса воды, только четверть банки собачьего корма давала слабую надежду. Да еще теперь морским ежом кололось изнутри беспокойство за Макса. Конечно, он являлся сильным воином, но перед уходом из патруля все чаще впадал в состояние неконтролируемой ярости, его нередко мучили какие-то голоса в голове. В остальном, он мог в одиночку без применения огнестрела положить пять-семь отморозков. Но на этот раз уж очень нехороший вышел расклад. Кажется, его лассо или сетью выгребли из машины, захватив транспорт. Хотелось верить, что не собираются съесть. Людоеды не умели совершать налеты организованно. — Надо было тогда остановить его… И самому остаться в Патруле, — рассуждал сам с собой Стив, толкая бесполезный джип вперед. Ноги вязли в песке, который с каждым шагом пожирал уверенность в собственных силах и чудесном действии сыворотки. Герой, предотвративший в свое время множество угроз, оказался бессилен перед банальнейшим обстоятельством — просто закончился бензин. Проклятый „бензак“! — Это и были воины Несмертного? — выплевывая пыль, бормотал нервно Роджерс. — Куда они утащили Макса? Я обязан узнать. Обязан! На ближайшее время появилась вполне четкая цель. Песок обладал одним ценнейшим свойством — он какое-то время сохранял отчетливые колеи. Но следовало торопиться, и Стив упрямо тянул свою машину вперед, вскоре впрягся, как лошадь, прицепив себе на плечи ремень, предназначенный для соединения двух машин, но уж никак не автомобиля и человека. Но отсутствие выбора порой подавало отличные идеи по альтернативному применению привычных вещей. „Герой… герой… Где теперь искать сослуживца бывшего? — зло думал Роджерс, на ходу пальцем добирая тухлую присохшую подливку собачьего корма, запекшуюся по стенкам банки. – Эх, может, не стоило начинать эти скитания? Впрочем, где и зачем мне стоило оставаться? Во Внешнем Патруле? Там тоже все постепенно умирало… Мир обречен. Мир обречен… Обречен… Все умрут… Стоп! Стивен! Прекращай! — вновь накрывала холодной волной навязчивая мысль, возникавшая уже пару месяцев, отчего приходилось нередко одергивать себя. — Я Макса должен найти“. Цель-то у него появилась, но ни малейшего средства для ее достижения, отчего казалось, что мироздание ополчилось против него. От нелепости всего произошедшего, в конце концов, стало смешно: бывший герой понуро тащился посреди ночи вперед, высматривая колеи конвоя, и с его губ срывались отрывистые смешки, похожие на отдаленный вой койота. Однако в одиночестве за монотонным занятием искаженная память подбрасывала порой ужасающие картины. Когда он только пробудился от криогенного сна, ему все чудилось, что он ищет друзей, „Мстителей“, возвещает их общий сбор. Но последнее время внезапно пронзали разум жуткими галлюцинациями странные образы. Вот целая школа с детьми разрушилась взрывом, вот город превращался медленно в руины, а воспоминания об ощущениях того времени — гнев, черный, слепой гнев, замешанный на остервенении и обиде. Что же тогда случилось? Голова раскалывалась от этого, особенно, когда приходили видения, в которых сталкивался круглый щит и мощный кулак железного костюма-робота Тони. „Почему я дерусь со Старком?! Почему? Как?!“ — терялся в страшных догадках Стив, неплохо понимая в те минуты безумия Макса, который тоже порой впадал в ступор, признаваясь украдкой, что видит каждый раз убитого сына. Роджерс же лицезрел, как он восстает против всех своих прежних друзей, как за ним ожесточенно охотится Тони Старк. И в той бесконечной битве не находилось правых и виноватых, рушились все ценности, все убеждения. Но целостная картина событий все не складывалась, и от этого становилось еще хуже. Наверное, частичная амнезия случилась из-за неправильного выхода из заморозки. С тех пор Стив иногда буквально выпадал из реальности, что послужило одной из причин его ухода из Патруля — он не мог больше гарантировать бдительность и безупречную форму, разум его разъедало что-то, что он хотел бы вспомнить, но одновременно боялся воскресить из недр подсознания. Ныне, посреди бесконечного пустыря, нарастала убежденность, будто черный день настал, впрочем, среди руин прежнего мира каждый новый рассвет отличался только насыщенностью этого антрацита. Казалось, дальше некуда, тупик. Просто тупик. Но Стив словно забыл, что может быть еще хуже, а ночь грозит появлением тварей с красными глазами. „Стервятники“ показались на дороге достаточно скоро, и одинокий путник понял, что у него нет возможности идти на таран. Он едва успел отстегнуть „ярмо“ и отскочить в сторону, когда огромный покрытый шипами внедорожник с ходу влетел в злополучный фургон… *** „Если хочешь обескуражить птицу, то разори ее гнездо — все просто. Не так ли, Баки?“ — иронично дискутировал сам с собой Однорукий. Ночь выдалась хорошая: на горизонте не виднелось никаких предвестников бури, над головой изрешеченное пятнами звезд расстилалось черное небо, что означало одно — все благоволило охоте. Надоедливые твари оставили без присмотра свои пристанища. После нескольких дней поисков удалось раздобыть немаловажную информацию о расположении узловых стоянок секты. Они связывались туннелями, что объясняло внезапные появления существ на машинах, покрытых шипами. «Странные они птички — живут под землей. Название „Кроты“ им бы больше подошло. Хех, вот сейчас и предложим переименоваться», — размышлял Баки, пряча свой джип возле разрушенного гигантского моста, обвисшего остатками опор и мачт с тросами, которыми зловеще поигрывал ветер. Укрытие сомнительное, но лучше, чем оставлять свой драгоценный внедорожник посреди дороги, хотя угнать его все равно не удалось бы: Баки вместо ключа зажигания использовал свою руку-протез, вернее шипы на ней, так что неприятелям пришлось бы потрудиться. „Возможно, я их только разозлю, но зато получу свое: они слетятся к разоренной части своих туннелей, а я тем временем проберусь на Кладбище Машин“, — размышлял диверсант. Указанное место считалось святая святых для ночных охотников, ведь там они собирали все, что удавалось отнять у одиноких скитальцев и отрядов Несмертного, доставляя всем неприятности, часто руша все возможные планы. Хотя в этом мире все жили одним днем, Баки тоже носился по пустыне, как бешеный пес. Впрочем, он уже успел привыкнуть к жизни всеми отвергнутого непонятного существа, которое не принимал ни один лагерь. До крушения человечества он существовал какое-то время так же, пребывая в бегах. Да, он вытащил Стивена, когда сам чуть не убил его. Смерть друга он бы себе не простил, но сотни остальных его „целей“ тоже взывали к отмщению. Искупить их гибель бывший киллер уже ничем не мог, оттого и нес его ветер, словно перекати-поле. Он осторожно переступал по песку, ища лаз в убежище „Стервятников“, внимательно рассматривал местность у оснований моста. В ночи оказалось не так-то легко заметить черневшее на сером песке, прикрытое листом железа отверстие, дыру на карте, но выдал все край желтой лестницы, которая не сливалась с пейзажем, а только слишком ярко выделялась. Крошечный промах всегда губил выгодные предприятия, это Баки уяснил еще когда устранял цели по заданию проклятой „Гидры“. Ему давали всегда самые невыполнимые миссии, он находил бреши в любой обороне, действовал по-разному, иногда скрытно, иногда шел напролом. В те моменты мозг его превращался в вычислительную машину, а глаза в сканеры, находящие пути обхода и отступления. И еще он слишком часто бил в спину, выжидал порой сутками. Несомненно, из него сделали идеального солдата, но теперь он работал исключительно на себя, хоть и не мог точно сказать, кто он такой. Здесь этим вопросом многие задавались, а большая часть так вообще плохо себя осознавала, им хватало либо скатиться на уровень животных, либо примкнуть к главарям и сделаться тупым стадом. Так что, не стоило донимать себя голосом совести — так в последнее время стал рассуждать Баки, постепенно сливаясь с этим миром, где правило безумие. Да и что такого? Он не убивал детей, не крал женщин, просто хотел более мощный мотор, уже задумываясь, как он пойдет со всеми остальными деталями. Но для осуществления плана пришлось спускаться в неизвестность под землю. Впрочем, ничего непривычного, Баки не испытывал никакого стресса, к возможной гибели от шальной пули он уже давно относился в высшей мере философски. Давно пришлось принять смерть как постоянного спутника, что пытался догнать. Вся жизнь — это гонка со смертью, разве только к финишу приходила всегда она первой, зато второй участник мог немного увеличить длину трассы. С каждой ступенькой бывший убийца все больше погружался в темноту, хотя глаза уже привыкли к мраку ночи, но внизу, в логове, оказалось намного меньше источников света — только две красные лампы аварийного освещения. „Они что, всегда в противогазах? Откуда только достают их... Да и в них всегда находиться невозможно. Мутанты проклятые. Или есть туннели, где можно так дышать?“ — поморщился Баки. Затхлый воздух в берлоге резко сдавил горло, защипало глаза, даже подкатила тошнота от давящей духоты, застоявшегося запаха аммиака, смеси паров бензина и сырой земли с чем-то не менее ядовитым. Стало понятно, что действовать необходимо быстро, иначе возникал риск так и остаться в этом месте, напоминавшем вход в ад. Задача явно усложнялась, Баки пожалел, что ему не попалось „Стервятников“ на дороге, там бы он содрал с них защитные маски, но раз уж начал так, то отступать не следовало. Сыворотка суперсолдата предполагала работу в крайне неблагоприятных условиях окружающей среды. Баки осторожно, бесшумно ступая по песку, двинулся вперед по туннелю, едва различая контуры предметов, опасаясь зажигать фонарь, чтобы не спровоцировать сторожей. Он продирался сквозь огромные мешки, набитые ржавым железом, которое уродливо торчало над завязками. Под ногами пищали разбегающиеся крысы, которые, несомненно, шли в пищу. Основной целью являлся генератор, что поддерживал жизнь в неприветливом лабиринте. Хозяева проклятого места врасплох себя взять не позволили: обостренное чутье серых приземистых теней заставило их быстро среагировать, даже суперсолдат не сумел скрыть своего присутствия. Первый „Стервятник“ возник точно из воздуха, на самом деле он зарылся в песок, и выскочил, как на пружине, едва заметив вторжение. Баки отшатнулся, перехватывая нож. Однозначно, обитатели нового мира отличались от тех наивных граждан, с которыми приходилось иметь дело раньше. Люди из прошлого верили, что априори они в безопасности, а эти с рождения усваивали простой принцип: каждый — потенциальный враг. Ежесекундно они ждали нападения, более выносливые, более озлобленные. Да и люди ли вообще? Суперсолдат отбросил от себя извивающегося врага, вырывая у него заточку, надеясь, что обойдется и без нее, прибережет на критический случай. „Стервятник“ не унимался, он сделал вид, что пускается в бегство, но Баки уже догадывался, что это хитрая уловка. Однако последовал за врагом, настигая его, ломая точным ударом шейные позвонки. Тут же из песка выскочил второй сторож, к которому и вел медленно оседавший на землю враг. Новый противник сжимал уже целых два ножа, вращая ими, словно пропеллерами, тыкая то с одной, то с другой стороны. Баки уклонялся, четко, словно отлаженный маятник, не позволяя пырнуть себя снизу-вверх — все ночные твари отличались низким ростом и искривленным позвоночником. В будущем они рисковали утратить всякое сходство с людьми, у них уже глаза не воспринимали дневной свет. Свет! Баки осенила отличная идея: он потянулся к фонарику. Яркий луч разделил тьму, вырывая из нее драный противогаз с прилепленными к нему черными перьями. „Стервятник“, издав неразборчивый клекот, кинулся вперед, заслоняясь ножами, надеясь поразить ими наугад. Но такие трюки с суперсолдатом не проходили. Он схватил первую же заточку механической рукой за лезвие, почти играючи, направляя ее на врага, втыкая в багряное стекло, из-под которого вскоре брызнул фонтанчик крови, ударивший в запыленное лицо Баки. Кровь потекла вниз, попадая на потрескавшиеся губы… Тоже влага. Но нельзя ее пить! В этом порой приходилось убеждать себя, когда заканчивалась вода. Даже воины Несмертного остерегались каннибализма. В условиях без еды и воды эта крайняя форма дикости казалась кому-то оправданной, но все поджарившие случайных скитальцев, как барбекю, спустя недолгое время переставали быть людьми, превращались в каких-то существ на ржавых машинах. „Стервятники“, кажется, пили кровь и поклонялись железным идолам. Вызнавать их темные обычаи Баки не намеревался, он продвигался дальше к генератору, где его уже поджидали трое других стражей. Но спохватились они не сразу: диверсант снял с убитого врага противогаз, так что почти замаскировался. Попытались атаковать, только когда заметили механическую руку. Да, Однорукого в пустоши уже, кажется, знали все. К тому времени Баки всадил свои шипы в спину врага, накалывая на них, словно кузнечика на булавку в коробке натуралиста. Причинение вреда и ценность чьей-то жизни ощущались не больше, чем агония какого-то насекомого. Хотелось верить, что так не со всеми происходит, не всех он так же хладнокровно выкашивает. А кого иначе? Воинов Несмертного он просто ненавидел, вымещая на рядовых гнев на их предводителя, порой мучил. Недавно в пустыне попался какой-то тупой мальчишка, потерпевший аварию в стычке с каннибалами, оставшийся один без напарника после разборки. Баки тогда специально остановился, вышел из машины. Он играл с оставшимся противником как кот с мышью. Позволял себя атаковать, в последний момент ловил ногу или руку, отбрасывая злополучного Воина Полураспада. А тот злился, шипел, матерился, кажется, других-то слов не зная. Пустоголовый мальчишка с ирокезом, покрытый тальком, не личность, а так, тощая оболочка с промытыми насквозь мозгами, отравленный токсинами. Он очень боялся, понимая, что обречен, но не пускался в бегство. Все эти бритые парни тоже относились к смерти иначе, чем граждане прошлого мира — они не пытались прожить слишком долго, не верили, что прилетит нежданный спаситель, супергерой. Они ни во что не верили, их только злоба поддерживала, как мелких гиен. Баки практически развлекался тогда, доламывая врага: выкручивая пойманную в ударе ногу, вывихивая плечо, круша челюсть. Только потом от этого всего стало как-то тошно. Поэтому „Стервятников“ он приканчивал теперь быстро, отточенными движениями блокируя удары, уклоняясь от заточек. На последнем оставшемся запаниковавшем противнике все равно хотелось выместить накопившуюся ярость. Лицо Баки исказила неприятная мрачная ухмылка, сальные растрепанные космы взметнулись, когда он нарочито лениво уклонился от удара, механической рукой сворачивая челюсть противника, оттесняя его к стене, вспарывая шипами брюхо. Все закончилось очень быстро. — Ч**тов сцинк! — фыркнул от неожиданности солдат, когда из-за спины выпрыгнул из песка еще один страж логова. У „Стервятников“ были повсюду ловушки, оттого к ним и не совались, рядовые Несмертного почти никогда не возвращались. „Сцинки“ умели ждать незаметно в песке и сутки, и двое, и дольше, если того требовал какой-то план. Теперь противник намеревался атаковать со спины, посчитав, что выгодно пожертвует союзником для защиты общего логова. Такие уж правила повсюду установились: слабые добровольно-принудительно жертвовали собой для выживания сильных. Баки в последний миг успел перехватить нож, но „стервятник“ ударил ногой в живот, отталкиваясь и отскакивая. Суперсолдат спуску не давал, надвигаясь танком, ощущая собственное превосходство. Снова он играл, как кот с мышью, с оставшимся врагом, наслаждаясь собственной безнаказанностью. В нем словно какой-то монстр пробуждался, ему нравился этот гадкий мир, где стерся след законов и наказаний. Даже племенные обычаи древности не играли своей роли, каждый устанавливал границы дозволенного по себе, по своей силе. Казалось бы, настала полная свобода! И она вела к гибели мира. Но Баки ни о чем не задумывался, когда сломал сначала одну руку „сцинка“, потом другую, выкручивая, почти завязывая узлом. Когда враг, приглушенно шипя и охая, попытался сбежать от чудовища в противогазе, суперсолдат настиг его, повалил на землю, начиная яростно топтать, уже забывая о цели своего визита. Порой такое случалось, очевидно, слишком сильно подкосили стабильность его психики злополучные опыты. Вдруг в сознании отчетливо, как наяву, возник образ Стивена. Лицо Баки приняло растерянное выражение, что-то неприятно кольнуло в груди, наверное, подобие совести. Да, солдат всегда тренировали, уча убивать, но не издеваться над жертвой. Последний удар в позвоночник прекратил страдания „стервятника“. Суперсолдат поглядел на свою „работу“, тихо спрашивая:  — Стив, а ты бы его так прикончил? — Почти прикончили мы тут одного Стива! — выплюнул злобно какой-то недобиток, пытаясь атаковать со спины, что ему отчасти удалось. Кажется, вернулись те, кто уходил на охоту. У Баки от удара по голове потемнело в глазах, но терять сознание он не торопился, резко развернувшись, выкручивая руку врага, ударяя противника спиной об опорную балку, вкопанную в деревянную стену. — Что ты сказал? Говори! Какого Стива? — прошипел Баки, ухватившись за случайно полученную информацию: — Где?! Говори! Иначе ты будешь умолять прикончить тебя. Звучит банально, но я тебе покажу разнообразие, если не скажешь, какого Стива вы видели и где? — Сам найдешь, — рычал новый „стервятник“, пытаясь освободиться. Баки воткнул один из шипов своего протеза под ключицу врага, медленно проворачивая оружие. Враг, корчась и морщась, вскоре отчаянно прохрипел: — К северо-западу от моста! Желтый фургон! Придурок с щитом! — Так намного лучше, — ухмыльнулся Баки и вырубил врага точным ударом в челюсть, не заботясь о том, мертв он или нет. Все равно в логове планировалось заложить взрывчатку, чем Баки и занялся, таймер истекал через три минуты. Зря он, что ли, из добытых в последней стычке с конвоем „бум-палок“ склеивал практически на коленках полноценную бомбу с часовым механизмом? Вообще-то сам механизм он отобрал у одного случайного скитальца, который неделю назад повстречался на дороге. Весь покрытый чернеющими язвами, несчастный попросил только одного — добить его. Баки не отказал, почти мгновенно переломив позвоночник. Опыта в этом у него хватало, по сути, больше ничего он и не умел — только отнимать жизни, а не спасать. И тайно ненавидел себя за это. Но такие уж времена настали, полевая медицина скатилась до эры неандертальцев, антибиотики пропали еще много лет назад. Настал конец всем ресурсам, уцелели только железные обломки. На выходе из логова пришлось прикончить еще троих ночных охотников, которые пополняли мешки с металлоломом. Но с ними проблем совершенно не возникло. Водители традиционно не отличались такой физической силой, как сторожа. Так было в любой банде, потому что от тех, кто находился за рулем, требовалась немного иная тактика ведения боя, они словно срастались со своей машиной. Так что после непродолжительного противостояния, он просто всадил одному заточку в череп, другому вырвал кадык, а третьего впечатал в стену так, что тот дух испустил. Баки не смущали жестокие методы, он в полной мере приспособился к законам нового мира, ведь в старом тоже наворотил дел. А искупить все это шанса не представилось. Он-то надеялся восстановить прошлое, помочь Стивену, но приходилось скрываться, а потом началось это… Все, что привело к заморозке суперсолдат и гибели мира. Впрочем, превращать чувство вины в культ воин не намеревался, не видя в этом смысла. Если еще не заканчивалась дорога, надо было двигаться дальше. Если еще не отсохли руки и ноги, продолжалось существование. А теперь случайная наводка подстегнула извечные поиски. Стивен! Они говорили о неком Стивене со щитом! Надо было помучить еще врага, чтобы выведать приметы, и то, откуда они узнали имя. Не верилось, что какие-то тупые твари могли запросто прикончить второго суперсолдата. Впрочем, наверное, они блефовали. В любом случае, Баки вылез из укрытия, сдирая с лица липкий противогаз, и направился на северо-запад, всматриваясь по дороге в случайные обломки машин и отблески костров, жалея, что уже вряд ли успеет до рассвета на Кладбище Машин. Выходит, он потратил ночь впустую, зато теперь знал, как выглядят „гнезда“. Нет, случайная информация не казалась совпадением. Что если они говорили о том самом Стивене? О его друге! О его совести… Внезапно раздался резкий хлопок, джип подпрыгнул, машину занесло, словно на льду. Мир завертелся, как сломанная карусель, поставленная каким-то злым шутником на максимальную скорость. Баки едва удержал руль, заставляя железного коня не перевернуться. Кто-то метко прострелил переднее правое колесо. „Снайпер?!“ — только подумал Баки, готовясь к новому противостоянию. Но если кто-то так точно попал, то почему не целился сразу в водителя? Вероятно, мешало бликующее ветровое стекло. Баки поймал себя на мысли, что нигде не засек возможную засаду, значит, работал профессионал ему под стать. Но на раздумья времени не оставалось: вскоре пробили второе колесо, отрезая пути к отступлению. Тут же из-за барханов вылетели черные машины, подобные тарантулам, да не обычные, которые сопровождали конвои, а укрепленные внедорожники, предполагающие размещение не меньше семи вооруженных бойцов. Все вставало на свои места: пока Однорукий охотился на „Стервятников“, воины Несмертного охотились на него. Да еще известие о неком Стиве подкосило обычную внимательность, хотя Баки знал, что в этом мире нельзя давать волю чувствам, потому что в нем не оставалось места ни дружбе, ни привязанности — только вечная подозрительность, только гнев. Машины кружили вокруг него, беря в кольцо, тараня джип. Суперсолдат, выругавшись, покинул транспорт, вызывая огонь на себя, перекатываясь, уклоняясь от нового выстрела невидимого снайпера, который словно намеренно гонял его. „Ч**рт! Один из лучших снайперов Несмертного. Неужели это она?“ — подумал Баки, получая пулю в механическую руку, в последний момент заслоняя голову; с вражеских машин, бывших пикапов, тем временем полетели взрывные копья, поднимая тучу песка.