Бензак для суперсолдат

Пустыня. Осталась. © Ф.Г. Лорка

„Тот самый лагерь“, — удивился Стивен, когда увидел в отдалении вросший в землю корабль. Именно к нему он подвез однажды за банку собачьего корма и мешок лома „зайца“, оказавшегося Воином Полураспада. Теперь это казалось даже чем-то противным, будто совершил преступление. Удивляло, что он вообще запомнил умиравшего мальчишку, который не показался таким уж страшным или озлобленным тогда. Но сама принадлежность к вражескому лагерю делала его неприятелем. Стивен редко ненавидел кого-то персонально, но, как каждый солдат, уничтожал по приказу боевые единицы противника. Когда он узнал, что армия Несмертного обязана своим существованием безумным идеям „Гидры“, то вспомнил ту ярость, с которой кидался в атаку еще в середине двадцатого века. Его поступки потом обросли легендами, его сделали чем-то вроде символа до момента пробуждения, считая погибшим. Но на деле он просто шел в атаку с сотнями таких же парней из пехоты, пусть и с сывороткой суперсолдата в крови. Легенды с гиперболизацией его способностей не отражали всей прозы и страшной простоты тех лет. И вот история решила повторить в очередной раз свой виток. Только количество участников ее беспощадно сократилось. И почти отняли цель и смысл что-то защищать: „Никого не осталось… ни с одной из сторон. Похоже, мы с Баки последние. Но как они могли убить Брюса Беннера? Если только в его человеческой ипостаси. Или изобрели сыворотку, блокирующую его способности. Или… Я уже ничего не знаю. Про Тора ничего нет. Значит, последнее место, где я сумею еще хоть что-то найти — это Асгард. Мне нужен Радужный Поток. Никогда не задумывался о том, как он работает. Но теперь… Там должно было хоть что-то остаться. Может, они просто отвернулись от нашего обезображенного мира? Я должен знать правду“. Мысли — это кроты, что делают бесконечные бездонные норы в чертогах разума, выкапывая потаенные ходы и галереи в своем темном царстве. Даже сгущавшиеся сумерки, наводившие ложные линии на иссушенное лицо пустыни, не избавляли от этого шевеления незримых существ, что звались сущностью человека. Стив заглушил мотор и погасил фары, оставив фургон метрах в ста с левой стороны от вражеского лагеря. Через крупные бинокли он высматривал караулы и оборонные линии. Корабль оснастили противотанковыми ежами на подъездах и бронированными воротами, возле которых виднелся резервуар с топливом и шланг. Кажется, неприятелей, намеревавшихся вломиться, поливали огнем в случае повреждения ворот. На таран идти не представлялось возможным. Тем более, никто не говорил, что ждет внутри. Роджерс решил, что атака в лоб — не самый лучший ход, и продолжил рассматривать объект, к которому подползало закатное марево, тусклое и тоскливое, словно картина художника, страдающего цингой. Отвлекаться на печали о своей горькой судьбе не находилось времени, как и рассуждать о надвигавшемся безумии, которое кинуло прочь от найденного Баки к мертвому городу. Кто-то хотел, чтобы потерянный герой знал правду. Может быть, так играл на его чувствах загадочный шаман? Если вообще существовал. В любом случае, у суперсолдата появилось ответственное задание. Лично он не знал Джита, как и степень его ожогов и того, почему Баки атаковал бандита. Возможно, зря Стив старался, но раз уж встреченные им знакомые странники просили, то не мог отказать. Или просто искал любой повод побыть полезным, нужным, героем. Он ощущал себя старым боевым конем, который списан на мыловарню, но в последние свои дни вдруг услышал ритмичные звуки марша и по привычке непроизвольно вскинул голову. Стоит музыке умолкнуть — и вновь он останется один на один со своей обреченностью, сознанием того, что жизнь уже ускользнула, как песок сквозь пальцы. Но покуда вражеский лагерь ощерился оборонными вышками и несколькими снайперами, Стивен вовсе не размышлял о том, как попасть в Асгард и о судьбе остальных Мстителей. Его мозг превращался в четко отлаженный механизм, который решал очередную головоломку. Просто очередная вражеская база. Задание: проникновение и захват, хотя его просили просто принести лекарства, но ведь они явно обретались у местного главаря, а незаметно обшарить каждый уголок не удалось бы. На миг Стив снова вспомнил давнего пассажира, который чем-то запомнился. Просто глупый мальчишка, опьяненный идеями фанатик, медленно умирающий от удушья. Если бы не падение мира, то, может, и не служил бы „Гидре“, да он, скорее всего, и не знал всей истории проклятой организации. Что если он обретался теперь среди врагов? Пришлось бы его убить, как и остальных. Все просто. Стивену никогда не хотелось никого убивать. Нейтрализовать, отправляя в нокаут — сколько угодно, а убить… По всей видимости, до сих пор долг солдата и заповедь смертного греха боролись в его душе. Но после второго пробуждения он пролил немало крови просто так, добывая ресурсы, не разбираясь, что за враги попадались. В конце концов, они тоже не задумывались, намереваясь ограбить. Но и он вел себя не как герой, поэтому даже теперь решил, что использовать символически значимый для него щит не настало время. С ним он всегда сражался за правое дело, как считал. С ним шел в атаку с сознанием великой цели. А теперь… Поручения — не цели. Он пошел на штурм лагеря не только ради странников, потому что там наверняка обретались еда, вода и бензин. Без них никакие великие планы не осуществлялись, даже если он намеревался продолжать поиски Баки. При мысли о нем сердце почему-то больно щемило, точно он чувствовал своего давнего напарника на неком мистическом уровне. И теперь Баки попал в беду. Но где? Из-за неопределенности глобального и конкретности мелкого Стив продолжал наблюдать за лагерем, перемещаясь по скалистой местности, не позволяя снайперам на вышках обратить на себя внимание. Впрочем, сосчитать количество врагов внутри корабля не удалось все равно: возвышенностей не было, а двухметровые железные подобия стен скрывали всех. Зато кое-что полезное суперсолдат все-таки приглядел: древнее судно покоилось в ложбине между скалами бывшего морского дна, и с левой стороны от ворот виднелась узкая тропка, образованная природой из камней. Прочность ее не поддавалась анализу, под ней зиял угрожающей пастью провал иссохшего омута, из которого не нашлось бы выхода. Но Стив привык рисковать, рассчитывая, что сумеет с помощью заточки в случае чего удержаться на скале. Он кивнул сам себе и убрал бинокль. Наблюдения имеют смысл, когда переливаются в действия. Роджерс не тратил время на дальнейшие размышления, его внимание приковали зоркие снайперы. Ноги несли вперед, легкими шагами перескакивая по камням. Вражеские окуляры не просматривали сторону пропасти, Воины Полураспада порой вообще имели смутные представления о стратегии и тактике, полагаясь больше на ярость и импровизацию. Последняя вообще-то всегда брала свое. В действиях Стива тоже не копилось много расчета, когда он полз по-пластунски, сливаясь закопченной лягушкой с серыми камнями, полагаясь на темноту. Но с наступлением сумерек блокпост засветился, как новогодняя елка, противная, пропахшая бензином. Впрочем, Роджерс с трудом вспоминал аромат хвои. Картины прошлого ярко вставали перед ним, но не запахи и не ощущения. В данном случае имел значение только досадный факт, что для начала необходимо устранить снайперов, а то никакая сыворотка не спасла бы от четкого попадания в голову пули крупного калибра. Стивен задумался, как убрать одного, чтобы второй не заметил. Здесь бы помог щит… Бывший герой отчетливо представил, как он размахивается и сносит одним броском два высоченных шеста с хлипкой площадкой на вершине, где, как галки на вершине дерева, сидели враги. Но мысль о том, что он вновь прикоснется к реликвии, оказалась сильнее здравого смысла и прагматического расчета. Он! Осквернивший само звание героя, имеющий отношение к началу войны, что уничтожила весь мир… Нет. Нет, не в этот раз. Не пришло время. Если вообще еще существовал шанс вернуть себе право называться старым прозвищем. Да и каким? „Капитан страны, которой больше нет“? Зато идея свернуть хлипкие подпорки показалась чрезвычайно удачной! Он подполз к самой вышке, пока снайперы высматривали его фургон, различая притихшие силуэты разведчиков Джита. Сила сыворотки пригодилась, когда Стив, точно рассчитав траекторию падения, выдернул с корнем нижние подпорки ржавой конструкции, сваренной из всевозможного металлолома. О безопасности снайперов явно не задумывались или же иного материала в этом регионе просто не нашлось. Высоченная вышка, жалобно скрипнув охрипшим стервятником, полетела по направлению к другой, стряхивая с себя опешившего снайпера. Он пытался за что-то схватиться, чтобы смягчить падение, но натолкнулся на другую конструкцию. Вскоре вторая вышка тоже покачнулась. От неожиданности сидевший там враг выронил винтовку и полетел следом за ней вниз. — Что там произошло?! — Тут же выскочило несколько врагов из-за ворот, начиная прочесывать окрестности лагеря. Им было невдомек, что нарушитель уже пересек бодро и бесшумно опасный охраняемый участок и уцепился за камни невидимой тропы, скрытой уступом. Сначала пришлось схватиться почти за отвесную скалу, лишь наудачу нащупывая в ней щели. Но Стивену порой казалось, что он умеет ходить по стенам и потолку. Он резко подтянул ноги к животу, оттолкнулся от вертикального уступа и успешно приземлился на каменный выступ, открывавший начало замеченной тропы. Возможно, она вела к глухой стене, которой часто служили старые портовые контейнеры. Обычные люди с нынешним оборудованием не имели шансов перебраться через них или незаметно распилить. У суперсолдата возможностей было намного больше, поэтому он и пошел один. В команде более слабых он разучился работать, они ему даже мешали, ведь приходилось защищать их вместо того, чтобы атаковать в полную силу. Однако теперь он в одиночестве ощупью пробирался по гладким камням, которые когда-то обточило море. Оно ушло, их иссушал ветер, делая вновь выщербленными и неровными. Ночной ветер приятно холодил бородатое лицо, сменяя невозможный дневной суховей. Впрочем, он на своих крыльях тоже нес ни капли влаги. Стивен облизнул пересохшие губы – нет, все-таки двух глотков воды после нескольких дней пути оказывалось катастрофически мало. Он ощутил, что тело измотано. И если еще идти или ехать куда-то оно могло, то активные стремительные маневры вытаскивали из него последние силы. Но он уже вызывался добровольцем. Как всегда, как в тот день, когда ему предложили эксперимент. К добру ли, к горю ли? Если бы не согласился, не дожил бы до конца света. Если бы отказался — никогда бы не встретил Пегги. А так… Хоть один прощальный поцелуй все-таки принадлежал им в их эпохе, в их настоящей молодости. Но Роджерс гнал от себя ненужные мысли, полагаясь лишь на удачу, когда из-под ступни полетела в пропасть каменная крошка. До лагеря оставалось немного, он бы вторгся прямо в сердце корабля. Тропа терялась, ее едва подсвечивали образовывающиеся на небе звезды. В остальном все пожирал мрак пропасти, но Роджерс бесстрашно пробирался вперед, вскоре достигнув нового подъема, хватаясь за камни и ловко подтягиваясь. Пришлось остановиться, немного отдышаться. То ли он старел, то ли слишком измотал себя. Никто не знал, сколько предстояло прожить ему после неправильной разморозки. Но эксперимент длинной в сотню лет уже не находил исследователей, что сумели бы зафиксировать все его особенности. Впрочем, Стива это и не интересовало. Он очутился на плоском узком плато, к которому прилегала крыша железного контейнера. Это означало лишь одно: он добрался до лагеря, не подняв тревоги. Воины, осмотрев все вокруг лагеря и не найдя нарушителя, вернулись на свои места. Не сказать, что они уж очень старательно несли караулы. Большая часть сидела у небольших мусорных костерков. Кто-то жевал мясо, распространявшее тухлый запах. Хотелось верить, что это хотя бы не человечина, но сомнения закрадывались, когда вместо украшений на канатах были развешаны истерзанные ошметки чьих-то трупов. Роджерс гневно поморщился и спрыгнул с контейнера прямо в центр занесенной песком палубы. Враги тут же отвлеклись от своих занятий, обступая плотным кольцом. — Ну? Кто первый? — вставал в боевую стойку Стив. Заточку он берег на случай, если встретился кто-то равный по силе. С остальными рассчитывал разобраться врукопашную. Огнестрельного оружия все равно ни у кого не было. Только у снайперов на входе. Выглядели противники странно: вместо маек они носили боевую раскраску из желтых, лиловых и синих пятен, похожие на тропических рыб. Но уж точно далеко не такие безобидные, как обитательницы теплых вод. — Сдавайся! — крикнул один из обсыпанных синим тальком головорезов. — Да я еще не начинал! — скрипнул зубами Стив, врезая врагу по челюсти, демонстрируя всю свою нечеловеческую скорость, изворачиваясь и отправляя с ноги в полет еще одного. Он и правда еще не начинал, только разогревался. Но странно… Фраза показалась неприятно знакомой. Нет, он помнил, что говорил это уличному хулигану еще до эксперимента, когда бедного художника пинали все, кому не лень, в любой подворотне. (Зря он, наверное, идеализировал в своих снах старый мир). Но она ассоциировалась с чем-то более поздним. Снова мелькнуло лицо Тони Старка в костюме Железного Человека, на этот раз покрытое синяками. Снова моменты поединка с ним, с равным, всплывали, когда вражеские воины наседали, намереваясь обогнуть со спины. Но Роджерс им не позволял, ловя ноги, вывихивая руки, вмазывая сочные удары по отвратительным рожам. Слышались только сдавленные хрипы от сломанных конечностей. Тело суперсолдата починялось инстинктам бойца. Однако разум терял связь с реальностью, в каждом из противников подкидывая образ Тони. Почему именно его? Нет, они, конечно, никогда не были настоящими друзьями, Старк вечно подшучивал над „сосулькой“. Но что могло довести их до кровавого противостояния? Роджерс отчаянно помотал головой, зажмуриваясь, отгоняя видения, отчего получил ощутимый удар под дых. Это его отрезвило, но вместо благодарности он схватил подмышку голову врага и резко крутанул ее, ломая шейные позвонки. *** Баки всматривался в ночь, медленно приходя в себя после аварии. Он ориентировался по длинным глубоким колеям. Кажется, через завал переехал целый отряд, вся армия Несмертного, включая нелепо-огромную машину гитариста-горлана — следы от ее тяжелых колес особенно глубоко впивались в песок, который не привык, что его укатывают, потому что дальше красных скал, как считалось, вообще никто не жил. Но Баки обладал мышлением не дикаря, а человека, который помнил старый мир. И даже если все уничтожили катастрофы, то вряд ли остатки человечества обосновались только на одной территории. И если Фуриоса вела куда-то на восток, значит, там тоже когда-то обитали люди. Она отважилась проверить. Но догадывалась ли, что оставалось на ее родине теперь? Мир так быстро менялся, рушился и рассыпался, как засыхавшие сорванные цветы. Странно — как выглядят цветы, Баки уже едва вспоминал. Знания и образы отслаивались от него за ненадобностью, он превращался в такого же варвара, как тот подлец, что пробил бум-палкой его машину. При встрече Баки поклялся лично разделаться с ним, с этим фанатиком. Да еще показалось, что он прыгнул на фуру. Может, затаился там в качестве диверсанта? Он намеревался подло причинить вред Императору. „Фуриоса! Пойду за ними“, — подумал Баки, сжимая зубы, копаясь в остатках своей машины. Транспорт ремонту не подлежал. Удалось только полакомиться остатками со дна разбитой канистры с водой. Но и это показалось почти праздником. Затем он разорвал подобие рубашки, которая больше походила на рубище, и перетянул куском грязной ткани рану на ноге, надеясь, что сыворотка сделает свое. Хотя грудь и плечо возле металлической руки тоскливо ныли и дергали, точно изнутри кололи мелкие иглы — значит, снова воспалились, гноились. Все-таки механический протез не до конца сросся с телом, даже за столько лет. Но Баки привык терпеть, все выдерживать, игнорировать боль. Его больше беспокоило, что шипы теперь никак не желали выскакивать острыми кинжалами. Он оставался безоружным, но решил следовать по свежим колеям, надеясь догнать вражеские машины. Амбициозно и бесстрашно он намеревался теперь прикончить в одиночку самого Несмертного. Может, переоценивал себя после удара головой, забывая, что вокруг вождя вьется тысяча приспешников. Но Баки и не ставил первоочередной целью стремление выжить, ему казалось, что Фуриоса не примет его, предателя, когда доберется до Зеленых Земель. Его удел — искупление. Вот жаль перед Стивеном не удалось бы извиниться за события горькой старины начала двадцать первого века. Но настоящее казалось важнее. Хотелось предотвратить вторжение Несмертного на новые территории, а фура, по всей видимости, вела прямо за собой обширный „хвост“. И если бы проклятый Джо увидел лакомый кусок из плодородной почвы с водой, то непременно разорил бы его, захватывая единоличную власть тирана. Таким, как он, всегда и всего мало. „Ничего, Баки, настало время действовать не только за самого себя“, — кивал ожесточенно головой суперсолдат, хромой рысцой несясь вперед через ночь в изматывающем марш-броске. При иных обстоятельствах он бы повернул, поехал дальше искать свои желанные восемь цилиндров на обожаемую машину, ставшую теперь грудой металлолома. Но живые оказались важнее. С него спала скорлупа песка и машинного масла, залепившая то, что делало Джеймса Бьюкенена человеком. В команде вместе со Стивом они всегда спасали и защищали людей, не думая о себе. Разве существовала хоть одна причина становиться равнодушным скитальцем, который только зло творит? Но осталась ли в нем способность к добру после стольких лет, после стольких жертв? Он четко помнил, как в перекрестье оптического прицела легко и без мучений совести ловил очередную жертву по приказу „Гидры“. И отвращение к убийству не возникало в нем по сей день, точно отмер навсегда загадочный орган чувств, отвечавший за блокирование разрушительности. Но под этим звездным покровом что-то менялось, Баки вновь обнаруживал в себе силы сражаться за правое дело, даже если казалось, что правды не осталось. Защитить оставшихся в фуре женщин и помочь Фуриосе — этого казалось достаточно. Но только армия преследователей все не показывалась, а ночь тянулась, давила на легкие, залепляла песком глаза, словно кто-то испытывал на прочность его решимость. Более простым решением казалось возвращение к Цитадели. Может, даже захват власти в ней в отсутствие основной охраны. И никто бы уже не сумел выбить оттуда суперсолдата, если бы он засел наверху. Ведь Несмертный Джо получил свое прозвище-титул именно благодаря захвату этой неприступной крепости. Ему тогда было сорок, он покидал разрушенный мертвый город, в котором спустя много лет нашли в бункере Баки. Солдаты полковника Джо Мура отправлялись в неизвестность пустыни, грабили, убивали и чинили иные непотребства над встречавшимися умиравшими поселениями и фермами, на которых люди спасались от наступавшей засухи. Найденный где-то предприимчивый Людоед указал на скалу, в которой оказалось много-много воды. Тогда ее уже заняла местная банда. И с ней разгорелся нешуточный бой, долгая осада. Людей полковника-бандита почти перебили, они изнывали от жажды, проигрыш казался делом нескольких дней. Но Джо в критической ситуации проявил хитрость, послав наверх к тайному ходу варана с веревкой, а затем полез туда сам с небольшим отрядом самых умелых головорезов. Они бились трое суток, как рассказывали легенды. И по прошествии этого времени настала на какое-то время мертвая тишина, но вскоре показался Джо Мур, покрытый кровью врагов. Его приняли сначала за призрака, демона. Он один уцелел из всего отряда, тогда же приобретя свое прозвище. Оставшиеся внизу солдаты возликовали. С тех пор он придумал идеологию культа своей личности, будто он бог на земле, который страдает за неразумных людей. Шло время, Цитадель развивалась, к ней стекались люди, благодаря воде удалось сформировать подобие ферм и даже шахт с полезными ископаемыми. Несмертный мог бы придумать менее жестокую систему управления, но, по сути, он желал, чтобы вокруг него вращались рабы и фанатики-воины, которые считали себя избранными. «Избранная раса… Где-то я это уже слышал? „Гидра“ — все выучка „Гидры“. Даже легенды взял старые про Вальхаллу», — поморщился Баки, задумываясь в сотый раз, почему судьба сталкивает на протяжении стольких с его первыми врагами. Он начал эту борьбу еще желторотым мальчишкой, который был младше Стивена-суперсолдата. Но из-за длительной комы-заморозки в Арктики Роджерса и периодической заморозке-разморозке Баки они сделались одного возраста, что тоже немного пугало, словно они не подчинялись даже законам времени. „Захватить Цитадель? Убивший дракона сам становится драконом. Нет уж, спасибо. Мне не надо такой власти. Власть не для меня! Я воин“, — думал Баки, упрямо шествуя вдоль развороченных колей, покрытых узорами шин, полагаясь не столько на глаза, сколько на ощущения ступней. От усталости все казалось преувеличенно реальным, любое дуновение ветра обостренно задевало лицо, точно холодный клинок. Но он бежал, чтобы помочь тем, кто бросил вызов опасной ереси. Однако дорога стелилась далью, колеи поедал песок. И с каждым шагом Баки все лучше понимал, что безнадежно отстал, что даже со всей выносливостью суперсолдата ему не светит догнать быстроходные автомобили. Он снова остановился, испытывая острый приступ своей ненужности, морща лоб и кривя тонкие губы в оскале раненого тигра: — Проклятье! Да чтоб тебя! *** — Уничтожьте его! Убейте! — орали на разные лады враги, хотя большая их часть шипела что-то нечленораздельное. Ожесточенные, безумные, они не напоминали людей, скорее каких-то злобных гуманоидов, решивших захватить Землю. Стивен не считал противников, только отмечал про себя, кто окончательно сражен, а кто еще мог бы подняться в самый неподходящий момент. К последним он не поворачивался спиной, при возможности доламывал их. Хотя раньше лежачих не бил, но здесь-то… Один, второй, третий — десятый. Может, двадцатый. Он не замечал, в глазах только рябило от фиолетового и желтого. Синяя раскраска попадалась реже, вероятно, причиталась старшим по званию. И когда двое из них вступили в бой, усталому суперсолдату пришлось поднапрячься. Они били сильно и метко, четко зная все болевые точки. Один метил в печень, другой намеревался ловким движением вырвать кадык, но Роджерс увернулся от обоих ударов, лишь по спине немного попало. Изо всех сил напрягая мышцы ног, он прыгнул вперед, совершив стремительную подсечку, повалив одного из врагов, второго стукнув с размаху о стену. В это время помешал один из раскрашенных в желтый, его Стивен отшвырнул, как паршивую дворнягу, но пропустил удар со стороны старшего по званию, который с размаху попал по скуле. В голове что-то щелкнуло, хотя не столько боль, сколько новое видение: опять Тони Старк. И кровь на той же правой скуле от удара его механической руки. Да что же это? Что все это значило? Хотелось разнести это видение, взорвать его, стереть! Роджерс отчаянно зарычал, ударяя по кому-то, проламывая через лицо насквозь череп. Спустя секунду он понял, что размозжил голову старшего по званию бандита, в левом кулаке у него торчал обломок чьей-то кости, с рук стекала кровь. Он стоял в одиночестве по локоть в крови. В буквальном смысле. В лагере воцарилась тишина, что обозначало отсутствие врагов. И вокруг суперсолдата лежали свежие трупы с вывернутыми руками и ногами, сломанными шеями и расколотыми головами, из которых вытекали белесой кашицей мозги. Роджерс задумался, что с помощью огнестрельного оружия было бы более „гуманно“ совершить зачистку лагеря. Но у него не оказалось ни патронов, ни винтовки или пистолета. А отнять у снайперов он почему-то не догадался. Может, некое чудовище в нем страстно желало этой кровавой бойни? То же, что толкнуло на бессмысленное противостояние с Тони Старком. Но чем закончился тогда поединок? „Я убил Тони? Нет… Этого не может быть!“ — ужаснулся Стив, спускаясь в трюм корабля в поисках медикаментов, на наличие которых указали разведчики. Впрочем, они ориентировались лишь на слухи, как и все в последнее время. Когда нет точной информации, любое вранье воспринимается как руководство к действию. Врагов больше не обнаружилось ни на верхней палубе, ни на обжитой нижней, крепко пустившей корни в песок. И Стив тайно от самого себя радовался, что в их числе не оказалось его молодого „пассажира“, даже если паренек уже где-то встретил смерть. В конце концов, однажды Роджерс рисковал убить и Баки, если бы тот не потерял случайно маску. А так бы бился до конца с неизвестным киллером. Сам бы не получил столько травм при нейтрализации, а как узнал друга, так и не побоялся даже собой пожертвовать ради возвращения ему памяти. Правда, в случае с Воином Полураспада не оставалось никаких сомнений. Просто очередной продукт мертвого мира, дикий и жестокий скорее всего. Впрочем, жестокости-то как раз и не читалось в нем на момент их недолгого знакомства. Скорее жажда выжить на фоне обреченности. Необычный парадокс. Стивен ничем не болел, но выживание для него являлось не более чем привычкой. И по мере приближения к тайне разрушения мира ему казалось, что как только он узнает всю правду, ему останется только умереть. Даже несмотря на возможное нахождение Баки. Тяжелые предчувствия роились в нем, подползая к сознанию, как твари со дна морского, которые не осмеливаются обычно приближаться к поверхности, где светит солнце. Вскоре он наткнулся возле самодельной печи на ящик со знакомой отвратительной символикой спрута: «Кто бы подумал! И здесь „Гидра!“. Наверное, из того бункера. Хоть что-то полезное». Внутри обнаружились те самые лекарства, правда, безнадежно просроченные. Стивен попробовал на себе спиртовой антисептик, вытаскивая из кисти обломок лицевой кости, отмечая, что неплохо бы поделиться с выжившими секретом производства этилового спирта для медицинских целей. Хотя для изготовления требовалась все равно вода… Мысль о ней начала доводить до сумасшествия после жаркой битвы. И после дальнейшего брожения по кораблю Роджерс наткнулся на аппарат для сбора росы, выпаривавший из воздуха драгоценные капли. Грязная миска у желобка была наполовину полной, и странник прильнул к ней с болезненным упоением. После он обнаружил возле печи с открытым огнем выпотрошенную ящерицу на железной палочке, которая вполне годилась в пищу. Организм отметил, что можно жить дальше. А ужас от собственной разыгравшейся жестокости постепенно покидал мысли. Странник слишком устал постоянно думать, обвинять себя, сомневаться. Но он что-то забыл… Какой-то кошмар из прошлого, что скалился на него пастью отвратительного монстра. Зато в настоящем его благодарили. Вскоре Стив открыл ворота, в лагерь с любопытством робко зашли разведчики, оглядываясь по сторонам. Роджерс на всякий случай пригнал фургон к воротам, отодвинул „еж“, и задвинул обратно от посягательств „Стервятников“. — Лагерь наш! — провозгласил победно один из нежданных союзников. — Вот лекарства. Применять наружно. Запомнил? — протянул полупустой ящик Стивен. Предварительно он сжег половину его содержимого, потому что неразумные дикари рисковали только отравить своего главаря некоторыми препаратами. — Запомнил! Как же я перепутаю. Джит наш покровитель, — раболепно зашамкал бывший скиталец. — А что, он хороший? — вкрадчиво интересовался Роджерс, садясь у догоравшего мусорного костра, отмечая, что надо бы разобраться с развешенными телами, ибо они наводили если не ужас, то тяжелую тоску. — Остальные хуже, — отмахивался разведчик. — Лагерь теперь наш. Помойка не отобьет его! — Только заделайте чем-нибудь тропу, по которой я прошел. Это явная брешь в обороне, — рассказал о своем секрете Стив. — Ты сильный воин, — восхищался молодой разведчик. — Почему ты не присоединишься к Джиту? Он бы сумел вознаградить тебя. — Как бы мы зажили! Ай, как бы зажили с таким защитником, как ты, — воздевал руки один из собеседников, обращаясь, точно к какому-то идолу, к суперсолдату. „Если Баки атаковал Джита, значит, были причины, — задумался над сомнительным предложением Стив, качая головой. — Не стал же он безумным отморозком! Пара глотков воды за лекарства и захваченный лагерь — это почти равноценный обмен. Но служить неизвестно кому — слишком много“, — рассудив так, Роджерс ответил уверенно: — У меня есть другая цель. И еще я придумал кое-что получше: я отправляюсь утром в Цитадель. — В одиночку?! Ты сумасшедший, — на разные голоса обмерли временные союзники. — Это моя война, — хриплым низким голосом ответил Стивен. Вскоре они очистили лагерь от трупов врагов и их давних жертв, стащив все к огромному костру. Обоняние отшибало от запаха горелой плоти, но Стивен слишком устал, чтобы куда-то двигаться. Он нашел себе пристанище возле люка на нижнюю палубу и там медленно проваливался в сон. Ему все еще чудился бой со Старком. Блестели в свете синих ламп механические доспехи и круглый щит, что ударялся о них. Однако ни в одном из фрагментов страшной пленки не обнаруживалось упоминание о „Гидре“. Значит, Тони все-таки не предавал „Мстителей“, значит, не переметнулся по какой-то загадочной причине на сторону врага, как сначала подумалось. Стив с трудом перетаскивал гири невыносимых фактов из газет, сопоставляя их с кусками собственных знаний о прошлом: «Нет, Тони думал, что мы с Баки мертвы. Он не передавал нас „Гидре“. Хоть что-то осталось светлого. Но… Это все из-за Джо Мура! Возможно, мы сумели бы договориться со Старком, остановить войну героев. Только как? Разве мы ее начали?» *** Возможно, удар головой послужил причиной уверенности в том, что он способен преодолевать пешком сотни километров. Но Великое Ничто не прощало ошибок. Баки тяжело дышал, то оборачиваясь, то глядя вперед: ни транспорта, ни оружия. Как назло, в этих местах даже Стервятники не ездили. Вероятно, даже они ничего не знали о Зеленых Землях и тайном пути, что пролегал к ним через территорию страшных ураганов. Если бы начался песчаный шторм, Баки бы не выжил, смело бы, закатало в песок. Он не боялся ударов судьбы, но злился на свое нелепое положение. Через пару дней пустыня восстановила бы свой прежний облик, сровняв песочными переносами гладкость буро-пепельной кожи. И тогда найти дорогу к фуре и ее врагам не удалось бы уже никогда. Не получилось бы помочь, если еще оставалось кому помогать. Он верил, что Фуриоса никогда не сдастся без боя. Но то, что рассказывали о Несмертном, то, что вытворяли его воины — все это не утешало. От злости на себя и далеких врагов отвлек слабый свистящий звук. Суперсолдат огляделся, проверяя, не почудилось ли ему. Но нет — звук повторился, хотя показалось, словно стал тише, как угасающее пламя в крошечной лампадке. Рядом находился кто-то живой. И вскоре Баки различил тень, распластанную на дороге. Он подбежал к ней, смутно узнавая уже издалека. Вблизи окровавленный человек оказался сморщенной исхудавшей старушкой. — Мисс Гидди! — с болью в голосе охнул Баки, немедленно склоняясь над несчастной. Он помнил добрую сказительницу, которая вместе с Фуриосой в Цитадели возвращала ему человеческое восприятие мира после заморозки, рассказывала от начала до конца, как происходило падение цивилизации. Потом ее отправили обучать жен. Теперь, видимо, обвинили в их побеге и… выбросили. На ее иссушенном покрытом татуировками теле пугающими отметинами вырисовывались даже во мраке следы многочисленных пыток, которым подверг ее Несмертный за короткий срок. Да как он посмел! Но нет, Баки знал, что этот выродок — не человек — способен на все, если организовал у себя в крепости человеческий молокозавод. Если мучил женщин, требуя наследника. Демон — безумный, жадный, беспощадный, не заслуживающий сострадания. От ненависти Баки скрипнул зубами, ругая себя за то, что выпил остатки воды из развороченного контейнера. Теперь они бы очень пригодились, чтобы облегчить страдания мисс Гидди. Хотя вряд ли воды хватило бы. Но ни лекарств, ни врачей давно уже нигде не существовало. Женщина, почувствовав приближение живого существа, приоткрыла глаза, слегка блеснувшие в тусклом свете стареющей луны. — Баки… Неужели это ты? — зашевелились истонченные спекшиеся губы. — Да, мисс Гидди… сейчас, я… я помогу вам! — почти всхлипнул Баки, дрожа от собственного бессилия. Как никогда, он обвинял себя в побеге. Он скитался по пустоши, гонялся за химерами, надеясь создать банду и отомстить за себя Несмертному. Он только о себе и думал! А там все мучились: его Фуриоса, жены, женщины-рабыни, мудрая и милосердная мисс Гидди. Если бы он не сбежал, то сумел бы однажды уберечь их всех, спасти. Теперь же он только наблюдал за медленным угасанием еще одного хорошего человека, который не забыл его, узнал даже во мраке. — Поздно, уже поздно… Для меня все закончилось, — прерывисто дыша, твердила старушка, глядя перед собой, стискивая руку Баки, который пытался поднять ее, сам не ведая, куда нести. Но Мисс Гидди останавливала его, продолжая: — Спаси моих птичек, они так слабы… И Фуриоса одна против целой армии… Несмертный не должен заполучить их! Баки, ты здесь? — Да, да! — бормотал Баки, пытаясь понять, как вылечить мисс Гидди. — Сейчас… Он начал рвать на себе остатки рубашки, едва различая в темноте рубцы на теле женщины, которое казалось хрупким, рассыпающимся, сотканным из папиросной бумаги. — Нет, не трогай! — взмолилась старушка, плача: — Оставь меня. Баки, ох… зачем ты ушел? Ты был так нужен нам. — Я… Нет… Суперсолдат не находил слов, чтобы сказать хоть что-то в свое оправдание, которого просто не существовало. Он не мог видеть этой агонии, не выдерживая собственного бессилия. Сыворотки, навороченный протез, знания всех видов вооружения — все бесполезно! Смерть вырывала из его рук несчастную старушку. И все из-за того, что он сбежал, не остался в Цитадели. Если бы они организовали побег вместе с Фуриосой, если бы сражались на одной стороне! Да нет, они бы просто захватили Цитадеь, уничтожив Несмертного с его армией. Но теперь… Он очутился в бедственном положении посреди пустыни рядом с умирающей сказительницей, пожертвовавшей собой, чтобы ее „птички“ сумели сбежать. И ныне она просила, хватая судорожно воздух, кладя слабевшую правую руку Баки на сердце, словно надеясь, что так он лучше услышит, потому что она делилась самым сокровенным, самым важным: — Баки, послушай меня… У меня была дочь… Надежда… Я ведь миссис Гидди, а не мисс… Моего мистера Гидди убила банда еще в начале падения… — рот старушки искривился, она плакала уже не только от боли, но и от накативших воспоминаний. — А мы потом обе попали к Несмертному. Она… Моя Надежда не смогла родить ему сына, как и я… Но меня оставили „ученой женщиной“ при девочках, а ее отправили в Газтаун… Больше я ее не видела… ох… Несколько минут миссис Гидди устало дышала, пока Баки сжимал ее руку, понимая, что единственное, последнее, что он способен сделать для сказительницы — это внимательно ее выслушать. Жизнь покидала ее измученное тело. Может, даже не из-за ран и пыток, они лишь подтолкнули, разрушили зыбкое равновесие. — Но слышала, что у нее родилась девочка от одного неплохого человека. Но его тоже убили… Моя внучка, Слава, я никогда не увижу ее… — вздохнула горько-прегорько старушка, хотя показалось, что при упоминании имени внучки ее губы даже тронула теплая улыбка, но по телу ее прошла судорога. Глаза распахнулись, точно пред ней открывались врата вечности, а она не желала пока переступать порог, не успев договорить, торопливо почти кричала: — Надежда и Слава… Баки, пожалуйста, найди их. Пожалуйста, пообещай мне… — но голос исходил покоем оцепенения: — Хотя с чего бы тебе жалеть умирающую старуху… — Я клянусь! — с жаром надрывно восклицал Баки. — Миссис Гидди! Я найду их! Миссис Гидди?! Миссис Гидди… Прижатая к его сердцу раздавленная возрастом морщинистая ладонь ослабла. Баки вновь оставался один. Он смотрел на замершую миссис Гидди, он узнал ее сокровенный секрет, понимая, что сказительница была ему тоже дорога, не такого конца он ей желал, не посреди пустыни после пыток Несмертного. Вместо сердца тлел уголь, который все больше разгорался нестерпимым пожаром, что не находил выхода хоть в каких-то действиях. Баки хотел бы плакать, но давно уже не мог от злости на врага, на всю эту непоправимую несправедливость, которую ему не удавалось искоренить даже с мощью суперсолдата. Бесполезный… Бесполезный! Но он теперь еще поклялся отыскать тех, кого даже никогда не видел. Что же этот мир все требовал от него, не давая ни единой подсказки? Он похоронил миссис Гидди в песке, вырыв прямо на месте колеи неглубокую прямоугольную яму. Аккуратно перетащил в нее тело, вспоминая обряд „древних людей“. Посмотрел последний раз в лицо женщины, которая перенесла столько горестей и бед на своем нелегком жизненном пути. Но темнота скрадывала очертания так, что они не запечатлевались в памяти. Вскоре Баки сидел возле могилы, закрыв лицо руками, потеряв из виду все следы фуры, свою машину и саму возможность кого-то найти. Он вспоминал, что однажды в пасмурный день в середине двадцатого века он присутствовал на похоронах матери Стивена, ушедшей вслед за отцом. Тогда он и пообещал, что останется с другом до конца. На самом деле — нарушил все обещания. Всем! Каждому, кто был хоть немного дорог! Слова мисс Гидди звучали в голове, переплетались с воспоминаниями: «Я приношу только смерть. Все началось из-за меня. Стивен пошел против Старка из-за меня, а я до этого, давно, убил отца Тони Старка и множество других людей по приказу „Гидры“. И все скрывался. Они законно хотели уничтожить меня! — Баки злился на себя, осознавая, что он превратился в чудовище. — Живучая тварь ты, Однорукий, не желал принять наказание. Весь мир ополчился законно, все жаждали казнить убийцу, не разбираясь в том, кто потерял память. Все готовили мне одну участь — смерть, — однако что-то еще отзывалось робкой надеждой: — Но не Стивен, он принял меня, словно ничего не случилось, словно мы прежние, — но вновь испепелявшим пожарищем мучила злоба на себя: — А я уже не тот! Я оживший мертвец, они всегда похожи на прежних, живых, но они мертвецы, несущие несчастья. Потом… Началась эта война. Из-за меня. Да, сначала Старк принял закон о супергероях, но я сыграл свою роковую роль в том, что Стивен не поддержал Старка». Баки запрокинул голову, проводя по дорожке запекшейся крови на ней. Мир таял, точно звезды поедали его, искажали. Хотя ночь в пустыне приносила холод, но со всех сторон давила духота, он задыхался. «Если я встречу Стива, то не посмею снова объединиться с ним, может, он еще сможет кому-то помочь, а я… приношу только смерть, из-за меня он разрушил свою жизнь. Из-за того бессмысленного противостояния мы напрочь забыли о простых людях. О таких, как миссис Гидди. Они с дочерью могли прожить нормальную счастливую жизнь. И сотни таких, как они. Не мучиться в гаремах, не быть товаром, — осознание целостной картины сваливалось неожиданно и придавливало цепями взаимосвязей: — Сначала случился раскол в „Мстителях“, а потом и обычные люди решили, что могут творить, что хотят… Раскол поразил всю планету, туман в умах, распад ценностей, катастрофический уровень преступности. Исчерпание ключевых ресурсов, эпидемии. А супергерои не могли справиться, они продолжали грызться друг с другом, даже когда нас со Стивеном „милосердно“ заморозили и отправили под надзор Джо Мура в Австралию. Кто же знал, что он состоял в „Гидре“? Впрочем, он сбежал из секретного бункера на передовую, предал свой пост, потом свое звание полковника, стал одним из самых жестоких бандитов на пустоши». Но Баки заставлял себя собраться, вспоминая свою новую клятву, которая легла тяжкой ношей помимо желания помочь беглянкам из фуры: „Значит, Надежда и Слава. Да, я поклялся их найти… Но… Но где?! Я уже обещал отыскать разных людей… И чего достиг?“ Ночь поедала все звуки, точно не оставалось ни единого живого существа. Никого. Только дорога на сотни лет в оба конца и потерянный человек у могилы незаслуженно замученной женщины, которая могла бы прожить счастливую жизнь вне рабства и пыток. Вина за ее горе лежала не только на Несмертном. Не только на суперсолдатах. На каждом. Но все перекладывали ее на других — и так до самого разрушения мира. «Зеленые земли — это твоя душа, — вспомнились слова Гиффы. — Что ж… Вот они — мои „зеленые земли“», — Баки скептически окинул взглядом выжженную мертвую пустыню. Казалось, что дальше двигаться просто нет смысла, ибо все его действия вели только к разрушениям. Сломалось что-то в мировом порядке, люди пошли против воли небес, вторглись туда, где их не ждали. И расплачивались. Он долго смотрел на могилу мисс Гидди — осыпавшийся от ветра крошечный холмик без опознавательных знаков. Не нашлось даже чем помянуть покойную. Впрочем, смерть здесь была столь частным явлением, а еда столь редким, что никто не следовал забытым обрядам погребения. Но тусклой болью сжималось сердце, когда Баки понимал, что эта исхудавшая старушка — „ученая женщина“ — была моложе него по естественному течению времени. Все, кто родился в начале и после падения мира приходились суперсолдатам далекими праправнуками. И казалось, что каждый из них спрашивал, почему с великой силой супергероев они не защитили их, почему уничтожили друг друга. Баки представлял опрятную юную мисс Гидди где-то в начале двадцать первого века, беззаботную, цветущую девушку с проницательным взглядом. Еще до начала „падения“. А потом… То, как ломалась ее жизнь, преподнося только новые ужасы. И стоили ли миллионов таких сломанных жизней противоречия людей „со способностями“? Странник обвинял себя и погружался в давящий полусон, накатывавший волнами озноба; чудился Гиффа, смотрящий с красной скалы, точно зовущий к себе, словно действительно он не являлся человеком, лишь состоянием. И его слова о неком Ковчеге бередили свежие раны: Баки не верил, что где-то обреталась надежда на спасение человечества. Но волевым усилием сбрасывал с себя неуместное оцепенение, тратившее драгоценное время, и апатия вскоре сменилась ярым гневом: — Ну все, с***е отродье, поганые недобитки „Гидры“, вы больше никого не покалечите! Баки понял, что обязан вернуться к банде байкеров красных скал и собрать как можно больше боеприпасов, да еще разжиться новым транспортом. Больше суперсолдат не сомневался: он поклялся умирающей найти ее дочь и внучку, а до этого он пообещал себе не дать в обиду Фуриосу. Его Фуриосу! В любом случае, он не имел права сидеть без дела в ожидании милостей судьбы или смерти. Не для того пробудился в новом жестоком времени. Если даже ошибка природы… Порой ошибки тоже для чего-то нужны. — Будут Вам „поминки“, миссис Гидди! Бирюзовые глаза сверкнули решимостью, в них разгорелся новый огонь. Суперсолдат упрямо развернулся, запоминая направление машин врагов, и устремился к жителям красных скал, которые тоже пытались причинить вред фуре, значит, становились личными врагами Баки. Но конечная цель — армия Несмертного Джо и сам ее предводитель. Лишь бы успеть! *** Бесконечная ночь расстилалась над пустыней, ее незыблемый покой нарушал только ровный гул мотора. Кейпабл сжимала в руках тускло горевший керосиновый фонарь, отбрасывавший на ее лицо яркие отсветы. В остальном кабина была погружена в полумрак. На потолке зловеще вырисовывать черепа в огненном круге — символ Несмертного Джо. В сумке у ног лежали разобранные патроны. У них еще оставалось четыре для снайперской винтовки и двадцать для меньшего калибра. Тост как-то называла его, но это не запомнилось. Зато Дэг величала все вооружение „семена смерти“ — достаточно одного, достаточно малого для катастрофы… Преследователи отстали, поэтому даже не приходилось наблюдать за их появлением. К тому же в наблюдательном пункте находился человек. У Кейпабл появился секрет… Из-за этого девушка не могла задремать в отличие от подруг, которые усталыми кошками привалились друг к другу, сплетаясь в один уютный клубок. Кейпабл же сидела посреди них, все более напряженно вцепляясь в лампу, точно она являлась последним источником света на земле. Девушка, закусывая губы, следила за Фуриосой и водителем, не зная, как им сказать о том, что у них теперь есть новый член команды. Они бы не поверили. Да у нее у самой не существовало рациональных причин верить ему, бывшему Воину Полураспада, который еще утром пытался убить Фуриосу. Кейпабл вспоминала его запыленное лицо, его огромные ярко-синие глаза, выделявшиеся на фоне впалых щек, шрамов и грязи. Они смотрели так искренне, что становилось ясно: он просто не мог соврать. Но мятежному Императору не хватило бы в качестве аргумента того, что чувствовало зрячее сердце одной из ее спутниц. Фуриоса не доверяла никому, ненавидела Воинов Полураспада, может, и всех мужчин. Говорила, что в Зеленых Землях жило племя свободных сильных амазонок. Но ведь водителя-мародера, ничего о себе не поведавшего, они с собой взяли, даже доверили ему управление! Так что же мешало поверить в раскаяние воина, который был совсем юным, ровесником Кейпабл? Последняя все не решалась обратиться к Императору, хотя раньше не держала от нее секретов, но ныне напряженно молчала, забыв об усталости. Ей казалось, что любое неверное слово погубит Накса. В голове роились тысячи вариантов, как начать диалог, как убедить, но все они при подробном рассмотрении оказывались каким-то детским лепетом. Ночь тянулась медленно, наваливалась клоками темноты, подползавшими, точно змеи, к лампе. Из них вылепливались сомнения и нерешительность с бесконечной тревогой. Но морок ночи более не сокрушал уверенность девушки в том, что она не ошиблась, когда сжалилась над нежданным пассажиром, когда не позволила ему разбить голову о металл. Она поверила в него тогда. Верила и теперь. Но от мыслей отвлекло нечто, что таилось насмешкой мрака. Под колесами внезапно что-то захлюпало, жадно зачавкало. Какое-то время они ехали по непонятной жиже, делавшейся все гуще, вскоре непоколебимую фуру резко занесло, едва не разрывая цистерну и кабину. Все встрепенулись, хватаясь кто за что, рискуя выпасть. Светильник полетел в ночь через вырванную дверь. Что же произошло?